Под пеленой дождя

POV Белла Я всегда не любила праздновать свой день рождение, особенно теперь, когда я встретила его. Мне исполнилось восемнадцать, теперь я старше Эдварда, он же всегда останется семнадцатилетним. Он везёт меня на эшафот празднования. Я чувствую себя подавленно и, как будто всё вокруг с этим согласно. Это хмурое серовато-синее небо, как туман, иногда с просветами клубящихся потоков воздуха и туч, на границе окрашенное уходящим солнцем от ярко-синего до провального грязно-чёрного. Эти длинные старые ели, как будто изъеденные мхом и сыростью, от усталости опустившие свои патлатые ветви. Их бедные испещрённые временем стволы держат этот непомерный груз и, как будто извиняются за свой бренный возраст, падая на более молодого соседа, совсем опускают руки, стараются быстрей иссохнуть и исчезнуть. Чёрная от влаги дорога, блестящие камушки отсыпи и моросящий дождь, превратившийся во влажный туман. Непонятно, капает ли он сверху или ты на самом деле в аквариуме. За окном всё сине-зелёное, даже стволы деревьев и влага везде, даже в машине. Меня немного знобит, потому что я не часто одеваю платье. Хотя, к чему врать, тут я их совсем не одеваю. В Финиксе я любила носить сарафаны, но тут слишком прохладно. Я смотрю на собравшиеся капли на лобовом стекле, всё-таки я не в воде, мои губы расплываются в полуулыбке. Пытаюсь сесть поудобнее и замечаю, что мои волосы, которые я пыталась выпрямить утюжком снова закручиваются в крупные локоны, – «бедняжки, вам тоже сыро и холодно». Интересно, волосы Эдварда тоже из-за этого в таком прекрасном беспорядке? Я развернулась к Эдварду, разглядывать его куда приятнее! Я могла бы это делать круглосуточно. Он так прекрасен! Раньше мне нравились кинозвёзды и я думала: «какие красивые губы, или мудрый взгляд, овал, но характер бы ему от другого и так далее» – глупышка! Теперь я сидела и смотрела на совершенного идола. Он был непохож ни на кого, и при этом был лучше их всех. Наверное, это шутка, взяли все мои девичьи мечты помножили их или возвели в квадрат и поставили передо мной. Теперь при его присутствии у меня трясутся руки, я забываю дышать и сглатывать. Слова – я люблю его, не могут описать всех моих чувств и эмоций к нему. Он часто говорит, что любит меня и я для него весь мир. И я обычно верю ему, потому что он так на меня смотрит, с такой страстью и любовью, что у меня подкашиваются ноги и сердце перестает биться, я плавлюсь под его взглядом, как шоколад, каждый атом моего тела прыгает от счастья и я не могу двигаться от внутреннего волнения. Но сегодня не тот день, сегодня я не верю. Сейчас я буду праздновать своё восемнадцатилетие в окружении самых прекрасных и неизменных созданий на планете. Я никогда не считала себя красивой, а день рождение всегда был для меня грустным праздником. Мне казалось, что вот в такие-то периоды моих лет всё изменится. В шестнадцать я стану красавицей и встречу свою любовь, но ничего не менялось. Тогда в восемнадцать, а после окончания колледжа – карьера. С двадцати восьми можно подумать о семье и ребёнке, максимум двух. Я побаиваюсь детей, не знаю, как с ними себя вести. Всегда завидовала людям, которые при виде ребёнка тут же переключаются из нормально человека, во что-то странное, постоянно улыбаются, заводят с ними глупые беседы. Я так не могу, поддельные улыбки – не моя сильная сторона. Мама говорит, что я родилась тридцатипятилетней. Слишком серьёзная и вдумчивая, я иногда сидела с детьми, но с ними я общалась на равных. Теперь мне восемнадцать и у меня большие перемены в жизни. Я