Отблески

Лицо спящего старика исполнено спокойной мудрости человека, прожившего долгую, насыщенную жизнь и набравшего достаточно опыта. Долго вглядываюсь в него в надежде что-то увидеть. Безуспешно. Помнится, в лицо матери я всматривалась как в зеркало, отображающее постаревшую меня, пока отец не сломал ей нос и наши черты не стали отличаться. Отхожу от бокса старика и бегло осматриваю два других, где в точно таком же спящем состоянии находятся недавние пленные - молодой парнишка и мужчина средних лет. Их состояние стабильно, так же, как у их пожилого товарища. Из оцепенения вырывает звонкий голос Селены: - Ну что там, док? - Все стабильно, - вздыхаю. Испытуемые находятся в анабиозе уже много дольше, чем мыши, которым мы кололи препарат ранее, что позволило Селене выдвинуть гипотезу от том, что на человеческий организм сыворотка влияет сильнее, чем на животный, по невыясненным пока причинам. Найтингейл встряхивает пробирку и что-то щебечет без умолку, я не особо вслушиваюсь. Выхватываю из всей речи только последнюю фразу: - Вот бы было здорово испытать препарат на вашем подопечном, да, док? - Что? - оборачиваюсь всем телом. Девушка как ни в чем берется за колбу и вливает в нее содержимое пробирки: - Ну, я имею в виду Зимнего Солдата. Было бы неплохо проверить его реакцию на препарат. - Нет. Нет, было бы очень плохо, - приходится прилагать усилия, чтобы не сорваться на шипение. Селена смотрит на меня с искренним удивлением. - Почему? Это помогло бы в усовершенствовании... - Потому что профессор Зола ни за что не разрешит тестировать неизученный и недоработанный до конца препарат на лучшем оружии "Гидры". Было бы крайне неосмотрительным с его стороны позволять подобное, - обрываю ее на полуслове. Внутри моментально вскипает раздражение. Не глядя на слегка опешившую Селену, достаю из кармана халата пузырек с валерьянкой, вытряхиваю две таблетки и проглатываю, не запив. Нервы в последнее время шалят. - Док, может вам... Отпуск взять? - мягко спрашивает Найтингейл. Горько усмехаюсь и оставляю ее без ответа. Да, конечно. Полететь на Карибы и валяться на солнце, потягивая кокосовое молоко через трубочку. Идиллия. Предложение девушки столь смехотворно, что не могу выкинуть его из головы; даже при перевязке Зимнего у меня вырывается смешок, когда думаю об этом. Смешок разбивается о вопросительный взгляд и тонет в океане. - Не обращай внимания, - ни оправдываться, ни рассказывать что-либо не хочется.  Швы на спине Солдата уже почти полностью рассосались, скоро не останется ничего, кроме пары белесых отметин. Рана над бровью затянулась еще раньше. Все-таки ускоренная регенерация в его случае - незаменимая вещь. На следующее утро после его возвращения с задания в глазах мужчины снова плескался океан. Я так и не смогла понять, прекратилось ли действие команды само, или же кто-то неизвестный постарался. В любом случае, при виде знакомого выражения на лице Зимнего облегчение захлестнуло меня с головой. Штаб "Гидры" существует по строгим канонам бытия, здесь нет места беспорядку и несоответствиям режиму. Все мы - шестеренки в огромном механизме, что идеально налажен и не допускает никаких промахов. Поэтому счет времени здесь потерять не просто легко, а элементарно. Что со мной и происходит. Дни сливаются в одну бесконечность благодаря бессоннице, монотонной работе и обыденным, рутинным делам. Происходит лишь два события, которые позволяют определить, сколько времени уже прошло: у меня кончаются сигареты и Зола вызывает к себе на аудиенцию. Последнее довольно неожиданно, но очень своевременно. Из-за отсутствия сигарет усмирять чертей становится нечем, и взгляд все чаще падает на ящик, куда я запрятала пузырек с белыми таблетками. Только данное Баки Барнсу слово останавливает меня от глупости. А с другой стороны, иногда шепчут черти, Зимнему Солдату ты никакого слова не давала. В лифте висит зеркало, и, пока еду наверх, получаю возможность оценить свое лицо, больше похожее на труп с мертвенно-бледной кожей и огромными черными провалами глазниц. Если бы