Забери меня

Я постоянно думаю о том, что было бы, если бы я не ответил ей. Если бы просто промолчал и пошел по своим делам. Чаще всего мне кажется, что так было бы лучше. Ничего бы не случилось. Если бы мы не познакомились, не было бы никакого театрального кружка, подработок и дурацких песен про выпечку. Я не занимался бы каким-то странным спектаклем, не вырезал бы целую неделю деревянные звезды (морские звезды, черт возьми, именно МОРСКИЕ звезды!!) и не умирал бы от ужасных звуков, когда Котоми играла на скрипке. Какая у меня была бы жизнь? Думаю, все было бы так же, как до нее. Моим единственным другом был бы Сунохара. Я бы, наверное, немного встречался с Рё, просто от скуки, а Кё ревновала бы и швырялась в меня учебниками. Я бы навсегда сбежал от отца, думаю, к Сунохаре. И уж точно я бы даже не вспомнил, что когда-то был такой мультик для детей - про большую семью булочек. Школьник-раздолбай, неразговорчивый, унылый, равнодушный ко всему, что видит… Потом я стал бы работать, и все было бы так же, как и сейчас, один в один. Работа – вечер в баре – дом. Точнее, квартира. Да. Все было бы точно так же, только без этой гнетущей, чудовищной тоски, этой боли, которая пригибает к земле и не дает нормально спать. Без вечного, неизменного чувства вины и кошмарных снов, где снова все хорошо. Я живу только потому, что жив. Мое тело просто следует привычке. Я просыпаюсь, выхожу из дома, ем, сплю снова, но в этом нет никакого смысла, и спроси меня сейчас, чего я хочу, я не знал бы, что ответить. Я хотел бы в тот далекий день пройти мимо нее, покрутив пальцем у виска, и продолжить свою жизнь, в которой не было ни единого луча света. Я много думал над этим… Ведь и до ее появления вокруг было солнечно и цвела весна, но для меня это было лишь видением, бесцветным, тусклым и почти не меняющимся. Блеклая, темно-синяя картинка, апофеоз меланхолии. Белая тьма… Это было жестоко – показать мне все краски жизни, а потом уйти. В деталях помню этот день, первый в учебном году. У подножия холма, где стояла школа, я увидел девочку. Бледная, маленького роста, с темно-рыжими волосами до плеч, она выглядела очень слабой – во всех смыслах. Девочка стояла, опустив глаза и тихо кашляя. Вокруг не было ни души – линейка уже началась, и я хотел пройти мимо, но вдруг она произнесла хрипловатым от простуды голосом: - Ты любишь эту школу? Девочка не могла меня видеть, я остановился чуть позади. Она, наверное, могла услышать, как я подошел, но явно была погружена в свои мысли и разговаривала сама с собой. Я не ответил ничего: школу я ненавидел. - …А я очень, очень люблю. Но ведь все рано или поздно заканчивается. Сможешь ли ты полюбить это место снова, когда все изменится? Я стоял и слушал, как какая-то ненормальная девчонка разговаривает сама с собой у края школьной дорожки. Если бы я знал, что этот голос будет звучать у меня в голове каждую ночь уже шесть лет, и я ничего не смогу с этим поделать, я бы промолчал. Но… - Какая к черту разница?.. Пойдем уже, и так опоздали, - раздраженно произнес я. Девочка обернулась, ветер взметнул ее челку и бросил мне под ноги горсть лепестков сакуры. Нагиса. Как я узнал потом, она набиралась храбрости, чтобы подойти к школе, потому что очень много пропустила из-за болезни и осталась на второй год. Все друзья, с которыми она училась, уже выпустились, и она боялась, что ее не примут в новом классе. Однажды она сказала, что если бы я не заговорил с ней тогда, она постояла бы еще чуть-чуть, а потом пошла бы