Тяжело в учении

Готовиться к экзамену можно по-разному. Можно как кипеловцы с примкнувшими к ним Мишей, Аликом и Максом — уткнуться в учебники и не реагировать на внешние раздражители вроде мельтешащего туда-сюда Лёни. Можно как Лекс и Прист — забить на все и раздать карты. Виталий, хоть и дуется на Володю из-за той жопы, в которой все оказались, но помогает писать шпаргалки (и пофиг, что экзамен устный). Маврин там же — обдумывает, куда бы заныкать шпоры. Стыров с явным интересом уставился в книгу. Вот только привычка проговаривать прочитанное — не самая лучшая для оккультиста, пусть и начинающего, поэтому и сидят кто где — на шкафу, на подоконнике, да где угодно, куда щупальца свежепризванной нечисти не могут дотянуться, шепотом ругая Мавринского вокалиста. Беркут нашел где-то брошюру «1000 и 1 способ защититься от пытающихся Вас съесть» и на шумерский как-то подзабил. Зря, кстати — не сдавший экзамен имеет все шансы остаться в Аду навсегда. Даже на Лео подействовало – он, хоть и носится от одной группки к другой, но и учит со всеми сразу. Страйк пинает балду. Не охота ему читать, Холстининская гитара куда интереснее. И Алексис куда-то пропал. Может по доброте душевной пытается привести в чувства спящего Кипелова Учитель — если его можно так назвать — ушёл ещё час назад «на пару минут». Обещал принести пончики, и пропал. То ли про чудовище знает, то ли делиться не хочет, то ли просто забыл. — Без музыки жизнь была бы ошибкой. — произнес кто-то Холст резко повернулся. Рядом только Дуб, строчащий шпору. А за спиной лишь стена. Ибо они очень удобно расположились на полке. Отобрал у басиста книгу, тщательно изучил. Ничего похожего про музыку. — Холстинин, ты с этим что ли бухнуть успел? — Виталий вернул книгу себе. — Вроде нет. А почему ты про музыку только что сказал? — Я не говорил, — удивился Виталий. — Странно, — Петрович продолжил строчить шпору. — Путешествие как самая великая и серьезная наука помогает нам вновь обрести себя. — Петрович, не напоминай даже, — буркнул Басист, не отвлекаясь от шпоры. — О чем? Я молчу вообще. Петрович, ты меня пугаешь. — Хрень какая-то. Стыров опять чего-то набормотал, — отмахнулся гитарист. — Не то, что ты обманул меня, а то, что я больше не могу верить тебе, потрясло меня. — Ну я же просил не обижаться, — напомнил Холстинин. — Даже не думал. И я просил не напоминать. — С несправедливостью либо сотрудничают, либо сражаются. — Все. Достало, — не выдержал Холстинин и двинул Дубинину по морде. Тот, не поняв причин, поступил аналогично, чуть не сорвался с полки прямо в лапы чудища. Благо Холст его удержал, затащил обратно. С соседних полок посыпались книги. Холст выругался на ситуацию, не забывая применить недавно выученные термины на шумерском. В сочетании с русским матом это оказалось страшной силой. Из одной книги выскочил Фридрих Ницше, из второй Альберт Камю. — Охренеть! Петрович, это что сейчас было? — Ницше и Камю, — спокойно пояснил Холст. — Еще не легче. — Какой толк в книге, которая даже не уносит нас от всех книг? — Чего? Петрович, ты меня пугаешь. Дубинин попытался перебраться на соседнюю полку, подальше от Холста. В процессе чуть не свалился к чудищу. — Да не дергайся ты. Тем временем философы не на шутку разошлись, чуть не дерутся. И ладно бы на какую важную философскую тему. Нет… Они спорили, кого из них больше читает гитарист группы Ария Владимир Холстинин. Очень важная тема. И тот факт, что сам Холстинин упомянул именно цитату Ницше — основной аргумент. — Истеричка! — Чего? Да как ты смеешь? Сопляк. — Ревнивая истеричка. И тряпка. Холст, попытался сесть поудобнее. Такой концерт пропускать — последнее дело. Жопа требует хлеба и зрелищ. Чуть не навернувшись, сшиб еще пару книг. Выругался. — Первым признаком глупости является полное отсутствие стыда, — из одной из книг выскочил Зигмунд Фрейд. Ницше и Камю глаза в пол опустили, затихли. — Петрович, запихни их обратно, пока не поздно, — Дубинин тычет друга локтем. — Как? Я же только учусь. Клин клином вышибает, решил басист. Запустил речь в своём репертуаре. Не забывая шумеркий. Философов как ветром сдуло, а книги сами вернулись на своё место. Холстинин выдохнул и к басисту пристает. — Слушай, а лихо у тебя получилось. Может, и дома у меня порядок наведёшь, а то и сам позабыл, где какие книги валяются. — Обойдешься, — фыркнул Дуб. Леха Страйк, сосредоточенно сопя, ковыряется в куче хлама, лежащего на шкафу. Грохот, мат — и в руках гитариста оказывается покрытый пылью футляр. Полустертая надпись тускло поблескивает в неровном свете. Из надписи ясно, что в футляре — та скрипка, которую Паганини получил, продав душу. — Алик, ты, помнится, на скрипке учился играть… — начал было гитарист, но заметил умоляющий взгляд Стырова. — Черный фрак И холод мраморных