существовал конкурс красоты для мертвецов, я бы легко взяла первое место. Зола сидит за столом, как всегда, и перебирает отчеты генералов, что тоже более чем обыденное зрелище. Не отличающийся патологической аккуратностью профессор никогда особенно не задумывался о порядке в кабинете, поэтому по помещению зачастую разбросаны всяческие бумаги, блокноты и прочие вещи. Но сегодня кабинет на удивление чист, прибран, все документы разложены по стопкам, только на столе царит привычный беспорядок. За спинкой кресла Золы стоит книжный шкаф, который, насколько мне известно, является дверью в святая святых "Гидры" - личную лабораторию профессора. Простым смертным туда вход строжайше запрещен, да и впрочем, девяносто восемь процентов людей в Штабе даже не подозревают о ее существовании. Сама я ни разу не получала возможности туда зайти. Хотя и желания особого как-то никогда не было. Пока я рассматриваю обстановку, Зола откладывает документы,  достает из ящика стола толстый кожаный блокнот с потрепанными краями и начинает что-то туда писать. С жадностью слежу за движениями перьевой ручки. В этой тетради собраны все мысли, все тайны Золы и "Гидры" в целом. Там же записаны и проклятые коды активации и деактивации для Зимнего Солдата. Вот бы увидеть их хотя бы мельком, думается мне. Почерк у профессора всегда был летящим и неразборчивым, но я бы справилась даже с шифром, если бы потребовалось. "Выкрасть бы этот блокнот". К счастью, момент, когда эта сумасшедшая идея не начинает облекаться подробностями, дабы воплотиться в реальность, не наступает. Зола откладывает ручку и, сцепив пальцы в замок, задумчиво говорит: - Я всегда думал, что величие "Гидры" воплощает собой не кто иной, как герр Иоганн Шмидт. Однако это далеко не так. Воплощением нашего величия станет Зимний Солдат, и те поступки, которые он совершит во имя этого, послужат нам на благо. Но, чтобы это произошло, нужно заполучить гарантию, что он никогда нас не предаст. А этого, к сожалению ли, или к счастью, можно добиться только с помощью постоянных обнулений или голосовых кодовых команд, - водянисто-голубые глаза профессора встречаются с моими. - Я видел, что ты разозлилась на меня из-за моих необговоренных нововведений, но я считаю, что ты должна меня понять. Я не могу доверить абсолютно всех кодов даже тебе. Ты понимаешь, что я хочу сказать, Нора? - Да, профессор. - Отлично. Будь добра, передай Солдату при осмотре, что в ближайшее время он получит новое задание. - Хорошо, профессор. Уже собираюсь покинуть кабинет, как Зола меня окликает. Подойдя ближе к его столу, получаю блок сигарет. - Не забывай и о себе заботиться иногда, курение вредит здоровью, - в голосе учителя звучат почти отеческие интонации. - Спасибо, профессор, - выдавливаю слабую улыбку и выхожу. И только дождавшись, пока двери лифта отрежут меня от остального мира, вслух выдыхаю: - Возвращение. Я успела увидеть это слово в блокноте, пока профессор передавал мне сигареты. Конечно же. Это так просто, код деактивации команды "только вперед" таким и должен был быть, но я сдуру думала, что он будет сложнее. Гордо вздергиваю подбородок и наблюдаю, как отражение делает то же самое. - Не только у вас есть тузы в рукаве, профессор, - тихо говорю. - Посмотрим, кто кого. Победоносно-самодовольное ощущение не оставляет еще долго, только становится чуть более приглушенным. Следовало бы быть поосторожнее, потому что даже Кэт бросает в мою сторону косой взгляд и ласково протягивает: - Что это ты такая счастливая, подруга? Но окончательно с небес на землю меня спускает случайно подслушанное перешептывание двух медсестер в медотсеке: - Да, она ведет себя странно в последнее время. То злющая как черт, ходит, огрызается на всех, то спокойная, то счастливая, как сейчас. Не поймешь ее. - Вот и я о том же, что с ней происходит, неизвестно. Сама не своя, может, подойти и спросить, что к чему? - Да ну, не суйся лучше, Мэгз. Накричит еще, себе дороже. - И то верно... Услышанные слова заставляют замереть на месте. Неужели все перечисленное и вправду со