Отблески

«Кристально» чистая - подходящее выражение. Сквозь кристалл видно все, только искаженно, как и сквозь воду, которую называют кристальной люди, привыкшие давать всему чужие имена. Последнее время я все вижу словно сквозь кристалл - перекошено-сломано, но тем не менее реально. Периодически меня отключает. Барнс молчит, только во взгляде серых глаз искоса мелькает время от времени что-то вроде упрёка. Я молчу в ответ. Что тут сделаешь, в больницу я не пойду, а сама себя не вылечу. Я хирург, но пульмонологией никогда не увлекалась. Мы отказались от четкого пункта назначения. Машина гонит вперёд, но только и всего. У нас нет плана, нет хитрого способа выкрутиться и избавиться от Гидры навсегда. Да и навсегда как таковое - понятие слишком растяжимое. В воздухе между сиденьями висит немое «мне осталось немного». Прошлой ночью я отхаркивалась кровью. Ещё до этого кошмарный приступ кашля, когда я хрипя умоляла Барнса меня пристрелить, потому что не могла сделать вдох. Барнс почти все время держит меня за руку, как будто боится, что я сбегу. Глупый, думаю с усмешкой. Только не от тебя. Скорее, к тебе. Нахожу утешение в его руках, глазах, дышу им, потому что... люблю? Дурацкое слово, истасканное, пафосное и абсолютно мне не по душе. Точнее будет сказать, верю. Верю слепо, словно щенок, что ласковая рука подобрала у мусорных контейнеров и приютила. Сами мы ютимся во всевозможных мотелях, что попадаются по дороге. Держимся осторожно, называясь выдуманными именами. В прошлый раз, к примеру, мы были «Мистером и миссис», Эдуардом и Марджори Риверсон. Забавы ради я состроила чопорное лицо, стараясь не обращать внимания на то, что не мылась три дня кряду, и потребовала в номер воды со льдом. Долго глядела через грани кувшина. Так и пришла мысль про кристалл. Отгоняю ее сейчас, она не к месту. Вместо этого думаю про то, что у нас в багажнике небольшой арсенал, а я даже не умею нормально пистолет держать. Нет, врукопашную драться я могу. Могла. Раньше, в Гидре. Теперь ослабела. Посреди дороги вырастает городок неизвестного происхождения. Даже не городок, так, большая деревня, но я тяну Барнса за рукав и прошу остановиться. Обращаюсь к пожилой даме, застывшей поглазеть на автомобиль, спрашиваю, где здесь можно переночевать и по подозрительно удачному стечению обстоятельств дама заявляет, что сдаёт квартиру. - Я нынче с сыном живу, не справляюсь сама, - сетует дама, - возраст не тот. Вот сынок, дай-то бог ему здоровья, и взял меня к себе. У него с женой замечательное ранчо в сотне миль отсюда, но я все равно приезжаю в родные места - ностальгия, понимаете, голубушка? Да и квартиру надо присматривать, а то по весне затопили соседи, ой, ремонт пришлось делать... Не переставая рассказывать историю своей достаточно длинной жизни, дама, представившаяся миссис Рэдж, отпирает обшарпанную дверь на третьем этаже не менее обшарпанного дома, и впускает нас внутрь. Барнс проходит первым под неодобрительное цоканье языком миссис Рэдж, коротко осматривается и еле заметно кивает - все чисто. Затаскиваю чемодан, окидываю взглядом помещение. Квартира крошечная, посредине комнаты гордо стоит диван, который оставила тут, возможно, ещё бабка самой миссис Рэдж, под которым ковёр примерно тех же лет. Но в углу, на удивление, относительно хорошо выглядящая кровать, да и кухня чистенькая, хотя вся утварь и старая, почти антикварная. - Скромно, конечно, но как есть, - виновато говорит хозяйка. - Все отлично, - давлю улыбку. Старушка сразу расцветает: - Нравится? - Конечно, миссис Рэдж, - кажется, я переигрываю. Но та начинает суетливо рассказывать, что как устроено, и понимаю, что вроде бы все нормально. - Милочка, а вас звать-то как? Я ж запамятовала спросить совсем, - внезапно спохватывается миссис Рэдж. Вопрос застань врасплох, и я мешкаю секунду, затем выдаю: - Матильда Шотти. А это мой муж, э-э-Эдуард Шотти. - Вы иностранцы? Необычная фамилия у вас, - морщит и так похожий на печенье яблоко лоб старушка. - У Эдуарда итальянские корни, - мастерски вру. - Ах, Италия, прекрасное место... - мечтательно вздыхает миссис Рэдж. - Я была там