обратно домой. Год за годом я представлял себе этот момент. Я не говорю ни слова, и вот она, подождав немного, разворачивается обратно к дороге; проходит мимо меня, не поднимая взгляда от земли, даже не подозревая о том, что могло бы произойти с нами. Какой была бы моя жизнь? Перво-наперво, я не занялся бы поиском членов театрального кружка. А это значит, что я не познакомился бы с Котоми Ичиносэ. Я бы только краем уха слышал про девушку-гения из библиотеки, которая не ходит на уроки, потому что готовится к экзаменам сама и выигрывает для школы все олимпиады по физике. Я не вспомнил бы, что знал ее, когда мы оба были пятилетними детьми. И никогда не был бы в ее комнате, обвешанной вырезками из книг и газет о Котару и Минаэ Ичиносэ, известных ученых, которые погибли в авиакатастрофе. - Ты забыл меня, Томоя-кун, но подружился со мной снова, и все твои друзья стали моими тоже. Я ведь теперь не одна, верно? – вдруг зазвучал в голове тихий меланхоличный голос, и сиреневые глаза снова скользнули по моему лицу. Я не знал бы истории про чемодан с плюшевым медведем, не отнимал бы у нее ножницы в книжном магазине и не копался бы ночами в ее саду, потому что посадить эти чертовы цветы было для нее очень важно. Целый кусок моей жизни вдруг взял и выпал, рассыпался у меня в руках, и Нагиса была тут, казалось бы, совсем не при чем. Но если бы я не занялся кружком, то вряд ли заговорил бы с Котоми, а ведь она была одним из моих лучших друзей… Если бы я не узнал Нагису, я не познакомился бы с ее родителями. С теми родителями, о которых я мечтал всю жизнь – со своим бесконечно пьющим отцом и призрачной, несуществующей матерью, которая умерла, когда мне было четыре. …Познакомьтесь – Акио Фурукава! Огромный рыжий мужик, вечно с сигаретой в углу рта и ухмылкой во все лицо, любитель поработать, посмеяться и поиграть в бейсбол. А вот и его жена Санаэ: славная женщина с длинными золотистыми волосами, похожая на старшую сестру Нагисы, с тихим грудным голосом и мягкой улыбкой… Воспоминания нахлынули на меня светлым, радужным потоком. Вот я подхожу к дому Нагисы. Это булочная, ее отец печет хлеб и держит магазин. Вот я открываю дверь, и меня, как всегда, встречает Санаэ-сан. - А, это ты, Томоя-кун! Как прошел день? - Спасибо, все в порядке. Нагиса немного задержалась, она с девчонками в библиотеке. - Хорошо. Попробуй вот это, - улыбается она и протягивает мне булочку. Я, уже наученный подозрительно относиться ко всему, что она готовит, осторожно откусываю кусочек. Несъедобно. Она зачем-то положила в булочку кинзу и рисовый крекер. Теперь ей надо как-то осторожно сообщить о том, что она опять испекла невкусный хлеб. - Санаэ-сан, а зачем вы положили в булочку крекеры? - Невкусно? – губы у нее задрожали. - Нет, совсем нет, просто… Дальше обычно следует сцена, увидев которую в первый раз, я чуть не умер. Через месяц общения с семьей Фурукава я понял, что подобное происходит в среднем раз в неделю, но до конца привыкнуть так и не смог. - Я испортила булочки!.. – вдруг зарыдала Санаэ, закрыв лицо руками. - Ты ее обидел, придурок?! – проревел голос из глубины дома, и в магазин тут же вывалился Акио с бейсбольной битой наперевес. - Булочки, - быстро пояснил я, пока он меня случайно не прибил. - Я… я… опять сделала невкусный хлеб! - всхлипнула Санаэ-сан и выбежала из магазина, заливаясь слезами. Акио бросил биту, запихнул себе в рот две этих ужасных булочки с крекерами и рванул за женой, чуть не падая на поворотах и на бегу крича с набитым ртом: «Я люблю их!! Очень вкусно, милая!!!». - А я все думал, почему Нагиса такая странная… - бормочу я, когда оседает туча пыли. Я бы не узнал еще многих, многих друзей – Коко-сан и ее мужа, Ёсидо, который стал моим напарником. Я не общался бы с управляющей общежитием, которая заботилась о Сунохаре и разгоняла его драки с футбольной командой. Юкинэ, Томоё, девушки из музыкального клуба, ребята из студсовета… черт, у меня вообще были бы знакомые без нее?.. Но, пожалуй, решающим стал случай, произошедший той же осенью. Нагиса еще не наладила общение с одноклассниками, а я никогда к этому особенно и не стремился. Поэтому когда мы однажды столкнулись в школьном коридоре, я заговорил с ней снова. Она была тихим и ненавязчивым собеседником, и меня это полностью устраивало. На большой перемене мы выходили на улицу, сидели на каменной ограде под деревом и обедали, изредка обмениваясь парой слов. Я в основном питался шоколадными батончиками, а она приносила обенто, любовно завернутый матерью; я с удовольствием оставлял ей половину конфет, а взамен таскал мясо из ее коробки. В тот день она заговорила про баскетбол, восхищаясь последним матчем нашей сборной. - А ты умеешь играть, Томоя-кун? - Да… умею, - я запнулся. – Был в школьной команде когда-то. - Ты ушел оттуда? Почему? - Надоело, - буркнул я. - Я бы так хотела посмотреть из зрительного зала, как кто-нибудь играет… - Ты никогда не видела игру? Нагиса покачала головой. - Только по телевизору. Я вздохнул. - Хочешь, покажу тебе как-нибудь после школы? Ну вот зачем, зачем я это сказал? - Конечно! Я очень хочу увидеть… ты сможешь завтра? - Да. Завтра после уроков. - Я возьму мяч в физкультурном зале! Пока, Томоя-кун, - засияла она и исчезла за поворотом. На следующий день влил сильный дождь. В школу я, наплевав на уроки, не пошел, и все утро просидел с Сунохарой в общежитии, играя с ним в карты и лениво листая учебники. Я был уверен, что Нагиса не будет меня ждать и вообще вряд ли пойдет в школу в такую погоду: здоровье у нее явно было очень слабое. Часа в три мы немного перекусили, переключая каналы в телевизоре. Я опять отверг очередной план Сунохары по завоеванию Томоё, который любой нормальной девушке вместо романтического настроя вменил бы желание как следует его треснуть. Мой друг был и остался непревзойденным специалистом по идиотским розыгрышам, а Томоё все-таки девушка серьезная, если не оценит шутку, может и отпинать как следует… Через несколько минут повисло странное молчание, и я вдруг понял, что нужно сходить в школу. На всякий случай, просто так. Уроки уже давно закончились, но меня не отпускало непонятное беспокойство. В конце концов, ничего от этого не случится. - У тебя есть зонт?.. - Полный бред, - бормотал я, направляясь к школе. На всех тротуарах было по щиколотку воды. – Она же не сумасшедшая! Уже, наверное, давно дома чай пьет… Я подошел к баскетбольной площадке, окинул ее быстрым взглядом и уже приготовился с облегчением уйти, ругая себя за наивность, но мое внимание привлекла светлая фигурка у одного из колец. - О черт, - убито произнес я и побежал через площадку. Дождь шел сплошной стеной, но я уже ясно ее видел. Нагиса стояла у ограды поля, по обыкновению, опустив глаза, и прижимала к себе оранжевый мяч. У меня просто не было слов. - Фурукава! – заорал я. Она, кажется, не услышала, опять погрузившись в свои бесконечные мысли. Как я понял потом, с ней это часто случалось. Я бросил зонт, подбежал, снимая на ходу еще сухой пиджак, и накинул его