Мечтать не вредно

Была бы моя воля, запретила бы прощания. Слишком уж это мучительное занятие, даже я не сдержалась и пустила слезу. Мама плакала больше всех, гладила меня по голове, давала совершенно ненужные напутствия: — Кушай там хорошо, девочка моя. Одевайся тепло. Из дому одна никуда не выходи. И поскорее возвращайся домой! Вот ещё!.. У меня совсем другие планы. — Береги её там, Дик, — выговаривала мама отцу, — смотри, ты отвечаешь за неё головой! Ох, не надо было мне соглашаться на эту авантюру!.. Папа неловко утешал маму. А она так разошлась, что даже припала к его плечу. А папа гладил её по волосам. Бэн стоял рядом и, как ни в чём не бывало, утешал её тоже. Картина века. Но я сама едва удержалась, чтобы не броситься маме на шею с криком: «Мамочка-а-а! Не покидай меня!» Вообще-то, это я её покидаю. Малыш Дэни прыгал вокруг меня и заглядывал в глаза. Макс сгрёб в объятиях и чуть не задушил. Бэн дал немного денег, чем привёл меня в некоторое расстройство — я знаю, что деньги, заработанные на убийстве китов, не пойдут мне впрок. По случаю моего отъезда Оуэн был допущен к церемонии прощания, но прощаться, хвала богам, он толком не умел, и только произнёс трогательную речь, очевидно, приготовленную заранее, и пожал мне руку, не решившись целовать при всех. Милли залила слезами всю мою новую футболку. Николь тоже прослезилась. И Фуллер маячил на горизонте, хотя мы вроде бы попрощались с ним накануне. Дело было так. Вечерело. Моросил дождь. Я возвращалась домой от Милли, как из-за сосен вдруг появился Брейди и пошёл мне наперерез. Не убегать же мне от него. — Памела! — Он поравнялся со мной. Глаза грустные-грустные. — Говорят, ты завтра уезжаешь?.. — Угу, — довольно ответила я. — А давай мы пойдём с тобой куда-нибудь погуляем, — он выдохнул, — когда ты вернёшься? Ты ведь скоро вернёшься? Не заманчивое предложение. Но у меня отличное настроение, поэтому мне ничего не стоит попытаться направить его на путь истинный. Попытка ведь не пытка. Зато потом приятно будет вспомнить о своей безграничной доброте и бескорыстии по отношению к ближнему своему. — О’кей, но с одним условием, — сказала я. — Да? — Брейди приблизился ко мне на шаг. Я отступила. — Ты больше не водишь дружбу с Сэмом Адли. Я с бандитами не хожу на свидания. Я сама сказала это слово. Ну да ладно. Слово не воробей. Оно имеет более разрушительную силу, или, наоборот, созидательную. Вообще, индейцев с детства учат сперва подумать, потом говорить. А я как будто не индианка вовсе… — Памела!.. — Господи, у него такое лицо, будто он при смерти. — Это невозможно. К сожалению. — Ну, — я развела руками в стороны, — значит, не судьба! Развернулась и, довольная собой, направилась было к дому, но Фуллер меня снова догнал. У него нет чувства меры. И чувства юмора тоже нет. — Послушай, давай какое-нибудь другое условие, а? — затараторил он. — Я согласен на всё, только не на это. Потому что банды на самом деле нет никакой. Это не банда. Это просто… — он замялся. — Кружок по интересам? — подсказала я. — Типа того. Если ты действительно хочешь, я тебе всё расскажу. — Не-а, уже не хочу. Мне всё равно, если честно. Завтра меня здесь не будет. Прощайте, сосны, прощайте, тучи. И ты, Брейди, тоже прощай! — пела я. Я оставила Фуллера у своего крыльца. Ну надо же, какую я ему нанесла психологическую травму! По-моему, он чуть не плачет. Ничего, я уеду, Милли его быстро образумит. Или вон у нас ещё Джинни Уотс имеется, на худой конец и она сгодится. То было вчера. А сегодня, уже перед тем, как сесть с папой в такси, ибо мама всхлипывать перестала и, перейдя в другую фазу, уже сама стала выпроваживать нас, Брейди, маячивший до той поры у леса, неожиданно подскочил ко мне и сграбастал в объятиях. Среди присутствующих воцарилось молчание. Слышно только было, как громко бьётся сердце моего душителя. Я сама ничего сказать не могла — мне сплющили грудную клетку, и я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Когда у меня уже начало шуметь в ушах, а в глазах потемнело, нас наконец додумались разъединить. Я закашлялась, пытаясь вдохнуть глоток воздуха. Кто-то постучал меня по спине. — Памела! — Фуллер сделал попытку вновь приблизиться ко мне. — Прощай, Брейди! — прохрипела я и помахала всем ручкой. Это были последние