Отблески

Работа врача - палка о двух концах. С одной стороны - положительная отдача от того, что ты помогаешь людям и иногда даже вытягиваешь их с того света; с другой - кровь, боль и ужасное ощущение беспомощности, когда не знаешь, что делать и как помочь. Именно эта беспомощность накрывает меня с головой при виде того, что Зимний Солдат скрежещет зубами от боли и до побелевших костяшек сжимает кулаки. Я не знаю, чем помочь. Зола ничего не говорил о подобной реакции организма на сыворотку. Он вообще не говорил о побочных эффектах. Машинально хватаюсь за аптечку, ищу ампулу с обезболивающим, но пальцы сами собой замирают: обезболивающее может вступить в реакцию с сывороткой, и я, вместо того, чтобы помочь, сделаю только хуже. Кидаю книгу на прикроватный столик, лихорадочно шарю взглядом по палате. Ничего. Ничего, что может оказать реальную помощь. Пытаясь предпринять хоть что-то, бросаюсь к кнопке вызова у входа, но от этого тоже не будет толку; да и Зола сказал, чтобы я наблюдала за процессом лично. Беспомощно опускаюсь на стул. Спасибо за еще одну пытку, профессор, я почти что польщена. И ведь как изощренно продумано, ничего не скажешь. Хриплый от боли голос разметает все саможаление, напоминает, что о себе нужно думать в последнюю очередь: - Я умру? - Ничерта ты не умрешь, - решительно отвечаю. - Продержись еще немного, не смей умирать, я тебе запрещаю, слышишь? Тыльно стороной ладони прикасаюсь ко лбу мужчины и сжимаю зубы - кожа просто пылает. Отлично, еще и температура повышена. За неимением лучшего смачиваю бинт холодной водой из кувшина и кладу своеобразный компресс Солдату на лоб. Нашариваю его руку, сжимаю горячие пальцы и слушаю, как внутри в унисон с океаном в его глазах плещется отчаяние. Беспомощность придавливает плечи гранитной глыбой, а в океанских волнах хочется утопиться. Единственное, что я сейчас могу - это стискивать его пальцы и считать секунды, падающие в пространство, как шарики ртути. Спустя час состояние мужчины ухудшается - начинается бред. Лихорадочно шаря остекленевшими глазами по палате, Солдат то вскрикивает, то хрипит что-то, то зовет неизвестно кого пересохшими губами. Один раз он сфокусировал взгляд на мне и ясно, четко спросил: - Ты настоящая? - Черт тебя подери, да, - сразу же отвечаю. Мужчина кивает, закрывает глаза и будто бы погружается в сон, но буквально через минуту снова выгибается в конвульсиях. До боли прикусываю нижнюю губу и впериваю взгляд в настенные часы с потемневшим циферблатом. Секундная стрелка движется медленно, слишком медленно. Все настолько плохо, что даже черти на время затыкают свои грязные пасти. Но, к сожалению, легче от этого не становится абсолютно никому. В какой-то момент время останавливается, и я будто чужими глазами вижу, как тело мужчины замирает, а грудная клетка тяжело вздымается, будто после забега на длинную дистанцию. Подаюсь вперед, хватаю Солдата за плечи и совсем не по-докторски встряхиваю. - Ты меня слышишь? Отвечай! - с облегчением выдыхаю, когда он открывает глаза и фокусирует взгляд на моем лице. - Все в порядке, - ответ короткий, но и его достаточно, чтобы разжать пальцы и позволить осмелевшим чертям снова полоснуть по легким. Беспокойство постепенно уходило, уступая место злости, причем справедливой. - Как самочувствие? - невинный вопрос, чтоб отвлечься. - Все в порядке, - повторяет мужчина. Он будто прислушивается к своим ощущениям и вдруг хмыкает с презрением: - Хороши витамины, ничего не скажешь. "Вот именно", - внутренне соглашаюсь, но молчу. Камеры в палатах работают круглосуточно. Нервы постепенно успокаиваются, сердце больше не колотится где-то в горле, а напряженные мышцы расслабляются. Что ж, еще один эксперимент успешно завершен - сыворотка "Суперсолдат" была принята организмом подопытного. По спине пробегает холодок. Сколько еще экспериментов над ним проведут, и, самое главное, сколько он сможет выдержать? Кусаю внутреннюю сторону щеки. Окончательно успокоившись и убедившись, что состояние мужчины тоже в норме, решительно направляюсь к кабинету Золы. Но, к моему удивлению, около дверей стоит охранник, деликатно сообщающий, что профессор в данный момент чрезвычайно занят и никого не принимает. Что ж, оно и к лучшему. Сейчас я настолько зла, что вполне могла бы сорваться на профессора, а это мне совершенно