мной происходит? О Господи. Вся радость от недавней находки вмиг испаряется, стоит мне понять, что все, сказанное девушками - чистая правда. Сумасшедшая докторша с пациентом, из головы которого с корнями выкорчевали все воспоминания - колоритный набор. *** Апельсин под пальцами такой рыжий, такой неестественно-яркий, что выглядит гротескным пятном на фоне сероватой кельи Зимнего. Бессовестный цитрус брызгается соком, и я чертыхаюсь, утирая капельки со лба. Протягиваю Солдату дольку. Тот вертит ее в руках, с любопытством разглядывая. - Не бойся, не отравлено, - хмыкаю. - В цитрусовые легче всего впрыснуть яд - след от прокола на кожуре фактически незаметен, - парирует он. - Тогда приятной мне агонии, - делаю вывод и отправляю дольку в рот. Как сказать ему о том, что впереди очередное задание, не знаю, трусливо прикрывая нерешительность апельсином. Черти подкидывают мысль: беги отсюда и свали всю ответственность на других. Ты же профи в этом, Ридли, давай же. Утыкаюсь лбом Солдату в плечо. Не могу смотреть ему в глаза, общаться с рукавом футболки куда легче. - Тебе скоро придется опять отправляться на задание. - Ты правда думаешь, что я не в курсе? - Откуда знаешь? - отстраняюсь. Мужчина пожимает плечами. - Это становится рутиной. Получаешь лицо, данные, человека, находишь его, пускаешь пулю в лоб. И так каждый раз. Без исключений, без правил. Отличается только фон и голоса. Они всегда разные. Эта непредусмотренная сценарием исповедь бьет куда больнее, чем могло бы быть. Комната становится крошечной слишком быстро, и воздух из легких вышибает не совсем так, как я привыкла. Мать учила, что на правду нужно отвечать правдой. - В моем случае фон почти всегда одинаковый, - негромко отвечаю, - а вот обстоятельства всегда разные. Бывали моменты, когда мне поступал приказ допустить оплошность в ходе операции или ввести не тот препарат, и тогда лекарство становилось ядом. Кажется, в криминалистике подобное называется непреднамеренным убийством, я не уверена. Голос предательски срывается, а перед глазами встают лица всех, кто моими стараниями отправился в оцинкованном гробу в ад печи крематория. Неизвестно, что сейчас думает Солдат, но мне, в сущности, плевать. После того, как мысли, рвавшие сознание на части уже слишком долго, были озвучены, становится легче. Всего лишь на сотую долю процента, но все же это уже больше, чем ничего. Придвигаюсь чуть ближе к Зимнему, который чересчур живой и теплый для своего имени, и снова прячу лицо у него на плече. Двое убийц на один квадратный метр пространства - не многовато ли? Все вокруг крутится в ритме системы, из которой мы оба выпадаем. Нас не отправляют в расход только потому, что мы можем принести пользу и послужить этой системе. Настанет день, когда от нас избавятся за ненадобностью. Незаменимых деталей в механизме нет. В этом я убедилась буквально сегодня, когда Зола поставил Зимнего Солдата выше самого Шмидта, над которым, казалось бы, не может быть никого. - Спина не болит? - тишина становится чересчур давящей, несмотря на то, что неловкой ее назвать нельзя. - Нет, - три буквы повисают в пространстве, сплетаясь в слово. - А ты больше не пьешь ту дрянь? Шоком становится не то, что под этим вопросом скрыто подобие заботы, нет. Настоящий удар - то, что он помнит. Он-не-забыл. Проглатываю вставший в горле ком. Как же так? Неужели обнуление сработало не полностью? Я своими глазами видела, как Зола установил нужную мощность тока. Сопоставляю факты, и в голове щелкает ответ. Сыворотка. Естественно, что для первого обнуления мощность брали обычную, для ординарного человека, коим являлся Баки Барнс. Однако во время второй шокотерапии в кресле сидел уже не среднестатистический человек, а мужчина, получивший дозу сыворотки "Суперсолдат". Ну конечно. Сыворотка улучшила не только физические данные Барнса, она также обеспечила некоторую защиту его разуму. - Как меня зовут? - резко разворачиваю Солдата к себе. Он непонимающе моргает, в серых глазах плещется удивление. Чуть помедлив, Зимний отвечает: - Элеонора Ридли. А