Отблески

Залпом выпиваю кофе, потираю лицо ладонью. Единственное, чего не хватает - это сигареты, но вчера я выкурила последнюю, и теперь надо подождать, пока не придет новая поставка еды и нужных запасов. Против вынужденного здорового образа жизни протестовать не буду, но сейчас черти воют вдвое громче, и мне нечем их усмирять. Послеобеденный перерыв - благодатное время. В эти два часа весь персонал штаба расходится по комнатам, получая отдых; в коридорах остаются только патрульные. Это мне на руку: в штабе сейчас тишина, и можно спокойно сосредоточиться на работе, потому что шум часто отвлекает. Бросаю взгляд на часы и календарь. Через сорок восемь минут мне нужно будет снова спускаться в медицинский отсек и идти в седьмую палату. К тому же, сегодня придется там задержаться. С тех пор, как я поставила Джеймсу протез, прошло уже два дня, значит, осталось всего четыре. Судя по скорости выздоровления пациента, сегодня можно будет пытаться поднимать его с кровати и ставить на ноги. Сжимаю губы. Зола прекрасно знает, что я бы оставила Барнса на постельном режиме еще минимум на неделю, но и я понимаю его цели. Так или иначе, время поджимает, мне нужно действовать. Но следующие сорок семь минут я провожу, заканчивая наброски. Отложив папку, осматриваю результат и остаюсь весьма довольна. Теперь нужно показать работу своей команде, и можно будет приступать к реализации. Закончив всю работу, в очередной раз привожу комнату в порядок - смахиваю микроскопический (или воображаемый) слой пыли с поверхностей, протираю зеркало, даже постель застилаю так, чтобы не было ни единой складочки. Человек я довольно педантичный, но часто убираться мне бывает попросту лень, или же не хватает времени. В конце концов, глянув на часы, вижу, что до нужного времени осталось всего несколько минут, поэтому беру наброски проекта и иду в медицинское крыло. После смены повязки Барнсу нужно будет приступить к работе с командой, так что в комнату возвращаться не буду. Стрелки на маленьком циферблате моих часиков показывают без двух минут четыре, когда я ввожу код на двери. И снова ноль-семь-четырнадцать. Глупая комбинация, слишком просто - кривлю про себя губы, но лицо остается спокойным. Как оказалось, меня уже ждут. Джеймс полулежит на кровати, внимательным, цепким взглядом осматривает помещение. Кидаю папки на стул: - Сбежать не получится, - немного перебарщиваю с язвительностью, но его, кажется, это только забавит. - Я прекрасно это знаю, - серые глаза блестят даже при этом тускловатом освещении. - И не собираюсь идти на такую глупость. - Что ж, это радует, - обхожу кровать, достаю ножницы, чтобы срезать бинты с раны. Место соединения металлической конечности с живой плотью выглядит намного лучше, чем после операции - покраснение еще держится, все не так плохо, припухлости нет, что не может не радовать. Значит, те мази и препараты, которые выдал мне профессор, на самом деле действуют так же хорошо, как о них говорят. Прежде чем наложить новую повязку, говорю Баки пошевелить рукой. И вновь прогресс заставляет с облегчением вздохнуть - Барнс уже спокойно поднимает руку, правда, только иногда морщит лоб, если какое-нибудь движение отзывается болью. Проверяю мелкую моторику, и снова результат выше ожидаемого. - Как самочувствие в целом? - интересуюсь, делая пометки. - В норме. Голова иногда болит, - получаю довольно равнодушный ответ. Киваю и сообщаю Джеймсу: - Ничего, это недолго продлится. А у меня новость - будем пробовать вставать. Со стороны, наверное, кажется, что я похожа на доктора-мозгоправа, разговаривающего с ребенком, но Барнс оживляется. - Ну наконец-то, я уж думал, когда вы разрешите мне встать, док. - Разрешаю сейчас, только повязку наложу, - решаю я, быстро бинтую мужчине плечо, параллельно даю инструкции, как лучше двигаться, чтобы меньше растревожить рану. Он слушает вполуха, и я мысленно усмехаюсь - энергичность зашкаливает, хоть после операции и прошло всего лишь два дня. Конечно, вскочить с кровати, как бы ему ни хотелось, Джеймсу не позволяет оставшаяся слабость, но в остальном все проходит более чем хорошо. Он осторожно свешивает ноги, затем, помогая себе правой рукой, встает. Как