Deep Six

– Всевышний, блять! – простонал Доминик, закидывая правую руку за голову. Свет проникал через лобовое стекло вполне посредственный, от далеко стоящих в том же переулке фонарей, и, если открыть окно, безусловно, в него бы пахнуло отвратительнейшим смрадом. Но Мэттью чувствовал лишь запах пота, расцарапанных до крови ран в процессе побега и ударяющий все больше, хотя, казалось, куда уже, аромат зеленого чая. Даже спустя пару воскрешений и пластин на местах прострелов, кожа Доминика сохраняла этот чертов аромат. Горячее столкнулось с холодным, Ховард смеялся, двигая бедрами. – Сука, – Мэттью начинал злиться, – не играй со мной. – Большой мальчик, – он лишь скользнул ниже, играясь большим пальцем с железкой, крутнув которую, мог засадить холодную сталь в любую из желаемых частей тела своего бывшего предводителя, – боится игрушек для маленьких детей. Мэттью попытался вложить всю пылающую злость в движения бедер, впился пальцами в его задницу, но, спустя еще пару минут непродолжительного массажа дулом пистолета своих плеч и горячего дыхания на ухо, загорелся вновь. – Мне трахать тебя пока ты сам не выронишь, или вставить его тебе в анус вместо члена? – он схватил в кулак светлые волосы, оттягивая от своего плеча голову и вглядываясь в совсем не изменившееся лицо. – А я вот скучал, знаешь, – он прервался, чтобы простонать еще раз, ему было неудобно, но Мэттью было плевать. Он не мог преодолеть сплетающуюся с яростью страсть, и злился больше на себя. – Искал тебя, Крейг. Не было такого слова, которое бы передало все то, что Мэттью хотел сделать с ним. Доминик выпустил кольт из пальцев, позволив Беллами тут же выхватить его из-за спины и приставить к затылку любовника, пока сам насмешливо перечислял его лучшие подставные имена. – Ты взял мой любимый кольт, – прошипел Мэттью. – Не злись на себя, – шепнул Доминик, затем потерся затылком о дуло, любовно огладив тугую мускулатуру под вспотевшей кожей плеч Мэттью. – Ты рад, что я вернулся. – Не хочу ничего слышать, понимаешь меня? – он взвел курок, замерев, но Доминик продолжил двигаться, мерно мыча себе под нос. Его пальцы судорожно ухватились за обивку неудобного сиденья, от которого болела кожа на ногах; скоро кончит, пронеслось в голове у Беллами. – У меня там... парочка железных пластин, – он мотнул головой, его светлые волосы уже слиплись от жары, стоявшей в салоне. На одном особенно сильном сокращении мышц у Мэттью потемнело в глазах от накатившего удовольствия, но рука держала пистолет все так же крепко; сам же Беллами сейчас был куда тверже железа и жарче ада. – Сейчас расплавлюсь, – шепнул Доминик, а затем издал бесстыжий стон. Разум Беллами вдруг окутали те воспоминания из иной жизни, в которой он имел все, но хотел большего; теперь ему было нечего хотеть, только что возвращения потерянного – того, что сейчас скакало на нем, пытаясь откинуться на руль, и судорожно цеплялось за уставшие плечи. Он откинул на задние сиденья свой любимый пистолет, вместо этого сосредоточился на своем самом любимом оружии, любовно огладил все такую же загорелую и гладкую кожу в потемках, когда как за пару районов отсюда раздалась сирена полицейских машин. – Подожди, – прохрипел Доминик. – Дай мне... – Кончишь на электрическом стуле, – выдохнул в унисон Мэттью, вжал гибкое тело в свое и стал покрывать горящими поцелуями красивую шею. С последним ругательством Доминик содрогнулся всем телом. Мэттью же подумал о том, как жил все эти годы без секса. Это было столь предсказуемо и банально, словно главная героиня, запивающая свое горе, подалась в монашеские настроения, ожидая своего Джеймса Бонда. Жадный и горячий, Ховард затягивал в себя целиком, заставлял почувствовать каждой клеточкой свой спазматический оргазм. Полицейская «бричка» пронеслась по улице позади этого черт знает насколько забытого переулка, а Доминик тут же спрыгнул с колен Беллами и сместился на соседнее сидение. Прогнулся по-кошачьи, чтобы иметь возможность слизать все, что оставил на горячей коже Мэттью, а после спуститься за своим главным призом. – Да, малыш, – Мэттью спустил одну руку с руля, чтобы погладить Доминика по затылку, прощупывая заодно, каким твердым, будто и взаправду стальным, был его череп, и резко стартанул. Ховард от неожиданности вскинул задницу выше, удержав свой вес на руках, пока его любимый вор гнал по прямой, не обращая внимания на запрещающие знаки и красный свет на главной улице. – Сейчас поиграем в гоночки, – усмехнулся он, почувствовав желанный жар рта, который горящей спичкой упал на адреналиновый бензин, что тек вместо крови по его венам.

* * *

– Думал, ты будешь лысым. – Ждал меня? Я же знаю, что ждал. Никотиновые пары вздымались клубами, пачка на двоих и изредка прерываемое кем-то молчание. Хотя Доминик твердил об одном и том же. Он был прав, Мэттью знал это. Просто не мог поверить. – Твой идеальный план дал сбой, – улыбнулся во все зубы Ховард; а он уже и забыл, как это его раздражает. – Твой тоже, раз мы сейчас лежим в каком-то подвале и курим дешевые сигареты, а за нами все еще гоняется парочка полицейских нарядов. – Это не районная, – вздохнул Доминик, стряхнул пепел в старую чашку, которую Мэттью поставил себе на живот, и откинул свою голову на грязный матрас рядом с его. Глаза спотыкались о рыхлый и слоящийся потолок. Мэттью помолчал еще с минуту, но после со сталью в голосе приказал: – Расскажи. И Доминик рассказал. Рассказал, сколько времени латали его дыры в голове, восстанавливали нервные окончания, имплантировали кожу и откармливали, как свинью на убой. Беллами напрягся. Он боялся услышать определенные слова. – Я был нужен им живым, чтобы найти тебя, – подытожил Ховард, затушив недокуренную сигарету в кружке. Беллами выдохнул. Это был его Доминик. – Мне ничего не стоило обвести их мелом и сказать, что я обязательно, обязательно все расскажу. Лишь бы залатали. – Странно, что ты не умер. – Ты не такой уж и меткий стрелок, зайчик, – он лишь хмыкнул. — Дрогнула рука, я понимаю. Сложно застрелить лучшее, что есть в твоей жизни. – Иногда мне кажется, что это я тебе мозги промыл, – мужчина покрутил чашку свободными от сигареты пальцами, пока Доминик довольствовался жалкой пародией ласки, которую предоставляла ему левая рука Беллами, на которой он и лежал. Он никогда и не знал толк в нежности и "всей этой любовной хуйне". – Кто эта тварь? Я убью его. Мэтту не нужно было много думать, чтобы понять, что Доминика послали, чтобы убить его, но они крупно просчитались. А кто-то даже посмел положить на него глаз. Обретя утраченное вновь, он был совсем не готов отдавать. Доминик растянул губы в расслабленной улыбке, прикрыв глаза. Все пять лет он не мог найти свой путеводный луч, и ему казалось, что он ненавидит Беллами. Но он искал. Ему казалось, что Мэтт хотел его смерти вопреки всем великим стратегиям его ума. Но у Мэтта дрогнула рука. Что ж, подумал Ховард, любовь зла.