ведь после второго обнуления я не говорила ему своего имени. Мир на секунду теряет четкость, окружение размывается, оставляя в фокусе только серые глаза напротив, в которых явственно читается вопрос. - Ты не должен был этого помнить, - шепчу еле слышно, больше самой себе, чем ему; от высказанной вслух мысли правда облекается в плоть и кровь. Но контрольный выстрел должен быть произведен. - А как зовут тебя? - дурацкая, ненужная, неправильная надежда крохотной искрой разгорается где-то возле сердца, заставляя мышцу сокращаться быстрее. - Солдат, - искра гаснет в тот момент, когда мужчина отводит взгляд. Ледяная стена вновь с треском возвращается на место, и пробить ее на этот раз будет куда сложнее. Хватаю ртом воздух. - Прости, - вырывается непрошенное. Напряженно роюсь в кармане и выуживаю сигареты и зажигалку. Черти орут нестерпимо громко, их надо приглушить хоть чем-то. - Будешь? - плевать на все мои ранние утверждения, что курево ему строжайше запрещено. Зимний смотрит с интересом и принимает предложение. Однако после первой же затяжки мнет папироску в металических пальцах и кашляет. Прочистив легкие, хрипло интересуется: - Как ты куришь эту отраву, да еще и в таких количествах? У меня вырывается сдобренный дымом смешок. Снова кладу голову мужчине на плечо. - Непереносимость алкоголя. *** После каждого задания мозаика из синяков и кровоподтеков на его теле меняется, только узор шрамов остается прежним. Я помню количество швов на каждой его ране, каждый стежок подсчитан и вырезан в памяти. От этой своеобразной математики, странной и рваной, не удается избавиться никакими силами, несмотря на все попытки, поэтому в итоге бросаю это дело. Тем более, оно не вредит. Солдат все больше привязывается ко мне, а я к нему, это становится очевидным. Между нами устанавливается прочное доверие, и с каждым разом я все яснее понимаю, что, утаивая правду, я усугубляю свою вину перед ним. Но и признаться я не могу. На удивление, Зимнего наши солдаты принимают не в штыки, а вполне адекватно. Почти все, кроме Голда, которому не нравился еще Баки. Этот чертов упрямец постоянно нарывается, испытывая терпение Солдата своими шуточками. У меня же завал с работой, особенно после последней операции, на которую Зола послал два отряда, более половины из которых изрядно потрепали. Выбраться из медотсека теперь удается довольно редко, зачастую я там же и сплю. Пару раз меня будила Селена и тащила в комнату буквально волоком, в остальное же время я так и просыпалась на койке для пациентов, чувствуя ломоту во всем теле. Наклоняюсь над животом пациента, заношу скальпель, прикидывая, как лучше сделать разрез. Лезвие почти касается кожи, когда дверь операционной бесцеремонно распахивает какой-то солдат. Он буквально вваливается в помещение, и я прямо вижу, как на своих грязных ботинках и костюме он приносит различные бактерии в мою стерильно-чистую операционную. - Это еще что такое? - раздраженно рявкаю. Солдат сгибается пополам, пытаясь перевести дыхание, и тут я замечаю, что на белый кафель капает кровь. Отложив скальпель, торопливо иду за перекисью и перевязками. Мужчина поднимает лицо, демонстрируя сломанный нос, разбитую в кровь губу и ссадину на лбу. Полный комплект. Прежде чем заняться им, оборачиваюсь и прошу коллег: - Пожалуйста, начинайте операцию без меня. Естественно, тут подразумевается, что им придется и закончить операцию без меня. Ну ничего, извлечь пулю несложно, такую легкую работу я вполне могу переложить на другого хирурга. - Идем, рядовой, - подставляю солдату плечо, и тот с благодарностью на него опирается. Веду его в небольшую приемную палату, где оперативно дезинфицирую раны на губе и лбу. - Переносицу тебе вправить или сам? - Сам, - отвечает он и, взявшись двумя ладонями за нос, с громким характерным хрустом возвращает его в первоначальное положение. Тихо ухмыляюсь: да уж, сразу виден опыт в таких делах. Когда на лице рядового не остается следов запекшейся крови, а в обе ноздри надежно вставлены ватки для прекращения кровотечения, сажусь перед ним