в выпускном классе, влюблена и встречаюсь с самым красивым парнем на планете. Мои планы поменялись. Я хочу всегда быть с Эдвардом, но он не желает меня обращать, и я не понимаю почему. Он говорит, что не хочет чтобы я страдала как он, а мне кажется что он боится, что я ему надоем за целую вечность. Тогда в Финиксе, в больничной палате, он очень уклончиво дал обещание. Вместо моего «обещай, что никогда не покинешь меня», он пообещал «я буду с тобой, пока это не вредит тебе». Я стараюсь не думать, что возможно он оставит меня. Мне кажется, жизнь моя тогда остановится. Я впитываю каждую мелочь, каждый день моего счастья, потому что это может быть ненадолго. Ещё и это празднование, они все такие совершенные и сильные, и я там буду выглядеть, как пугало, где я и где красавица Элис! В этот праздник я всегда подводила итоги и строила планы. Сейчас и думать об этом страшно и очень грустно. Как хорошо, что Эдвард не может читать мои мысли. Мне нужно отвлечься, чтобы не расплакаться. Я начала разглядывать его. В Эдварде всегда было столько достоинства и благородства в движениях, в осанке, чтобы он не делал и чтобы не надел, можно сфотографировать и это будет достойно обложки любого журнала. Мы ехали очень быстро, он не любит медленную езду, зная, что меня это напрягает, он смотрит на дорогу и лишь изредка поглядывает на меня. Хотя, как он говорит, мог бы смотреть только на меня, ведь у него в голове радар. Его тонкие изящные пальцы музыканта сжимают руль бледные, холодные и гладкие на ощупь. Как мне хочется дотронуться, взять его руку, прижать к своей щеке почувствовать его запах и забыться. – Белла, день рождение это повод для радости, – сказал он с улыбкой, – а у тебя иногда такое лицо, как будто я везу тебя на плаху. – Ты же знаешь, я не люблю его праздновать, – уклончиво ответила я, думая, как чётко он угадывает мои мысли и настроение, – И быть в центре внимания, я тоже не люблю. Эдвард вздохнул и его прекрасное лицо сделалось участливо серьёзным. – Мы не празднуем праздники. Элис как-то пробовала устраивать их, но получалось невесело. Тяжело пытаться испытывать удовольствие, если кажется, что праздники сменяют друг друга очень быстро. Время для нас идёт по-другому. Дни рождения никого не радуют, что толку их считать? И что желать застывшему во времени бессмертному, поднимая бокал? Последним настоящим днём рождения кого-то из нас был день рождения Эмметта в 1935 году. Поэтому я тебя прошу, позволь нам немного повеселиться и не будь чересчур обидчивой сегодня вечером. Элис так готовилась к этому празднику, и все они очень возбуждены. Мне стало неловко, я почувствовала себя эгоисткой. Они старались и ждут этого праздника больше чем я. – Хорошо, постараюсь. – Думаю, я должен предупредить тебя... – О чём? – представляю, пожалуйста, только не говори, что там запланировано грандиозное торжество. Элис такая энергичная, может весь дом в лапочках, как в Лас Вегасе, представив страшные картины буйной фантазии маленького эльфа, я затаила дыхание. – Когда я говорил – все они. Я имел ввиду всех. – Как это всех? – я начала нервно глотать воздух, – Ты говорил Эмметт и Розали в Африке. В Форксе все думали будто после завершения школы старшие дети Калленов отправились на учёбу в Дартмут, но я знала, что к чему. – Эмметт хотел быть здесь. – Но она же... Розали? – Я знаю, Белла, прошу тебя не волнуйся, она будет вести себя наилучшим образом. Я молчала. Разве так просто взять и перестать волноваться. В отличии от Элис – вторая приёмная сестра Эдварда, прекрасная златовласая