слова, сказанные мной в резервации. Мне невольно вспомнились Милли и Брейди и их нескончаемые прощания по телефону, которые всегда так раздражали меня. Теперь, кажется, мы с родными и друзьями уподобились им. Мама снова раскинула руки, приглашая к себе в объятия, но я не поддалась на провокацию и вскочила в авто. Макс тут же захлопнул дверцу. Папа сел рядом с водителем. Как только мы тронулись, все оставшиеся стали дружно махать мне руками, не обращая внимания на Фуллера. Они там потом сами с ним разберутся. Я уткнула в стекло лоб и обе ладошки. Мне тоже грустно. Но ничего не поделаешь. Прощание нужно просто пережить, потом станет легче. Уезжали мы из резервации под всё усиливающийся дождь и особенно громкое вытьё волков. Надо же, от медведей-людоедов избавились, так им на смену теперь волки явились. Одни хищники уступили место другим. Итак, прощай, старая жизнь. Привет, новая! Приземлившись в аэропорту Сиэтла, я ощутила себя попавшей в совершенно другой мир, где вместо сосен — сияющие огнями небоскрёбы, на месте однотипных домишек — развитая инфраструктура, вместо сиротливо притаившихся на Первом пляже сувенирной лавки и захолустного кафе с полосатым зонтиком — шикарные рестораны, набережная, торговые центры, зоопарк, океанариум, музеи, парки, рынки, корпорация «Microsoft», наконец… И я живу теперь не в одноэтажном домишке, который вот уже много лет как вопиет о том, чтобы ему сделали капитальный ремонт, а на тридцать втором этаже сверкающего небоскрёба, расположившегося в престижном районе Сиэтла, и у меня просто умопомрачительный вид из окна на башню «Космическая игла». Да чёрта с два я теперь отсюда уеду. Интерьер квартиры тоже поначалу был настолько непривычен для меня, что я буквально боялась ходить по идеально чистому светлому полу или пить кофе в белоснежной кухне. Минимум мебели, никаких ковров и милых индейских безделушек, из украшений — только непонятная картина, изображающая какие-то разноцветные пятна, и на низеньком прямоугольном столике — ваза из красного стекла, в которой торчало несколько колосков. Чистота и порядок, вся кухонная утварь не громоздится в тесной кухоньке на столешницах и подоконнике, как у нас, а спрятана в просторных нишах за отполированными до блеска дверцами. В моей комнате, кроме широкой кровати, устеленной светло-коричневым пледом, зеркального шкафа-купе и круглой люстры под потолком, больше ничего и не было. Голые стены выкрашены в пастельные тона, и никаких фотографий, постеров с изображением любимых актёров, календарей с милыми котятами или географических карт, призванных расширить наши скудные познания в этой науке. Такое впечатление, будто я попала на картинку в журнал «Модный дизайн», но никак не в жилое помещение. Но постепенно привыкла. А моя комната быстро наполнилась такими необходимыми для жизни вещами, как журнальный столик, ноутбук, чашка с блюдцем, стул с висящими на нём джинсами и кофтами, куча проводов — наушники, зарядка для ноута, для мобильника, для фотоаппарата… Некоторые опасения у меня вызывала Стелла, моя мачеха (тоже, между прочим, индейских кровей), но она оказалась не такой уж и мегерой. По крайней мере, пока. Дома она появлялась только для того, чтобы поспать, принять душ и проглотить каких-то сомнительного вида семян или орехов, поскольку была убеждённой сыроедкой. Вот и отлично, значит, не будет соблазнов в виде тортиков, пирожков и прочих деликатесов — и ожирение мне не грозит. Стелла молодец. Вот у Бэна, несмотря на его тяжёлую работу, уже вырос второй подбородок и живот, а мой родной отец выглядит стройным и подтянутым. Правда, вид у него всегда полусонный, но я думаю, он просто устаёт на работе. Интеллектуальный труд тяжелее физического. Так говорят. Не знаю, не пробовала, до сих пор старалась избежать и того, и другого. Однако я не отдыхать сюда приехала, я отдаю себе в этом отчёт. Стелла, деловая женщина до мозга костей, сразу же поинтересовалась, чем я намерена заниматься в Сиэтле. Я не стала прикидываться дурочкой. — Я мечтаю стать актрисой. Ну, или фотомоделью для начала. Она коротко рассмеялась. — Об этом мечтают миллионы девочек твоего возраста. Но, как правило, мечты остаются мечтами. — Вот и Стелла туда же! — Ты не представляешь, какой это на самом деле каторжный труд. Не каждый