только Барнс, сделав шаг, пошатывается, я не задумываясь подставляю плечо, и с моей помощью он медленно ходит по палате несколько минут. Когда я решаю, что на сегодня прогулок достаточно, лоб Баки уже покрывает испарина. Видимо, я все же не рассчитала нагрузки. Но мужчина доволен, удовлетворенно улыбается, откидываясь на подушку. Подаю ему стакан с водой, он благодарит кивком и прикрывает глаза. А я тихо радуюсь, что шторм в океане хотя бы на время прекращается, и на воде полный штиль. - А сейчас отдыхайте, Баки, - говорю, прежде чем уйти. - Я зайду через три часа. - До скорого, док, - Барнс открывает глаза и улыбается. "И его тебе придется обнулить", - моментально подбрасывают мысль черти, как только за моей спиной закрывается дверь. Они злобно хохочут надо мной, тычут когтистыми пальцами в ребра, царапаются под кожей, расправляют кожистые крылья, которыми задевают легкие. А лифт опять едет чертовски медленно. Слегка опаздываю на встречу с коллегами, но все-таки руководитель я, поэтому никто не злится. Только Кэт закатывает глаза, однако новости слушает внимательно и точно так же рассматривает подготовительную версию проекта. В основном мне нужно было узнать мнение механиков, которые, к моему счастью, подтвердили, что такие улучшения, которые я показала, вполне возможны, и единственное, что потребуется - это время. Времени, конечно, нет, но Зола просто обязан согласиться, иначе пусть конструирует проект самолично. Слишком много сарказма за сегодня, пора с этим завязывать. Под моим руководством наша команда смогла составить первые модели для второй части проекта, которая должна будет быть более усиленной для боевых действий. Значит, все-таки оружие. Выдыхаю, от чего металлическая пластина в меня в руках запотевает, становится матовой. Протираю ее рукавом, чуть сдвигаю - и вот уже по стенам заплясали серебристые отблески. У Баки рука отражает свет точно так же. За работой не успеваю заметить, как быстро прошли три часа. Оставив сотрудников на попечение Кэт, чертыхаясь, стаскивая по дороге запачканный белый халат, бегу в седьмую палату, где меня ожидает сюрприз в виде сидящего на постели Барнса. - Что я говорила насчет отдыха? - интересуюсь, чуть ли не силой укладывая мужчину обратно. - Я отдохнул, - снова улыбается. Черт тебя побери. Сам напрашиваешься. Чуть приподнимаю подбородок, растягиваю губы в подобии ухмылки и говорю: - Отлично, значит, будем продолжать. И вновь он ходит по палате, опираясь на мое плечо, но на этот раз шаги Джеймса увереннее, хоть я и не даю ему вымотаться окончательно. Возможно, я бы провела еще какие-нибудь тесты на мелкую моторику, но динамик на стене сообщает голосом Золы: - Нора, в центральный отсек, это срочно, - и отключается, прежде чем я успеваю возразить. Но делать нечего. Наспех меняю повязку на плече Баки, успев упрекнуть его в чрезмерной активности, которую показало небольшое пятно крови. Мой пациент усмехается и обещает больше не дергаться. И я почти ему верю. Пообещав снова вернуться, чтобы перевязать плечо на ночь, опять бегу, только на этот раз в центральный отсек - огромное помещение с ангаром для вылета летательных аппаратов и специальными спусками для машин. Отсек заставлен ящиками, везде снуют солдаты, ездят грузовики, творится чудовищнейшая суматоха. Кто-то протягивает мне халат, я кивком благодарю и накидываю его на плечи. Среди всей этой шумихи с трудом различаю профессора, он стоит рядом с генералом и о чем-то беседует. Спешу к ним. - О, Нора, ты вовремя, - учитель прерывает разговор, чтобы я могла поздороваться с генералом Фоксом. Фокс сдержанно протягивает руку; так же сдержанно пожимаю его крепкую и мозолистую ладонь. - Генерал Фокс, сообщите, сколько раненых в этот раз, - очки профессора в ярком свете ламп блестят жутковато. - Двадцать восемь из сорока. Пятеро в очень тяжелом состоянии, - отрывисто сообщает генерал. Не выдерживаю и взрываюсь: - Двадцать восемь из сорока? Это же больше половины отряда! Где они были? - последний вопрос адресован Золе. - В Афганистане. Ну, это все объясняет. Сжимаю губы и киваю, пытаясь сдержать рвущуюся наружу злость. Нет, я не гуманистка, но в последнее время прибывает слишком много раненых. Как