блондинка, гордая и утончённая Розали, явно меня недолюбливала. Иногда, мне казалось, что это больше, чем чувство неприязни. Для Розали я была чужой не прошенной гостьей, посвящённой в секрет их семьи. Как будто, она не принимает наших отношений с Эдвардом. Что в её глазах, я не достойная серая мышь. Семейство Калленов, в отношении ко мне, не знаю по какой причине, было очень радушным. Я чувствовала себя у них по-домашнему комфортно. Иногда было напряжение в отношении с Джаспером, но оно связано скорее с жаждой и с тем, что я аппетитный человек. С Розали же совсем по-другому. Ещё я ощущала, глубочайшую вину в сложившейся ситуации, предполагая, что затянувшаяся поездка Эмметта и Розали связана со мной. Грустно осознавать, что я могу быть причиной разлуки с семьей. Надо набраться сил и попытаться поговорить по душам с Розали. Эдвард решил сменить тему. – Итак, если ты не хочешь, чтобы я тебе подарил приличную машину, потому что называя это машиной, я делаю этому ржавому корыту комплимент! – сказал он с кривоватой улыбкой, похлопывая по рулю, – Так чего же ты хочешь в свой день рождение? – Не надо оскорблять мою машину, имей уважение, она столько повидала. – я изобразила на лице гордую обиду. Затем помолчала, опустила глаза и шёпотом произнесла, – Эдвард, ты знаешь, чего я хочу. Суровые сдвинутые брови, образовали складку на его прекрасном, белоснежном лбе. – Пожалуйста, Белла, давай сегодня не будем поднимать эту тему. – Ладно, может Элис сможет мне дать то, что я так хочу. – пробубнила я себе под нос. Эдвард угрожающе зарычал. – Это не будет твоим последним днём рождения, Белла, – поклялся он. – Так не честно, почему всё решают за меня! Кажется, я слышала, как он стиснул зубы. Несколько минут мы ехали молча. Опять я его разозлила. Не хочу, чтобы он на меня сердился. – Белла, я купил тебе кое-что. – Я же просила, мне не нужно от тебя подарка. – Почему? – Ты и так очень много мне всего даёшь. Я с тобой счастлива и мне нечем тебе отплатить. – Я тоже с тобой счастлив и это не подарок. – улыбаясь говорил он, – Ты не дала мне договорить. Вот держи. Он дал мне новый, неброский, тряпичный пенал для карандашей и другой мелкой канцелярии. Сделан он был добротно, крепко, видимо не дешёвый. – Был в магазине и не смог удержаться, когда его увидел. Ты такие вещи любишь, а у твоего начала отрываться молния. – Эдвард немного волновался. Что ж я за девушка такая? Совсем запугала своего парня, надеюсь он не думает, что я выкину его подарок в окно. Я поднесла пенал к своему лицу, и громко втянула воздух, как будто нюхая цветы. Я искренне улыбнулась ему и шутливо сказала: – Спасибо, очень вкусно пахнет! Эдвард расслабился и кривовато улыбнулся мне. – Похоже, я с презентом не угадал. Не думал, что ты обрадуешься цветам. – Нет, пенал мне очень нравится! Спасибо, за заботу! И ты прав, от цветов я бы была не в восторге. – Обычно девушки любят цветы. Это абсолютно неполезный подарок, но он демонстрирует внимание и привязанность, восторг поклонника или близких. Никакого прока, чистая радость. – Ты уже окружаешь меня вниманием и заботой. Зачем из-за этого умирать не в чём не повинным цветам. Эдвард погрузился в свои мысли и уже серьёзно меня спросил: – Тогда зачем ты хочешь стать сухоцветом? Засушенные цветы долго стоят на пыльных полках, но не лучше ли им было остаться на поле? Принимая свою, хоть и короткую, но яркую, насыщенную жизнью судьбу. – Оставим сухие цветы на полках, я тоже их не люблю. Но я не согласна с тем, что ты не живой. – Однако все признаки этого на лицо. – горько усмехнулся