без надобности. Выпускаю пар, мечусь по коридору около своей комнаты, чеканя шаг. Когда, наконец, выплескиваю большую часть того, что бушует внутри, останавливаюсь, перевожу дух и возвращаюсь в комнату, сильно хлопнув дверью. Окон в помещении нет, а жаль: будучи подростком, я очень любила сидеть на подоконнике и смотреть на улицы сверху. Вместо подоконника с ногами забираюсь на кровать, накидываю на плечи одеяло и тянусь за папкой с разработками. Противное чувство того, что я не учла чего-то важного в проекте, гложет уже довольно давно, но за всей этой суматохой в последнее время успеваю его подзабыть. Наконец-то могу посвятить выискиванию недочета хоть немного времени. Взгляд скользит по схемам, цифрам и проекциям, сравнивая их друг с другом и с данными Джеймса Барнса, но я ничего не улавливаю. Где-то здесь, во всем этом, есть одна большая ошибка, лежащая почти что на поверхности, способная погубить весь проект. И, когда глаза уже начинают болеть от напряжения, она все-таки показывается. - Масса! - неосознанно вскрикиваю вслух. - Ну конечно! Лихорадочно листаю чертежи бионической руки, смотрю на то, сколько весит каждая пластина по отдельности, и рука в целом, и мне все яснее становится, где мы просчитались. Масса конечности из плоти и крови разительно отличается от металлической, и присоединение последней для организма чревато субуго отрицательными последствиями. Хватаю листок бумаги, быстро прикидываю нагрузку на позвоночник. Она превышает абсолютно все допустимые нормы. Рано или поздно Барнс попросту сломается в буквальном смысле слова. Закусываю губу, затем жую кончик карандаша. Если какая-нибудь деталь механизма не выдерживает, ее либо заменяют, либо укрепляют... Сердито обрываю мысль. Что Барнс, что Зимний Солдат, все равно, человек - не механизм. Но, несмотря на всю циничность этого предположения, мозг все же работает, осмысливая информацию. Заменить детали нельзя, а поэтому их нужно укрепить. Но как? Верчу карандаш в пальцах, пытаясь найти решение. Взгляд падает на маленькую металлическую пластину, случайно забытую на столе пару дней. Я притащила ее сюда из лаборатории, да так и оставила. Металл поблескивает в свете ламп, так же, как и бионика. Металл. Ну конечно. Быстро делаю набросок человеческого тела, обозначаю позвоночник и заштриховываю левую руку. Такими же штрихами закрашиваю почти всю левую сторону торса, от плеча до ребер, и провожу линии к позвоночнику. С губ непроизвольно срывается нервный смешок. Что ж, профессор, вы хотели идеальное оружие, машину для убийств? Вы ее получите. Осталось совсем немного. Отбрасываю одеяло, вздрогнув от холода, и подхожу к столу. Пластина прохладная и легкая. Провожу пальцем по ее краю и, ойкнув, роняю металл - на подушечке указательного расцветает кровавая полоса. Порез довольно глубокий, хотя и короткий - сдуру я слишком сильно надавила на заостренный край. По-детски засовываю покалеченный палец в рот и чувствую солоноватый, немного отдающий металлом вкус крови. Доигралась. Снова сажусь на кровать, предварительно заклеив подушечку пластырем, и вглядываюсь в свои наброски. Затем беру карандаш и чистую бумажку. В этот раз рисунок выходит более четким и детальным. Прорисовываю вероятное расположение металла в человеческом теле, выделяю каждую пластину. Понимаю, что на автомате придаю человеку на эскизе черты Джеймса Барнса, когда уже заканчиваю рисовать лицо. Нарисованный Барнс глядит серьезно, даже грустно. Хреновый из меня художник. Набросок нужно будет показать профессору, поэтому поспешно перерисовываю все на отдельный листок, только в этот раз человек, в теле которого весь этот металл, безликий. Первый же рисунок рву, постаравшись, чтобы разрыв прошел точно через центр лица Барнса. Затем зло раздираю лист еще на множество мелких частей, комкаю и швыряю в мусорку. Сентиментальность - не порок, но она и подведет меня когда-нибудь. Временное спокойствие прошло; начинаю нервно мерить шагами комнату. Кажется, проходит целая вечность, или даже две, прежде чем динамик на стене хрипло выдает: - Ты хотела меня видеть, Нора? Бросаюсь к микрофону и киваю. Спустя две секунды до меня доходит, что собеседник меня не видит, и я выпаливаю: - Да, профессор, это довольно срочно. Могу зайти? Желательно прямо сейчас. Повисает недолгая пауза, после чего Зола