только Фокс отходит, Зола берет меня под руку и отводит в сторону. - Я прекрасно понимаю твою злость, Нора. Раненых и вправду слишком много. Вот именно поэтому нам нужен он. Злость разом слетает с меня. Выходит, один Барнс сможет заменить целый отряд? - Да, кстати, - Зола растягивает губы в улыбке и что-то сует мне в руку. Опускаю глаза и вижу несколько пачек сигарет. - Постарайся курить меньше, не вреди здоровью. Киваю в ответ, и, когда профессор уходит, иду к генералу, говорю, чтобы раненых срочно доставили в операционную. Мысли мыслями, но каждый из этих солдат обязан выжить. Время растягивается до бесконечности, пока я оперирую раненых. Вытаскиваю бессчетное количество пуль, осколков, прочего мусора из ран. Более легкими случаями занимается Кэт с парой помощников, оставляя мне самые тяжелые. Как говорится, спасибо, подруга. Вскоре халат, некогда белый, покрывается багровыми пятнами; лоб взмок уже давно, а волосы выбиваются из пучка и из-под шапочки, слипаются и вьются от пота. Но руки не дрожат, и это самое главное. А еще - все выжили. Даже те пятеро, на которых никаких надежд никто не возлагал. Привези они их на несколько минут позже - и я сама бы даже не пыталась что-либо делать, но вертолеты успели. Успела и я. В ту небольшую передышку между самыми тяжелыми случаями и ситуациями полегче мою руки, заново запихиваю непослушные волосы под шапочку, слушаю, как щебечет неутомимая Кэт. А еще выхожу из операционной покурить. И хотя во время проведения операций черти затыкаются, добиваю их сигаретами. Долго, глубоко затягиваюсь, чувствую, как дым просачивается в легкие и разъедает их. Хороша докторша. Дымит, как паровоз, и еще пациентам запрещает делать что-либо вредное для здоровья. Но вот сигарета заканчивается, и пора возвращаться к работе. Снова вправляю вывихнутые конечности, отчитываю солдат за неосторожность. Они посмеиваются надо мной и моим ворчанием, но обещают впредь остерегаться пуль и разрывных снарядов. Среди пациентов довольно неожиданно оказывается солдат Голд с вывернутой кистью. - Будет больно, - предупреждаю, делаю резкое движение и приподнимаю уголок губ, видя, как некоторые его сослуживцы морщат носы при характерном хрусте костей. Вроде солдаты, а как дети. Прилепляю Нейтону на лоб пластырь и отпускаю, видя, как над ним посмеиваются товарищи, а Кэт делает хитрое лицо и подмигивает. Закатываю глаза, перевязывая другому солдату огромную ссадину на спине. Ужин давно прошел, а работы оказалось по горло, поэтому поесть моя команда не успевает. И, когда всех раненых распределили по палатам или отправили по комнатам, мы остаемся чуть-чуть прибраться в операционной и пожаловаться на голод. В этом плане мне легче - сигареты и мятные пастилки приглушают голод, а та же Кэт, ведущая здоровый образ жизни, мучается без любимого салата на ужин. Оказывается, уже объявили отбой, потому что охранники, патрулирующие коридоры, просят нас говорить чуть потише. Я тихо прощаюсь с подчиненными, шепчу: "Спокойной ночи" и ускользаю в свой коридор. Сил снова идти в медицинский отсек нет, поэтому мысленно взмаливаюсь: "Пусть только повязка продержится до утра, встану, побегу сменю". И, как ни странно, эту молчаливую просьбу черти не съедают. Видимо, она им неинтересна. В комнате поворачиваю ключ в замке, отрезая себя от окружающего мира. По дороге в ванную скидываю окровавленную одежду, отшвыриваю туфли в сторону. Резинка летит на стол, а волосы рассыпаются по плечам. В душе стою долго, даже слишком. Вода, обжигающе горячая, стекает по телу, смывая остатки крови. Запрокидываю голову, позволяю струям больно ударить по лицу, затем прислоняюсь к стене и в конце концов сползаю на пол душевой. Темные волосы на белом кафеле смотрятся пугающе неестественно, и я перебираю их пальцами, желая проверить, настоящие ли они. Голова гудит от перенапряжения, но заветные успокоительные таблетки далеко - в тумбочке рядом с кроватью. После возьму. Теперь же просто закрываю глаза и думаю. Мысли попеременно блуждают от завтрака к Золе, но постепенно их вытесняет темноволосый человек с глазами цвета льдин. Барнс. Пытаюсь представить, как провожу процедуру обнуления, и наложить на это его образ. Не