Эдвард. – Вы не бездушны, а также как и мы, вы выбираете свой путь, страдаете, любите. – Белла, это только верхушка айсберга. Тебе не понять нас, потому что ты другая. Ты живой человек и это хорошо! – Откровенно говоря, я себя не ощущаю настолько живой, насколько думаешь ты. Только с тобой я себя почувствовала по-настоящему живой. – Это первая влюблённость, Белла! Она много значит и сильно меняет всех. – Эдвард, ты думаешь я обманываю себя? – откровенно интересовалась я, – Мне кажется, что я из твоего мира. Я не испытываю страха к вам. Я готова оставить всё в прошлом, покинуть родителей. Меня страшит другое, пугает до дрожи, что ты окажешься сном или моим прошлым. Меня всегда называли более проницательной и рассудительный, странной. Почему уже сейчас, мне видится мышиной возней все эти школьные интрижки. И не только в школе, я везде вижу много пустой суеты и не хочу в этом участвовать. Я не хочу пробовать и ошибаться, не хочу изменений, я встретила тебя и мне больше никто не нужен. – Ключевое слово здесь – кажется и видится. – сурово произнес он. – Я не... – Белла, вот представь, что я ушёл и не вернусь. Ты бы захотела стать бессмертным вампиром? – Нет, не захотела бы. Без... – и замолчала. Я не могла ему сказать, что после того, как я встретила его, без него мне лучше умереть. Он бы очень разозлился и расстроился. – Я думаю, на этом мы остановимся и закроем эту тему. – Эдвард пристально на меня смотрел, его полностью удовлетворял мой ответ. А я отвернулась к окну, кусала губы, напряженно думая, как его переубедить. Нет, мы обязательно вернёмся к этой теме. Я не могу и не хочу без него жить. Что я должна ему сказать, чтобы он мне, наконец-то, поверил? Мне предстоит хорошенько подумать и надеюсь, мы поймём друг друга. Тем временем, наша машина приблизилась к дому. Окна двух первых этажей были наполнены светом. Козырек над крыльцом был украшен длинным рядом японских фонариков. Мягкий свет из окон и красноватый от фонариков с переливами красиво падал на гигантские кедры вокруг дома. Входная дверь по бокам была украшена двумя большими вазами с нежными белыми розами. Я застонала. Эдвард сделал пару глубоких вздохов, чтобы успокоиться. – Это вечеринка, – напомнил он мне, – попробуй повеселиться. – Всенепременно, – саркастически улыбнувшись, произнесла я. Он мгновенно оказался возле моей двери, открыл её и любезно предложил свою руку. – Можно мне кое-что спросить? Эдвард настороженно замер. А я решила разрядить напряженную атмосферу между нами. – Когда я проявлю плёнку, – начала я, подкидывая фотоаппарат и держа его при этом за шнурок, – ты получишься на фото? Эдвард засмеялся. Помог выйти из машины, и с лучезарной улыбкой потянул меня вверх по ступеням, галантно открыл мне дверь приглашая войти. Семейство Калленов в полном составе ожидало меня в просторной, светлой гостиной. Едва я появилась в дверях, они дружно поприветствовали меня, закричав – «С днём рождения, Белла!» – я смущенно покраснела, улыбнулась и опустила глаза. Вся комната была заставлена маленькими свечками, не только все горизонтальные поверхности, кое-где даже на полу. В гостиной было множество нежных цветов, они лежали в маленьких пузатых, прозрачных вазочках. На небольшом столе стоял двухъярусный торт, вино, шампанское, прозрачная посуда, изящные фужеры, свечи и цветы. Возле стола на небольшой скамье лежали мои подарки, завёрнутые серебристой упаковочной бумагой с изящными бантиками из белой ленты. Всё было очень мило, красиво и торжественно. Семейство Калленов было в полном своём великолепии, дамы