в молодости. Три четверти часа спустя мы уверяем ее, что справимся, отдаём взнос за месяц и выпроваживаем заботливую хозяйку. Сажусь на край дивана и вздыхаю. - Вот тут и перекантуемся пока. *** Барнс ночами прочёсывает окрестности, иногда возвращается с рассветом, что-то ищет. Ничего не говорит, а я и не спрашиваю. Мы оба понимаем, что через месяц нас тут уже не будет. От него я слышу вопрос: - Эдуард? Серьёзно? - Я растерялась, - расслабляюсь, видя его усмешку, уже не кривую, а с тенью былой улыбки, что растягивала губы от уха до уха. - А то, что я Матильда, тебя не напрягает? - Не так сильно, как то, что я итальянец, - подходит сзади и обнимает. Опускаю подбородок ему на руку, наслаждаюсь теплом. - Скузи, сеньор, ничего лучше в голову не пришло. - Ничерта не понимаю, сеньора. Прыскаю и прикрываю глаза. Впервые за долгое время появляется подобие ощущения, что я дома. А дом рядом с ним. - Куда ты пропадаешь по ночам? - всё-таки спрашиваю тихо. - Проверяю, нет ли за нами слежки, - голос делается жестким. Чувствую себя маленькой соплячкой, что верит в Санта Клауса, но все же говорю: - Но нет же? С его ответом сердце на долю секунды замирает. - Нет. Пока что. С тех пор на эти вылазки езжу с ним. Смотрю, как мимо проносятся поля, которыми окружён городок, задерживаю глаза на звёздах. И крепко сжимаю его ладонь, лежащую на моей. В паре миль к северу Барнс обнаруживает заброшенный ангар, где раньше, по всей видимости, местные фермеры хранили сено. Оставляет там пару пистолетов, коротко бросает: «На всякий случай», и мы оперативно оттуда уезжаем. Городок спит, только несколько окон в доме напротив ещё светят жёлтыми прямоугольниками. У меня под правой лопаткой зудит неприятным предчувствием, и я выкашливаю его в слова: - Что-то не так. Барнс настороженно оглядывается и заталкивает меня в дом. И успевает заметить, как в окне напротив дергается штора, опускаясь на место. *** Бегу вперёд, не видя ничего через дым. Где-то там, за мной или впереди, пробирается Барнс, время от времени виду под ногами капли крови - его или чей-то чужой. Может даже моей. Легкие горят огнём, кашляю и сразу же падаю на колени - дала слабину, Ридли, поднимайся и беги дальше, чего расселась? Внутренний голос нанизан на стержень железной воли, что заставляет подняться и шевелиться дальше, даже понимая, что ноги скоро откажут из-за кислородного голодания. Эмфизема это не шутки, я бегу на чистейшем автопилоте, пряча рот в сгибе локтя, а чертов бетонный лабиринт все не кончается. Выход был, я знаю точно, только в какой стороне? Вроде бы, я бежала туда, но сколько раз пролетевшая над головой пуля заставляла остановиться, бросившись на пол, а потом встать и потерять ориентир? Падаю снова. Ничего не видно, все в дыму, словно в густом тумане, который разъедает легкие похлеще кислоты. Где-то фоном рецепторы присылают сигнал мозгу, что болят ещё и ободранные о камень руки, но это настолько несущественно, что сразу об этом забываю. Завалиться на бок не даёт металлическая рука, обхватившая поперёк пояса и рывком вернувшая мне вертикальное положение. Барнс. Он силком тащит меня на себе, попутно умудряется отстреливаться, ногой распахивает дверь ангара и вышвыривает меня на улицу. Утыкаюсь лбом в сырую землю почти с благодарностью - после дождя снаружи так хорошо, снова можно дышать, сколько позволяют легкие. Выкашливаю из груди остатки дыма, поднимаю глаза на Баки. Он тоже тяжело дышит, стоит, уперевшись в колени, с завесой волос на покрытом сажей лице. За нами живописно догорает ангар с полусотней гидровских солдат в качестве начинки. Выплевываю комок земли и хрипло сцеживаю: - Люблю. Вместо ответа Баки перекидывает мою руку через левое плечо и поднимает на ноги. Правое, простреленное, сочится кровью, делая чёрную форму ещё более темной, с глянцевым бордовым оттенком. - Пошли, - не менее хрипло бросает он. - Тебя нужно перевязать, - пытаюсь запротестовать, но он резко пресекает эту попытку: - Доберёмся до укрытия, там займёшься. Закрываю глаза и сосредоточиваюсь на том, чтобы шевелить ногами. Это более полезно, чем пустая демагогия. В машине