выдерживает, многие ломаются. — Я хочу попробовать, — твёрдо сказала я. — У тебя есть какой-то опыт в этой сфере? — осведомилась Стелла. — Я посещала театральную студию при Старшей школе в Ла-Пуш, — гордо ответила я. И уже тише добавила: — Целый месяц. — А что, дорогая, мы ведь можем устроить Памеле этакий тест на выживание? Почему бы и нет? — Папа подошёл ко мне и обнял за плечи. Мне стало тепло только оттого, что я почувствовала поддержку. Когда в тебя верят, ты способен творить настоящие чудеса. Мачеха внимательно пригляделась ко мне, даже за подбородок взяла, рассматривая моё лицо то с одной стороны, то с другой. Мне даже неловко стало. — Ну, что ж, личико очень даже ничего, — сказала Стелла, — в кадре будет смотреться просто превосходно. Это я тебе как профессиональный фотограф говорю. Только вот сбросить бы пару лишних… — Без проблем, — отмахнулась я. — Вот и отлично. — Стелла улыбнулась, но потом бросила скептический взгляд на мою футболку с леопардовым принтом и украшенные вышивкой джинсы, и, нахмурив тонкие брови, проговорила: — Придётся потратить на тебя свой завтрашний выходной и заняться твоим гардеробом. Я не нашлась, что сказать, кроме «Спасибо». А потом привыкла к манере общения Стеллы, которая только на первый взгляд казалась строгой и даже деспотичной, но это лишь оттого, что она не привыкла разводить нюни. Стелла была чайлдфри, то есть сознательно отказалась иметь детей во имя личной свободы. Что-то, конечно, в этом привлекательное есть, не спорю, но я невольно прониклась ещё большей симпатией к своим несносным братьям. Всё-таки хорошо, что на свете есть такие люди, как моя мама, которые ещё не против рожать детей. Стелла только краем глаза посмотрела на содержимое моего чемодана, чтобы без промедления заняться «приведением в божеский вид этой дикарки». Особенно почему-то ей не понравился мой купальник. Тот, красненький, со стразиками, который я купила на выигранные деньги. Стелла сказала, что такой тряпочкой она даже не стала бы протирать окна. Но, как ни странно, я на неё не обиделась. И уже к вечеру следующего дня шкаф-купе в моей комнате наполнился новенькими вещами из дорогих бутиков, которые я бы себе никогда и ни за что не купила, но я решила целиком и полностью положиться на вкус моей мачехи. Моя внешность тоже подверглась незначительным изменениям. Стелла повела меня в салон красоты, где мне привели в порядок волосы, брови и ногти. Так что от созерцания собственного отражения в зеркале я приходила в полный восторг. И немедленно сделала несколько селфи и обновила фотки в Фейсбуке. Ах да, и разблокировала Фуллера, пусть и он теперь любуется мной, мне не жалко. Но времени на Фейсбук и болтовню по телефону с Милли и мамой у меня теперь практически не было. Стелла дала мне «поскучать» на новом месте всего лишь пару дней и устроила меня на курсы актёрского мастерства и в школу моделей, сделала мне профессиональную фотосессию, и не одну, а также следила за тем, чтобы я готовилась к школьным экзаменам, которые на семейном совете решено было сдать в июне, но как — очно или заочно — покажет время. — Более половины жителей Сиэтла имеют высшее образование, — говорила мне Стелла, — между прочим, средний показатель по стране в целом в два раза меньше. Поэтому, если ты хочешь добиться в жизни определённых высот, настраивайся на учёбу. Бери пример с отца. Если бы он не окончил университет, то не работал бы сейчас в «Microsoft». «А чинил бы в Ла-Пуш газонокосилки, — мысленно продолжила её фразу я. — И воспитывал бы ораву детишек». Учиться, конечно, я не особо любила, но ведь жизнь состоит не из одних сплошных удовольствий. На них ещё заработать нужно. Так моя жизнь неожиданно вошла в совершенно новое русло. Новые знакомства, занятия, зубрёжки, тренировки на износ, недосып, недоедание, фотосессии, мастер-классы, интересные встречи, показы, запарки, накладки… Моя жизнь стала похожей на калейдоскоп — красивые картинки менялись так быстро, что их невозможно было успеть разглядеть, но, так как они периодически повторялись, я быстро привыкла и примерно знала, чего ожидать от каждой из них. Было безумно интересно, но, как и предупреждала Стелла, неимоверно тяжело, частенько даже больно и обидно до слёз, но мне это нравилось. Это то, чего я хотела.