в вечерних платьях, мужчины в дорогих костюмах и всё бы ничего, но это всё для меня, недостойной. Это было мне чуждо, я себя чувствовала неловко и плохо. Эдвард почувствовал моё состояние обнял за талию и поцеловал в макушку. Эсми и Карлайл подошли ко мне первыми. Эсми нежно обняла меня, поцеловала в лоб, поглаживая мою спину, и отстранилась с самой нежной и заботливой улыбкой, на которую была способна, затем рука Карлайла обвила мои плечи. – Прости за это, Белла, – прошептал он, – мы не смогли обуздать Элис. Я себя почувствовала немного спокойнее. За родителями Эдварда стояли Эмметт и Розали. Я и забыла насколько она прекрасна, ослепительная красота. Розали держалась спокойно, сможет ли она за весь вечер улыбнуться или продержит на лице эту маску. Что там за ней? Неприязнь, ненависть, грусть? Боже, я должна с ней поговорить, понять её, мне кажется, даже если она ненавидит меня, узнав это наверняка, мне будет легче. Я сделаю всё, чтобы улучшить её ко мне отношение, ведь она часть этой семьи, которую я так полюбила. Эмметт мне казался ещё крупнее, чем я запомнила. Такой большой, добрый с самой искренней, широкой улыбкой. Он сложил руки на груди, поднял брови. О, я знаю, он сейчас будет острить, только не пошло, прошу! Улыбка переросла в кривоватую ухмылку, ладно готовься, Белла. Он скосил глаза на Эдварда, ткнул его легонько локтем в бок. – Что, Эдвард, тебя потянуло на женщин, на секс? – Не говори ерунды, Эмметт, у нас всё гораздо сложнее. Эдвард взглянул на него осуждающе и отрицательно повертел головой. Нам стало неловко. Я же залилась пунцовым румянцем, лицо горело. Нам очень тяжело быть вместе. Приходиться себя сдерживать. У Эдварда это неплохо получается, а у меня не очень. Когда мы целуемся, у меня отключается мозг. Если Эдвард меня только придерживает за лицо, спину, бедро, иногда попу, то я треплю ему волосы, глажу шею, норовлю залезть под рубашку и коснуться его обнаженной груди. Как же я его хочу! В моменты моего страстного напора он останавливает меня, говорит, что если я продолжу, он потеряет голову и всё может закончиться трагично. Вспомнив об этом, у меня ещё сильнее запылали щёки и сердце забилось быстрее. Опускаю голову, глубоко дышу, мысли мои, вернитесь. Зато когда мы не целуемся, Эдвард может гладить меня целую вечность, и целовать в висок, или играть прядкой моих волос. Так я и засыпаю, каждый день под его любящим взглядом и я счастлива. Эмметт решил расслабить ситуацию и продолжил. – Ты совсем не изменилась, – сказал он с притворным разочарованием, – я ожидал заметных перемен, а ты всё такая же розовощёкая. – Спасибо большое, Эмметт. – он нисколько меня не успокоил, напомнил про моё смущение, пылать мне теперь дольше. Он засмеялся и подмигнул Элис. – Белла, не влипай тут без меня в неприятности, я не хочу пропустить веселье. – Я постараюсь. Элис отпустила руку Джаспера и подлетела ко мне с лучезарной улыбкой. Джаспер тоже улыбнулся и подошёл к лестнице, он предпочитал близко ко мне не приближаться. – Время открывать подарки! – пропела своим звонким голоском Элис и, в предвкушении, захлопала беззвучно ладошками. Она подхватила своей прохладной рукой мой локоть и слегка потянула меня к столу, у которого были подарки. Я запротестовала тем, что не переставляла ноги, она это заметила и посмотрела на меня вопросительно. Я замялась. – Извините меня, но я хотела бы сначала поговорить с Розали, – и робко прибавила, – а вы может потанцуете, мы постараемся отсутствовать не долго. Все посмотрели на меня. Элис, Эсми и Карлайл с одобрением и