дает свое разрешение. Наскоро поблагодарив, хватаю папки и наброски и несусь к лифту. Знакомое чувство возбуждения перед чем-то новым вновь охватывает меня, добавляя адреналина в и без того кипящую им кровь. Профессор сидит за столом, скрестив руки, и, наморщив лоб, напряженно вглядывается в какие-то бумаги. При виде меня морщины разглаживаются, и мужчина благодушно усмехается: - Нора, я давно не видел тебя в таком состоянии. Что, открыла новый элемент? - К сожалению, пока нет. Но все же кое до чего додумалась, - с ухмылкой отвечаю и кладу на так не понравившиеся профессору бумаги свою папку. В то время как Зола пролистывает наброски и читает мои сумбурные записи, кратко излагаю то, до чего же я умудрилась додуматься. Выложив все, замираю, переводя дух. Профессор снова морщит лоб. - Ты, как всегда, права, - с досадой говорит он. - Мы ошиблись с расчетами именно в массе, и, если бы ты этого не заметила, весь проект полетел бы коту под хвост. Что ж, тогда нужно немедленно приступать к укреплению Зимнего Солдата. Только вот здесь лично я посоветовал бы тебе при операции использовать металл только в качестве каркаса для скелета, для мышц бери синтетические. Они и легче, и процесс заживления в этом случае короче. - Постойте, что, операцию буду проводить я? - Кто же еще? - получаю вопрос в ответ на вопрос. - Зимний Солдат - твой пациент, и я доверяю его тебе. Черт. Зола тем временем продолжает: - Каркас закажу у механиков сегодня же, а синтетические мышцы есть готовые - я хотел использовать их для протезов, но здесь они сослужат еще лучшую службу, - он выходит из-за стола и хлопает меня по плечу. - Ты молодец, Нора. Предлагаю провести первую трансплантацию не откладывая в долгий ящик. - Когда? - выдавливаю пересохшими губами. - Можно и сейчас. Внутри что-то с треском осыпается. Все правильно. Не откладывая в долгий ящик. Так и должно быть. Какая же я дура. Сама себя столкнула с края. Краем уха слышу, как профессор в микрофон отдает приказ подготовить операционную и все необходимое для операции, включая самого подопытного. - Я прослежу за ходом трансплантации. Удачи, - мягко выпроваживает меня Зола. Машинально киваю и на ватных ногах направляюсь к лифту. В кабине, стоит только закрыться дверям, сползаю по стенке и обхватываю голову руками. У меня есть ровно сорок шесть секунд, прежде чем лифт приедет на нужный этаж, и за эти сорок шесть секунд я ясно осознаю, что же все-таки натворила. С одной стороны, продлила Барнсу жизнь. С другой - подтолкнула его ближе к смерти. Короткие секунды проходят, и вот я вновь надеваю маску прохладного безразличия, стараясь не обращать внимания на бешено бьющихся в груди чертей. Для начала - в комнату, взять чистый халат. Затем - в седьмую палату, взглянуть в глаза тому, кого предаю уже в не-знаю-какой раз. Солдат флегматично реагирует на мое появление, но настораживается, как только берусь за ампулу со снотворным. Наполняю шприц и протягиваю ладонь. Мужчина с подозрением щурится и спрашивает: - Что, снова витамины? Похоже, черти заставляют меня дать честный ответ: - Нет, в этот раз снотворное. Тебе предстоит пройти через одну операцию. Про себя молюсь, чтобы бионика прилетела мне в челюсть, и я ничего не смогла сделать. Но, похоже, стоит привыкать к тому, что мои молитвы никто не слышит, и всем глубоко на это наплевать. Солдат все же дает вколоть содержимое шприца себе в вену. Закончив, быстро ухожу, чувствуя на спине взгляд внимательных серых глаз. Операционная встречает резким светом ламп и идеальной белизной. Вокруг стола уже стоят несколько ассистентов, в их числе Роберт, Кэт и Селена. Слегка усмехаюсь, видя, какими влюбленными глазами стажер пялится на Кэти, которая потирает пластырь на губе и отворачивается. Однако тут же настраиваюсь на то, что мне предстоит провести одну из самых сложных трансплантаций, не считая присоединения бионической руки. Как всегда, тщательно готовлюсь - кропотливо убираю все волосы под шапочку, надеваю маску и очки, мою руки, натягиваю перчатки. Очень вовремя - двое санитаров завозят в операционную каталку, на которой без сознания лежит Зимний Солдат. Даю знак переложить его на стол и отворачиваюсь, выбирая скальпель. Первый надрез делаю немного пониже левой ключицы. Кровавая полоса делается все шире. Грудные мышцы нужно заменить в первую