на девочку. - Нагиса!! Ты что тут делаешь?! – зарычал я, схватив ее за плечи. Только после этого она подняла глаза и… улыбнулась. - Привет, Томоя-кун! Ну что, покажешь мне, как бросают мяч? – радостные глаза. - Ты… ты просто нечто. Послушай, я вовсе не хотел приходить, я тебя обманул... Тебе нельзя здесь находиться, заболеешь ведь! Ты что, целый час тут стояла? - Мы же договорились... Я вздохнул. Это было просто невообразимо. Телефон ей свой дать, что ли… Забрав у нее мяч, я прошелся по кругу, набивая его об асфальт. Давно же я не играл… а ведь всегда хотел, сколько себя помню. И я прекрасно знал, что у меня не получится забросить мяч в корзину, хотя я отлично играл раньше. Какой черт меня дернул обещать ей это – по сей день для меня загадка. Я подвел мяч к кольцу и поднял руки для броска. Нагиса с нетерпением следила за мной. Я прыгнул, выронил мяч и грохнулся, подвернув ногу. Меня вдруг снова захлестнуло раздражение и отвращение к себе, я сидел на асфальте и смотрел, как дождь смывает с него мусор и мелкие песчинки. - Томоя-кун?.. Ах да, девочка. Девочка хочет, чтобы я бросил мяч. Мне вдруг стало почти смешно. - Фурукава, я любил баскетбол и очень хорошо играл, - криво улыбнулся я. – Но полгода назад подрался со своим отцом и повредил руку, теперь она не поднимается выше плеча. Так что баскетбол для меня закончился, - я поднял голову и посмотрел на нее. - Прости, я не смогу попасть в корзину. Я не сумел сдержать злость и сожаление, как ни старался. Именно после ухода из баскетбольной команды моя жизнь превратилась в дерьмо, и я не мог этого забыть. Я не мог простить отца, хоть в той драке была, конечно, и моя вина. Нагиса смотрела на меня огромными несчастными глазами. - Томоя, прости меня… я не знала, что… - жалобно пробормотала она. - Все нормально, Фурукава. Пойдем домой, - мягко произнес я и встал на ноги. Но девочка, похоже, опять меня не слышала. Она покачнулась и сделала шаг назад. - Пойдем домой! – закричал я. - Я правда не хотела, - прошептала Нагиса, подняла руку к голове и рухнула без сознания на мокрый асфальт. - Фурукава!! Подбежав, я плюхнулся рядом и приподнял ей голову. На щеках у нее горел яркий румянец, с волос стекала вода. Я совершенно растерялся. - Ты невыносима, Фурукава Нагиса! - чертыхаясь, я взвалил ее на спину и почувствовал, что у нее сильный жар. После недолгих раздумий я побежал к ее дому, радуясь, что эта дурочка такая легкая и надеясь, что она придет в себя по дороге. Но этого, конечно же, не случилось. Нагиса проболела неделю. Каждый день я заходил в пекарню узнать, как она; ей медленно становилось лучше. Это и была моя первая встреча с ее родителями. Неся Нагису домой, я был уверен, что ее папаша оторвет мне голову, а о лице матери вообще старался не думать. Но ничего ужасного почему-то не произошло: когда я ввалился в пекарню, Акио привычно подхватил ее и унес в дом, а Санаэ поблагодарила меня, печально улыбаясь, и предложила чаю. Я подумал, что они, видимо, не поняли, кто тут виноват, но малодушно решил внести ясность завтра и поспешил уйти. За целый день в школе я собрался с духом и был готов к серьезной взбучке, но на следующий вечер все повторилось. - Еще раз спасибо, что донес ее вчера, - хлопнул меня по плечу Акио, когда я пришел. – Сейчас она в порядке. Пролежит несколько дней, но все будет нормально. - Это все из-за меня. Нужно было пойти раньше, но я подумал, что она не будет меня ждать в такую погоду, - пробормотал я, зажмурив один глаз в ожидании расправы. - Ты