поддержкой, а мальчики с выражением «возможно, это не лучшая идея». Розали посмотрела на меня с удивлением. Я сглотнула собравшийся ком от волнения, собрала всю свою смелость и пошла в кабинет Карлайла. Я не слышала, но знаю, она следует за мной. Мы вошли в кабинет, чтобы собраться с мыслями, я начала разглядывать самую большую картину в искусной, золотой раме. Это была картина, где был изображен Карлайл и троица Вольтури. Вольтури были такие красивые и высокомерные, а своими позами они демонстрировали своё превосходство и властность, глаза снисходительно припущены, люди под балконом, как муравьи для них неинтересны. Не думаю, что они способны сострадать людям, не хотела бы я с ними встретиться. – Хочу ещё раз поздравить тебя с днём рождения, Белла. – вежливо сказала Розали, сделав небольшую паузу, добавила, – О чём ты хотела со мной поговорить? – О нас. Мне неловко об этом говорить. Я чувствую некую неприязнь с твоей стороны, и если возможно, хочу это изменить. – Белла, я сама хотела с тобой поговорить, но не сегодня. Не стоит омрачать твой праздник, день рождение – это очень хороший повод весело провести время. – Значит, всё намного хуже чем я думала, – я выдохнула и произнесла то, что меня очень волновало и посмотрела на неё, – почему ты так ненавидишь меня? – О, Белла, ты не слишком мне нравишься, но я тебя не ненавижу. В моей душе загорелся огонёк маленькой надежды. Я продолжала на неё смотреть, какая красота. Идеальная бледная кожа, гладкая, как мрамор, брови под изящным углом, самым идеальным. Огромные, золотистые глаза с пышными смолянисто-чёрными ресницами, которые кидают мягкую тень на прекрасное лицо. Точёный носик, алые пухлые губы и всё это великолепие обрамлено густыми, белокурыми кудрями. Не знаю, как можно устоять перед такой красотой. Розали продолжила: – Ты выбрала не правильного спутника. – и быстро добавила, чтобы я её не перебивала – Эдвард хороший и как все мы, красивый и эффектный, но тебе лучше жить нормальной, смертной жизнью. – Я не выбирала, меня непреодолимо тянет к нему. Я не могу жить без него. – Человеческая память, как решето, с годами ты бы смогла справиться со своими чувствами. Я хотела рассказать тебе историю своего превращения в это. – она старательно избегала слово вампир, ей явно не нравилась её нынешнее существование. – Но это слишком мрачно, я когда-нибудь потом расскажу. – Эдвард, упоминал что это похоже на то, что чуть не случилось со мной в Порт-Анджелесе. – сочувствующе произнесла я. – Да, так закончилась моя жизнь. Но суть не в этом, причина по которой ты мне не нравишься состоит в том, что я знаю о договоре с Элис в Финиксе, и о твоей просьбе на выпускном к Эдварду. – пристально смотря мне в глаза, сказала Розали. – Что плохого в том, что я хочу всегда быть с Эдвардом? – Как тебе объяснить. Рассказать. – она разглядывала свои руки, как будто ей было не ловко. – Белла, я тебе завидую! Я считаю, что тебе следует остаться человеком – почему бы я предпочла остаться человеком, если бы была на твоём месте. Мы ещё об этом поговорим подробнее. А пока я хочу, чтобы ты подумала о своём решении, но не о том, что ты сейчас хочешь, а какие у тебя перспективы в будущем. Я жила в мире, сильно отличавшемся от твоего. Был 1933 год, он был намного проще, мне было восемнадцать, я была красива. Моя жизнь была прекрасна. Тогда я считалась совершенно зрелой, в мои года было нормально иметь мужа и даже детей. Меня воспитывали, как и всех девушек того времени. Я мечтала о любви, что у меня будет большой дом, я буду хозяйкой, а на лужайке будут