получается. В воображении я обнуляю совершенно другого, безликого человека, который ничего не знает, не помнит и терять ему нечего. А Джеймсу есть чего терять. Обнуление - отвратительнейшая процедура, из-за которой у меня внутри и поселились черти вкупе с ненавистью к "Гидре". При ней человеку стирают память, оставляя только основные инстинкты и воспоминания об определенных базовых действиях. Бесполезно упоминать, что это больно, причем боль дичайшая. Да и редко кто переживает этот процесс. Черти оживляются и вкрадчиво подсказывают, что я бы не пережила. Шикаю на них, почему-то вслух. И так прекрасно это знаю, без подсказок. Закрываю воду - и так уже слишком долго мокла. Кожа красная, выглядит как обожженная. Как будто у меня на всем теле большой солнечный ожог. Сидя на кровати с мокрой головой, закуриваю сигарету и пытаюсь сделать из дыма какие-нибудь фигуры. Ничего не получается, поэтому просто выдыхаю колечки в потолок, проматывая время. Закончив с сигаретой, падаю ничком на кровать и мгновенно отключаюсь. ...А утро наступает неожиданно быстро, будто я и не спала вовсе. Ежедневный шестичасовой будильник безучастно вырывает персонал штаба из цепких лапок сна, побуждает к действию. Мне хочется наплевать на эту сирену, завернуться в одеяло и спать еще вечность, но я требуюсь как минимум одному человеку. Заставляю себя встать и натянуть чистые вещи, затем собрать вчерашние, окровавленные, в кулек. Нужно будет занести в прачечную. До завтрака еще есть время, так что хватаю пакет с грязными вещами и спешу в медицинский отсек. По дороге забегаю в прачечную, здороваюсь с дежурными. Те отвечают добродушными, короткими кивками. Но времени нет, в прачечной не задерживаюсь. Останавливаюсь только перед уже очень знакомой дверью с очень дурацким кодом. Ноль-семь-четырнадцать. Глупые цифры. Баки уже не спит, развлекает себя тем, что играется водой в стакане. Ну, хоть не бегает по палате. - Доброе утро, - отбираю у пациента стакан. Он смотрит полуобиженно-полувесело, как ребенок, не знающий, дадут ли ему вместо отобранной игрушки новую или же выбранят. - Доброе, док, - Джеймс наблюдает, как я проверяю показатели приборов вокруг кровати. - Как насчет утренней прогулки? Закатываю глаза. Инициативный попался пациент. - Показатели в норме, - бормочу. - Как самочувствие? - Вы вчера спрашивали, - усмехается Барнс. - А сегодня спрашиваю еще раз, - отрезаю я. - Да все в норме, - Баки отмахивается, и я ясно вижу, что ему не терпится снова встать, но злить и так противную докторшу мужчина не хочет. - Даже голова не болит. - Вот и славно. Говорите, хочется прогуляться, мистер Барнс? Ну, тогда будем понемногу увеличивать нагрузку. Я не разрешаю ему опираться на себя левой рукой, потому что все еще боюсь растревожить рану, хотя, меняя повязку чуть позже, не замечаю никаких признаков воспаления. Меня очень радует тот факт, что с каждым разом Барнс опирается на мое плечо все меньше и меньше, значит, скорость восстановления увеличивается. Может, по истечении трех оставшихся на выздоровление дней он окончательно встанет на ноги. По палате мы гуляем довольно долго, до тех пор, пока я не велю Джеймсу ложиться обратно. Он протестует, но скорей для вида. Правда, когда я снимаю бинт с его плеча, Барнс чуть сжимает губы. - Что случилось? - сразу реагирую. В голову лезут ненужные мысли о том, что в рану могла попасть инфекция, что я перенагрузила человека после операции, но все они развеиваются, как только Джеймс отвечает: - У вас слишком серьезное лицо, док. Хмыкаю и отворачиваюсь. Черт бы тебя побрал, Барнс. - Ну, не всем же быть легкомысленными, мистер, - сарказма, как и в прошлый раз, многовато. Но пациенту хоть бы что. Он откидывается на подушку и хитро улыбается, глядя на меня. Так иногда смотрит Кэт, когда подначивает насчет личной жизни, точнее, ее отсутствия. - Можно и на "ты", - сообщает Баки. - Что ж, аналогично, Джеймс, - закончив делать записи касательно состояния мужчины, кидаю ручку в карман и поворачиваюсь к двери. - До скорого, док, - слышу веселые слова, прежде чем уйти. Скоро я собственноручно придушу его. Не зря Кэти говорила, чтобы я ходила к местному психологу на курсы по контролю гнева.