очередь. За ними последуют межреберные и большая круглая мышца. По моему лбу уже на двадцатой минуте работы начинает струиться пот, но руки не дрожат - сказывается многолетняя практика. Спустя сорок минут я уже перепачкана в крови, словно маньяк. Очки слегка запотевают от дыхания, что ужасно раздражает, но снять их не могу - останусь, как говорится, без глаз. Операция настолько сложная, что даже черти присмирели и молча сидят, поджав хвосты с зазубренными кончиками. Металл в моих руках поблескивает и окрашивается в алый, когда я закрепляю каркас вокруг костей. Сжимаю губы под маской, ставя преграду перед мыслями о том, что в данный момент я собственноручно разрушаю человека, причем в буквальном смысле изнутри. Стараясь не смотреть на безмятежное лицо спящего под наркозом Барнса, все-таки нарушаю табу. Нельзя было смотреть. Нельзя. По внутренностям кто-то будто проходится ледяным лезвием. На пару секунд отрываюсь от работы, распрямляю затекшую спину, чувствуя, как похрустывают кости. Старость не за горами. Когда наконец заканчиваю операцию и накладываю последний, сто сорок шестой по счету шов, в голове уже не остается абсолютно никаких мыслей, только приятный, пустой и бессмысленный звон. Стягиваю перчатки, покрытые начинающей подсыхать кровью, и киваю санитарам увезти пациента. Прежде чем каталка скрывается за дверью, успеваю бросить взгляд на... Нет, не Барнса. Солдата. И еле слышно шепчу: "Вот я и сделала тебя машиной". Колечки дыма под потолком смотрятся почти красиво. Лежа на спине, протягиваю руку вверх, в попытке поймать их, но пальцы проходят сквозь клубы дыма, ничего не достав. Впериваю взгляд в серую, осточертевшую уже давным-давно, штукатурку, и выдыхаю, выпуская отраву из организма. В дыму мне чудятся странные фигуры, отдаленно напоминающие лесных фей из сказок, что я читала в детстве. И почему-то тускловатый блеск металла. Похоже, теперь он будет мерещиться мне везде. Переворачиваюсь на бок, подминая под себя халат, который так и не удосужилась снять, и пытаюсь представить, на что он стал похож. Скорей всего, на окровавленную тряпку. Валяясь на кровати, не успеваю заметить, как быстро проходит время, и, взглянув на часы, с досадой хмыкаю - уже второй час ночи. Желания спать абсолютно нет, поэтому завариваю себе кофе, предварительно отшвырнув грязный халат в угол и сбросив уже несвежую одежду. Пока кофе остывает, залезаю в душ и с наслаждением смываю весь пот и кровь, которыми, кажется, покрыта с головы до ног. Когда наконец вылезаю из-под горячей воды, обнаруживаю, что кофе превратился в холодную бурду, которую, отпив глоток, сразу же отправляю в раковину. Смывая остатки черных зернышек с белой поверхности, бросаю взгляд в зеркало. Что ж, хоть здесь отношение ко мне совершенно непредвзято. Полированная поверхность беззастенчиво отражает бледное лицо безо всякого намека на румянец, запавшие, усталые глаза, измученное выражение в целом. Слишком много дерьма накопилось в моей жизни в последнее время, слишком много того, с чем справиться я не в силах, и того, что сейчас отражается на лице девушки в зеркале. Кофе тут явно не поможет. В сердцах проведя ладонью по зеркалу в тщетной надежде на то, что отражение рассеется кругами, как на воде, отворачиваюсь и, резко приняв решение, начинаю переодеваться. Спустя несколько минут я уже захожу в тренировочный центр и сразу же направляюсь в секцию рукопашной борьбы. Замотав руки от костяшек до запястий эластичными бинтами, самозабвенно выпускаю пар, избивая сначала грушу, затем манекен в виде человеческого торса. Искусственный человек смотрит на меня так же зло, как и я на него, только с той разницей, что я могу ему врезать, а он мне - нет. Пользуясь этим преимуществом, наношу ему удар за ударом, сначала руками, затем, когда костяшки начинает саднить, а запястья ноют, попросту избиваю его ногами. И с каждым ударом понимаю, что передо мной не безликий манекен, а определенная личность, на которую и накопилось столько злости. На плоском лице манекена мне чудятся очки и знакомый до боли высокий лоб с залысинами. Зола. Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я успокаиваюсь. Привалившись спиной к скамье, бездумно гляжу на пустые секции. И чуть не получаю инфаркт, когда слышу за спиной знакомый язвительный голос: - А вот это уже неожиданно.