бегать мои дети. – Я понимаю тебя, но это не моя мечта. – Прошу подумай, как ты можешь знать чего ты захочешь через десять-пятнадцать лет? Я молчала, пыталась подобрать слова, которые не звучали бы банально. Что для меня Эдвард? Эдвард – это правда, истина, единственный «человек», с которым я могу быть безгранично счастлива. Но он другой и жизнь с ним будет необычной. А лживой, обычной жизни мне не надо: дети от нелюбимого супруга, обман, предательство. Ещё одна несчастная семья, такая же, в которой выросла я. Нет, это не для меня! Мне до сих пор иногда больно, что мои родители живут порознь. Я даже не помню времени, когда они были вместе, любили друг друга, а что чувствует ребёнок, когда всё рушится при нём. – Посмотри на меня, – продолжила Розали, раскинув руки вокруг своего великолепного тела, – вот, всё что я имею. А в остальном никаких перемен, никого движения, а мне бы так хотелось. Это жалкое существование. – Но главное, оно будет рядом с любимым. – И в этом ты ошибаешься. Тобой будет управлять и овладевать жажда, ради которой ты будешь готова убить. Кровь – вот настоящая страсть нашей сущности. – Я... – Белла, подожди несколько лет. Ты так молода, неопытна. Не понимаешь, что когда-то захочешь всё вернуть, но будет поздно и обидно, что сама все разрушила. У нас не было выбора, но у тебя он есть. И ты выбираешь неправильно. – Розали с болью в глазах смотрела на меня, – Я видела какую хочу жизнь. Как у моей подруги Веры - маленький дом, любящий муж и кудрявый малыш с ямочками на щёчках, которого я много раз держала на руках. Я думала моя жизнь будет ещё лучше. – она смотрела на пол с грустью, – Ты думаешь, что у тебя всё неудачно сложилось, но жить монстром хуже. Ты сейчас можешь построить свою жизнь, как хочешь, ты свободна. – Я понимаю. Спасибо за откровенный разговор, Розали. – я коснулась её руки, пытаясь поддержать морально. – Я обязательно подумаю обо всём. – Мы приедем через полтора месяца и ещё раз поговорим. Я выслушаю тебя, ведь в основном, говорила я. Сегодня твой праздник, извини меня, надеюсь я тебя не расстроила? – сказала она, слегка улыбнувшись. – Не волнуйся об этом, Розали. Я в порядке. – и смущённо добавила. – Может это прозвучит слишком смело, но теперь ты стала мне ближе. – Пора возвращаться, а то боюсь Эмметт, танцуя, разгромит рояль. Он любит эффектные па. – сказала она с улыбкой. Я улыбнулась ей в ответ и подумала о том, что в ответ она мне никакой любезности не сказала. Ну что ж, значит я всё также ей не нравлюсь. Мне придётся с этим жить. Мы вышли из кабинета. Шли по освещенному коридору. Я раздумывала. Кто я для неё? Видимо, неприятная тень, промелькнувшая в её вечности. Вот что она обо мне думает. Теперь я понимаю Розали и её боль. Наверное, ей очень неприятно быть рядом со мной. Именно я, её прекрасную жизнь делаю несовершенной, ею все восторгаются, но появился человек, который вторгся в их семью, и она чувствует себя неполноценной женщиной. Как я могу это изменить? Может время поможет мне. Ещё я лихорадочно искала в себе сомнения, появились ли они? Изменилось ли что-то во мне? Могу ли я представить себя хозяйкой домашнего очага, муж, дети. Нет! Даже вообразить такую картинку не могу. Зато образ Эдварда, невольно, появляется всегда и везде. Вся моя жизнь подчинена предвкушением встречи с ним. Как будто вселенная изворачивается, соприкасается в точке, пуская чувственную рябь, и я сейчас в ней, это больше меня. О боже, как я без него жила! Теперь и вспомнить невозможно, всё серое до переезда в Форкс, как будто я другой человек.