запястий. Смычок и струны, мой ночной каприз. Нотный стан, Предвестник будущих несчастий, Меня из высшей сферы тянет вниз. Все смотрели и слушали как завороженные. Только Артурчика как-то не цепляло. Или цепляло, но иначе. Очень близко подошел к скрипачу. Сам от себя этого не ожидал. — Эй, скрипач Ты горяч Как всегда строптив Ты не прав Ты как раб Мой играл мотив Ты не хочешь знать, что гений — это я! Дуб естественно не стерпел и как шибанет Птыца молнией. Как — и сам не понял, если честно. Но получилось удачно, нельзя не признать. — Тём, оно уползает! — доложил обстановку сидящий на люстре Леонил, — продолжай играть. Чудовище же ползло в сторону выхода все быстрее и быстрее. Кто-то даже попробовал толкнуть речь на тему непереносимости кальмарообразными произведений Ричи Блэкмора в классической обработке, когда несчастное животное оказалось пришиблено резко распахнувшейся дверью. — Кто посмел? .. — прорычал вошедший — парень, ласково прозванный Дуриком (прозвал его так, кстати, Дубинин), — и запустил в Стырова парой файерболов. Тёма инстинктивно прикрылся скрипкой. Глупо, конечно, но неожиданно действенно — огонь потух в паре сантиметров от инструмента. — А, ну да… — словно вспомнил о чем-то Дурик. Уставился удивленно на так и не спустившихся музыкантов. — Что сидим, кого ждем? Глянул Бомж на все это безобразий. Сомнения его посетили. С одной стороны ему надо принять у этих раздолбаев экзамен, у каждого в отдельности. Порядки все-таки, а их нарушать небезопасно. Мало ли шеф узнает. А с другой стороны — надо ли? Как обычно, бывает, приходишь ты первый раз на работу весь такой специалист, умный, с красным дипломом. А тебе и говорят — забудь всё, чему тебя учили, и смотри сюда. Облом так сказать. Да и реальность порой сильно отличается от того, что написано в учебниках, а иногда и противоречит. Если совсем уж честно — не охота ему слушать это бред, пересказанный своими словами. Еще и вызовут что-нибудь нечаянно. Ладно, эта кальмарообразная инфузория. Это так домашнее животное, типа кошки. Другой умник умудрился философов вызвать. Мало кому это удается. Крайний раз ему (Бомжу) это удалось, когда он в поисках собутыльника забрался в библиотеку и накурен сильно он был. Подробности он так и не вспомнил. Но загнать их обратно смог только сам великий и ужасный — дорогой шеф. И то с третьей попытки. Философы — народ вздорный, плохо управляемый. С тех пор злоупотреблять в библиотеке ему запретили. В общем, не согревают мыли об экзамене. Башка еще трещит, только за это он и ненавидел скрипку. Всегда. — Так, все спускаемся и быстренько гребем в столовую, — сообщил Бомж. — А экзамен? — возмутился заучка Стыров. — Ты его уже сдал и те, что на полке тоже. Про остальных я завтра подумаю. Может быть. Кстати мы с вами еще не познакомились. Безобразие. Все собрались за столом. И о чудо. Из-под стола выбрался сам Валерий Кипелов. — Что же хреново-то так? — простонал вокалист. — Сейчас поправим. По одному хлопку перед вокалистом возникла очередная бутыль. Так слово за слово перезнакомился Дурик со всеми. Пил за каждого, по второму кругу пошел. Встретился с грустными глазами Алексеева. Перемкнуло. Рухнул рядом с ним на стул, обнял за плечи. — Шееф!!! Поздравь меня, я нашел себе нового друга. Ответа не последовало. Некоторые уже сползают под стол. Кто-то спит на столе. — Не спать! — стукнул кулаком по столу. — Я говорить буду. И понеслась изба по кочкам. — Вот ты меня психом считаешь, — ткнул пальцем в Дубинина. — Не психом, а дуриком, — поправил Виталий, — это разное. — Не смягчай. Шеф меня хуже называет. И вообще не любит он меня, все только издевается. Вот и вас всех на меня повесил. А оно мне надо? Мне теперь придется заботиться о вас, чтобы не вляпались куда не надо. Видать участь у меня такая. Только не знаю за что? И он не говорит, ждет, когда сам догадаюсь. До вас вот был тут один, каждый день из зубов монстром в день ни по разу вытаскивать приходилось. А что в ответ? Никакой благодарности. — Ну, не надо так. — Юрий крепко обнял нового знакомого. — Все будет хорошо. Состояние и внезапная дружелюбность Бомжа его ничуть не смутили. Не в первый раз, так сказать. Приходилось ему Маврина из депресняка вытаскивать. Только по способам изгнания мавринского уныния и, как следствие, белки он мог бы написать книгу, а тут так сразу и не сообразишь. — Не будет. Тут к нему подошла девушка из местных. Шепнула что-то на ухо. — Как закончился? — истерично испуганно. Учитель убежал в неизвестном направлении. через минуту вернулся. — Всем экзамен автоматом. Девушка подпишет. Меня завтра не ждите. — Что случилось-то? — заволновался Алексеев. — Сахар кончился, — спокойно сообщила девушка. Охренительная причина для истерики, например. Мимо с диким воплем промчался мальчишка.