Новогодние записки

В этом заведении играла плохая музыка. Действительно очень плохая музыка. Но, наверное, музыку не сравнить со зловонным запахом, который витал по помещению. Как будто мясник, который, по заверению рекламки, делал мясо прямо там, в недрах кухни — не был в курсе, что его мясо протухло. Действительно, кому какое до этого дело? Икер поморщился, и дернул ногой, к стопе прилипло что-то, чего он точно не хотел знать. Эта дрянная музыка начинала действовать на нервы. Что удивительно, в этом заведении, которое гордо именовало себя рестораном, были посетители. Правда вид у них был до того пропитый, что их спокойно можно было отнести к завсегдатаям. На стуле напротив сидел Дэвид, которого, казалось, вообще не заботил тот факт, что они сидят в клоповнике. — Давай уйдем, пока нас не заметили, — негромко попросил Икер, в принципе, мало на что надеясь. Сам ведь согласился необычно провести время. – Нас тут никто не узнает, — отмахнулся Дэвид. — Зато официантка может решить, будто мы хотим сделать заказ. — Но мы же собираемся это сделать. — Я не стану это есть! — Что ты как маленький? — засмеялся Дэвид. – Да, выглядит не очень, но зато тут волшебный глинтвейн! — С гашишем? — прищурился Икер, в который раз распрямляя салфетку (если она вообще являлась таковой). — Или, может, туда добавляют ошметки от того мяса, что делает мясник? — Икер, — Дэвид вздохнул. — Тут просто такой антураж. — А запах — это часть образа этого заведения? Ответить он не успел, к ним подошла полная официантка, с сальными волосами и в далеко не накрахмаленным переднике. Икер, при видя нее, выругался и отвернулся. Та не обиделась, а развернулась на Дэвида. — Определились с выбором? — Да, — улыбнулся он. — Нам, пожалуйста, два ваших глинтвейна, и… – он вновь повернулся на Икера, и понял, что тот откажется от любой еды. — И все, пожалуй. — Сейчас будет, — хмыкнула женщина, отходя. — Она плюнет в мою чашку, я выпью это и умру от сифилиса, — заметил Икер, у которого уже голова гудела от этой музыки. Дэвид вздохнул и сел поближе, беря незадачливого друга за руку. — Это ты богатый, тебе хорошо, иди куда хочешь, и ешь, что нравится, а тут место для обычных людей, вот тебе и кажется странным. — Ой, ну ты загнул, — фыркнул Икер, переплетая пальцы. — Это же еще хуже, чем есть в МакДоналдсе. — Зато какой антураж! Как в шестидесятых. — Извращенец, — поежился Икер. — А Новый Год они не отмечают? — Да нет, вон елка, — Дэвид кивнул в сторону импровизированной сцены. — А, в этом дело. Там стояла живая елка. Причем, судя по ее виду, стояла она там с мая. Те редкие иголки, которые остались на ветках — были далеко не зеленого цвета. И гирлянда, которая висела на несчастном деревце наводила конкретную депрессию. — Почему сюда? Почему из всех злачных заведений Америки, ты выбрал именно это? — По-моему, ты сам хотел остроты, — невозмутимо сказал Дэвид, выстукивая пальцами ритм. — Ты определенно издеваешься. Через полчаса им принесли две большие кружки, от которых исходил пар. Икер с опаской принюхался, кто знал, что подмешивали у них в этот напиток? — Это по крайней мере не прилично, — заметил Дэвид, отпивая от кружки. — Давай уйдем, — взмолился он. Музыка, казалось, въелась своими звуками в мозг и от этого неминуемо тошнило. Дэвид приобнял Икера, и слегка коснулся его губ, прикусывая их, и тут же углубляя поцелуй. Икер расслабился, запуская руку в его волосы, чувствуя вкус корицы. — Это всё равно не спасет, давай не будем отмечать Новый Год здесь, — прошептал он, улыбаясь. Почему-то именно в этот момент Икер почувствовал себя влюбленным дураком. — Все, что захочешь, — улыбнулся Дэвид, снова целуя. Это так редко и необычно очутиться вместе, где всё равно, кто ты, какой ориентации, и какое у тебя вероисповедание. В заведении с плохой музыкой и елкой, стоящей с мая — нет правил. Но у них есть действительно хороший глинтвейн, сваренный полной женщиной с любовью. И ради этого стоило жить.