и спрашиваю: - Что случилось? Он нетерпеливо срывается с места, хватает меня за руку и тащит из палаты, бросив: "По дороге объясню". И действительно объясняет, когда идет по коридорам так быстро и широко, что, чтобы поспеть за ним, мне порой приходится переходить на мелкую рысцу. - Док, в тренировочном центре побоище. Массовая драка, я еле ноги унес. Что ж, это в принципе не такое уж и редкое явление среди солдат. - А кто зачинщики-то? Его ответ холодным сгустком повисает в воздухе: - Нейтон Голд и Зимний Солдат. Черт бы его побрал. - Так а какого черта ты тащишь туда меня? - тряхнув головой, интересуюсь. - Почему нельзя было рекрутировать в тренировочный центр дюжину охранников, они бы справились с проблемой? - Док, вы же знаете, что с ним не справится никто, кроме вас, - как-то странно на меня посмотрев, говорит рядовой. Остаток пути мы идем молча. Я кусаю щеку изнутри, пытаюсь придумать, что бы возразить на его замечание, но не нахожу ни слов, ни подходящих аргументов. Потому что он, мать его, прав. Прав он был и насчет того, что в тренировочном центре побоище. Весь отсек рукопашного боя буквально завален телами. Приглядевшись повнимательнее, замечаю, что все живы, шевелятся и постанывают, и лишь некоторые лежат без сознания в глубоком нокауте. На ногах стоят лишь двое, они посередине зала. Голд пошатывается, сжимая в руках гриф от штанги; по его лицу из рваной раны на лбу течет кровь и капает на белую, порванную в некоторых местах майку, пачкая ее. Судя по тому, как он бережет левую ногу, стараясь лишний раз на нее не наступать, она сильно ушиблена. Солдат безоружен, но, учитывая то, что он сам - оружие, я удивляюсь, что Голд все еще стоит на ногах. Крепкий орешек оказался. Они кружат по залу. Кажется, никто не хочет нападать перым, но в этот момент Голд с глухим рыком бросается вперед, идя на таран. Я выхожу из некоего состояния транса и восклицаю: - Хватит! Конечно же, на меня никто не обращает внимания. Порядком разозлившись, перекидываю ногу через поручни, отделяющие зал от наблюдательной трибуны, и, наплевав на то, что я в юбке, и изумленный взгляд пришедшего со мной рядового, перелезаю через заграждение. Стараясь не наступить ни на кого из лежащих, решительно направляюсь прямо в центр зала. Останавливаюсь только тогда, когда до дерущихся остается чуть больше метра. Мой окрик эхом звенит в помещении, заставляя мужчин замереть: - Я сказала, хватит! Вклиниваюсь между ними, отталкиваю Голда, с трудом сдвигаю с места Солдата. Клокочущая внутри злость выливается на них с потоком слов: - Вы что устроили, а? Решили устроить тут массовые гладиаторские бои? Вы хотя бы представляете, что вывели из строя большую половину солдат, и их теперь придется, если повезет, приводить в чувство, а если не повезет, на реабилитацию отправлять! Совсем с ума сошли, гладиаторы доморощенные! Чтоб вас обоих черт побрал! Из-за двух идиотов столько ущерба! Прерываю свою тираду только тогда, когда моего локтя кто-то осторожно касается. - Что?! - от моего вопля молодой рядовой съеживается, но затем поднимает глаза и дрожащим голосом сообщает, что привел охрану. Выдыхаю, собираюсь с духом, после чего оборачиваюсь и, цепко ухватив Солдата за левую руку, а Голда за правую, тащу обоих в сторону толпящихся в дверях охранников. Бионика холодит пальцы; гоню прочь мысли о том, что при желании она может легко превратить мои кости в пыль. За спиной Голд судорожно втягивает воздух сквозь стиснутые зубы, по всей видимости, от боли. На секунду останавливаюсь, быстро оглядываю его. Растянув губы в милой улыбке, сообщаю: - Будет больно, - и, пока он не успел запротестовать, вправляю ему вывихнутое плечо. Капитан с ухмылкой вскидывает незаплывший глаз. - Спасибо, док. Солдат безмолвствует, безучастно взирая на происходящее. Судя по всему, его отделали куда меньше, чем он отделал остальных. Начальник охраны бросается ко мне с извечным вопросом: "Вы в порядке?" - Я в норме, - со вздохом отвечаю. - Будьте добры, капитана Голда к профессору Золе в кабинет, Солдатом я займусь лично.