Sex Note. The Love Story of God and Human.

День сменяла ночь, а на ее место снова приходил день. Светло. Темно. Светло. Темно. И так уже четвертые сутки. Четвертый день Рёук сидел, забившись в угол кровати, и смотрел в одну единственную точку, лишь изредка моргая, тем самым подтверждая, что все еще жив. Живет? Четвертый день он просто существует. - Поешь, пожалуйста… - он не среагировал на скрип двери, не среагировал на медленные шаги, на тихий голос, он вообще ни на что не реагировал, - Рёук-а, - Хичоль коснулся его плеча, притянул к себе, - Рёук-а, пожалуйста… Четыре дня назад Хи услышал в трубке лишь хриплое: «В Инха», - от Шивона и размеренные механические гудки. Чувствуя неладное, он сразу же выбежал из репетиционного зала, получая в спину лишь выкрики хореографа о его беспечности, и, просто встав посреди оживленной магистрали перед машиной, при этом едва не поплатившись жизнью, заставил водителя ехать, отдав ему все свои деньги, с лихвой покрывающие растраты на дорогу. Он открывал без разбора каждую дверь, пытаясь найди своих друзей, и нашел… Шивона, крепко сжимающего и успокаивающего все еще брыкавшегося Вукки. Рёук не подпускал к себе никого: ни врача, ни Хичоля, ни тем более Шивона, от рук которого ему все-таки удалось освободиться. Он кричал. Громко и истерично визжал, когда друзья пытались затащить его в ванну и смыть всю эту грязь, этот позор, эту боль… И он замолчал только, когда Ши вышел. Просто сидел в воде, которая постепенно окрашивалась кровью, а все тело ныло от чудовищной боли. Хичоль аккуратно водил немного грубоватой мочалкой по спине Рё, успокаивающе поглаживая и смывая кровоподтеки, но не смывая ту грязь, что останется с ним навсегда где-то в внутри самого парня. И вроде бы было легче… И вроде бы лучший друг рядом, и теплая вода с какими-то травами успокаивала. Хотелось даже погрузиться в нее полностью, по самую макушку, что он и сделал, пока старший возился с полотенцами. Рёук просто нырнул и высвободил легкие от оставшегося воздуха, заменяя его водой. Хорошо, что Хи успел вовремя, завернул в белые полотенца с головой, как ребенка, и крепко прижал к себе, всхлипывая от слез и крича, что Рё придурок и что так делать нельзя… никогда. Доктор прописал ему какие-то мази, лекарства, успокоительные, но Рёук не подпускал к себе никого, вереща и шугаясь от каждого, кто подходил ближе расстояния вытянутой руки, но и сам ничего не делал. Раскидывал таблетки по полу, кричал, начинал крушить все вокруг, устраивая настоящий хаос, а потом садился в середине этого погрома и плакал навзрыд, захлебываясь слезами. Так было два дня, а потом началась апатия. Не было ни истерик, ни криков, он вообще больше не подавал голоса. Рёук больше ничего не рушил, не раскидывал. Теперь он просто сидел на кровати, поджав ноги к груди, и смотрел в одну единственную неизменную точку на однотонных обоях. Пережатые запястья, следы от пальцев на внутренней стороне бедер и на ягодицах налились темно бордовой краской, постепенно сменяясь на фиолетовую. Алые засосы на шее и ключицах ярко контрастировали со смертельно бледной кожей и такими же белыми пересохшими губами. Впалые щеки, темные круги под глазами. И без того худощавый парень сейчас был просто-напросто истощен. Когда-то искрящиеся глаза стали абсолютно пустыми и потухшими, словно стеклянными глазами куклы. Казалось, что даже их цвет поменялся: теплый шоколад как будто бы выцвел и превратился в безликий серый камень. - Вукки… - Хичоль начал поглаживать его голову, - Пожалуйста, тебе надо кушать… А Рёуку было все равно. Для него больше не существовало понятий «надо» и «не надо», для него вообще ничего больше не существовало. Уже привычную для этой квартиры тишину разрушил телефонный звонок из соседней комнаты: - Я оставлю его здесь, хорошо? – старший аккуратно переложил голову Рёука на подушку, и, оставив поднос на столе, вышел, прежде открыв настежь створки окна и запустив в комнату свежий воздух. В дверях он напоследок посмотрел на Рё, продолжавшего лежать в том положении, в котором его оставили, взглядом полным сострадания и боли. Вукки уже в миллионный раз прокручивал в голове тот день. Снова и снова в сознании всплывали картинки его жалких попыток вырваться, снова и снова он вспоминал болезненное вторжение, снова и снова… А все из-за нее! Мерзкой и глупой тетрадки! И будто бы что-то щелкнуло в голове, и стеклянные глаза сразу же вспыхнули злобой. Рёук вскочил с кровати, шатаясь и падая от головокружения, начал снова перерывать всю комнату в поисках злосчастной алой тетради. Содержимое стеллажей, полок, ящиков – все без разбора и сожаления летело на пол. Злость росла в нем все больше и больше, смешиваясь с истерикой. Ничего не найдя он в безысходности начал пинать созданную им разноцветную кучу, пытаясь выискать в ней ярко-алое пятно. И снова, словно щелчком в голове, взгляд упал на маленький неприметный рюкзак в углу комнаты. И он шел к нему, не отводя взгляда в сторону и не моргая, будто боясь, что тот исчезнет. Рёук открыл его и действительно нашел там безобидную, казалось бы, алую тетрадь. - Ненавижу… - одними губами произнес он, - Ненавижу… - сорванный голос после нескольких дней молчания глухо хрипел, - Ненавижу! – Рёук уже кричал, надрывая горло, - Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!!! Парень резко схватил оставленный Хи поднос на столе, скидывая с него все «ненужное», и отыскал в груде вещей зажигалку, привезенную ему все тем же Хичолем из Китая. Держа в одной руке злополучной тетрадь, второй он поднял металлическую крышку, высвобождая огонь наружу и поднося его к уголку тетради. - Ненавижу, - снова прошептал он, позволяя необычно-синим языкам, охватить собою кожаную обложку. И все. Он швырнул её на поднос, неотрывно наблюдая за холодным пламенем и чувствуя, как по телу, словно по кровяным канальцам, разносится удовлетворение.