доламываю остатки оконного стекла и впускаю ветер. Он спускается по носоглотке вниз, сменяет въевшийся дым и немного сгоняет запах паленой плоти, кажется, накрепко застрявший в носу. По щеке стекает струйка крови, размазываю ее пальцем по кругу и веду полоску дальше вниз, к шее. Баки косится на мои извращения неодобрительно. - Прекращай. У него самого с правой стороны на сиденье уже скапливается темно-красное пятно - ткань формы уже не впитывает ничего. До запущенной квартирки мы добираемся в рекордные сроки, потеряв по дороге лишь бампер машины, расхлябанный после погони. Барнс затаскивает меня по лестнице, отпускает около кресла и падает на пол. - Так не пойдёт, - бормочу, доставая из аптечки перекись и чистую марлю. - Сейчас заштопаем тебя, что, в первый раз что ли? Не дергайся, сейчас анальгетик будет, и все хорошо сразу станет, не почувствуешь ничего. Барнс кивает с закрытыми глазами. Еле уговариваю его добраться до стола, откуда сметаю чашку и вчерашнюю газету, и расстегиваю на нем форму. Пуля не прошла навылет, застряла в плече, но кости остались целы. Мышцы - пустяк, заживет на нем через пару-тройку дней, главное сейчас - достать пулю. Поливаю руки спиртом и надеваю перчатки. Пинцет заходит в узкое отверстие на плече ровно, без единого колебания - я сохранила твердость руки даже после всего того дерьма, что на меня вылилось. Осторожно достаю пулю и с отвращением отшвыриваю ее в сторону, такой сувенир уж точно не пригодится. Игла через кожу проходит быстро, отточенными движениями, ровной вереницей чёрных стежков, а сверху ложится тугая перевязь. Лицо Баки наконец расслабляется, со стола свешивается рука. Кладу ее обратно и придвигаю стул. - Спи, солдат, - шепотом говорю ему в закрытые глаза. - Я посижу немного. Некоторое время действительно бодрствую, перебирая его волосы, а затем усталость прибивает голову к столешнице, и я отключаюсь, краем уха слыша его дыхание. *** Под щекой уже не деревянный стол, а пыльная, но удобная подушка, а на плечах колючий плед. Сбрасываю его вместе с желанием закопать нос в подушку поглубже и сажусь рывком. Баки находится прямо под рукой, на полу, перед рядом разобранных пистолетов. Один из них у него в руках, собирается будто бы сам, отдельно от взгляда Барнса, направленного на меня. - Сколько я провалялась? - у слов привкус дыма, которого я наглоталась в том пожаре. - Час с того момента, как я проснулся, - он наклоняет голову, подставляясь мне под ладонь. Глажу его по волосам. - Как плечо? - Все хорошо, не волнуйся. - А ну-ка последи за пальцем, - вожу рукой у него перед лицом. Баки фыркает: - Прекращай, - и беспардонно сдвигает меня к стене, занимая всю оставшуюся часть матраса. Пихаю его в бок, выплевываю прядь волос и в конце концов устраиваюсь, уткнув нос Барнсу в шею. Плевать, что сегодня нас чуть не убили, зато сейчас я чувствую себя в полной безопасности. Ненадолго. Нас выследили. *** - Твою мать, да какого черта, - кашель рвётся наружу, грудь горит огнём. Где-то в аптечке лежат ампулы морфина, которые я храню на крайний случай, и кажется, он настаёт. Отламываю стеклянную верхушку ампулы, набираю в шприц и всаживаю в руку. Барнс смотрит с неодобрением, но не вмешивается. - У Стива была астма. Он кашлял, но не так страшно, пользовался ингалятором, - говорит наконец. Ревновать к его прошлому глупо до крайности, радоваться бы, что он вспоминает и делится, но я все равно на задворках сознания чувствую тупые зубы ревности, впивающиеся в подкорку мозга. Тем не менее. - Ингалятор тут не поможет. Это эмфизема, - наконец озвучиваю то, что должна была сказать давным давно. Я проиграла. Болезнь меня сожрет, рано или поздно, но без должного лечения скорее рано. - Я подозревал. Перебираюсь к нему под бок, жмусь ближе всем телом в безмолвной благодарности за то, что он знал, но все равно дал мне самой это сказать. - Ты понимаешь, что это значит, да? - шепотом куда-то ему в плечо. Поверх волос ложится металлическая ладонь, и ее прикосновение вопреки всему греет. - Да. - Спасибо, - шепчу еле слышно. Он осторожно берет меня за подбородок и целует в лоб. - Прорвёмся. Даю слово.