не виноват, милый, - ошеломила меня Санаэ-сан. – Просто Нагиса… к ней надо привыкнуть. Она не всегда думает так, как думал бы на ее месте сильный и практичный человек… я думаю, ты уже понял. Ей нужно… - женщина запнулась. - Чтобы ее поддерживали, - вырвалось у меня. Санаэ-сан улыбнулась. - Да, что-то вроде того. И раньше мы вполне успешно с этим справлялись, но эти времена прошли. Глупо все время ее опекать, да мы и не сможем этого сделать… Мы переживаем за нее, она очень слаба, но я надеюсь, что все образуется. Когда она не перешла в следующий класс, мы боялись, что она останется одна. Томоя-кун, скажи честно, у нее есть друзья, на которых можно положиться?.. Я улыбнулся при мысли о том, сколько хороших людей Нагиса собрала вокруг себя, чтобы вернуть этот дурацкий театральный кружок. - Много, Санаэ-сан. У нее очень много друзей. - Значит, она не будет одинока. Это главное, - широко улыбнулся Акио. Тогда я не понял, почему отец странной девочки посчитал именно это главным. Где-то через полгода Нагиса сказала в случайном разговоре: - Когда я была очень маленькая, я сделала что-то плохое. Родители не говорят, а сама я не помню… Но я думаю, что чем-то сильно их обидела. Я очень хочу извиниться, но не знаю, за что... Я тогда подумал, что она опять забивает себе голову какой-то ерундой, у нее это всегда превосходно получалось. Но еще через пару месяцев мы с Акио сидели на заднем дворе после закрытия магазина, и он, вытаскивая из пачки сигарету, вдруг сказал: - Тебе нужно знать, почему Нагиса так часто болеет. Я удивился. Разве это не из-за плохого иммунитета?.. Зачем мне нужно это знать, я тоже не понял, но решил пока не перебивать и кивнул. - У нас были большие мечты, - начал Акио. - У вас? - Да. У меня и Санаэ. Она работала учительницей, а я… хм… играл в театре. Я выиграл национальный конкурс, это был большой успех, и все только начиналось… Я удивленно уставился на него. Папаша – актер?.. Тогда странное увлечение Нагисы театром становится понятнее, она ведь наверняка знает об этом. - Мы оба обожали свою работу, это было наше призвание. Пропадали там целыми днями, и получалось так, что у нас совсем не оставалось времени на то, чтобы проводить его с Нагисой, - он задумчиво повертел в руках сигарету. - И что-то случилось, – пробормотал я, вспомнив о том, что она «сделала что-то плохое». - Да. Однажды был очень снежный, холодный день, середина зимы… У нее с утра поднялась температура, но мы не смогли дозвониться до врача и дали ей лекарство, обычное жаропонижающее. Когда ей стало легче, мы решили, что ничего не случится, если мы сходим на работу. Нагисе тогда было пять с половиной, и она часто оставалась дома одна. Всего несколько часов, подумал я. И мы ушли, когда она заснула… Он вдруг замолчал и попытался закурить; я не стал перебивать его мысли. - Когда я вернулся, Нагиса лежала на улице в одной пижаме. Видимо, ей стало хуже, и она вышла ждать нас… она пролежала там около часа, ее даже немного занесло снегом. Я вздрогнул. Пятилетний ребенок с температурой целый час лежал в снегу… после такого не только слабое здоровье будет. Акио наконец удалось зажечь сигарету, но курить он не стал, и она медленно тлела у него между пальцами. - Само собой, я тут же вызвал Санаэ и врача… но было, конечно, уже поздно. Врач сказал, что Нагиса, скорее всего, умрет. Когда мы это услышали, то поняли, что наша жизнь заканчивается. Я пообещал себе, что если моя дочь выживет, я больше никогда, никогда не оставлю ее одну… Всю ночь Нагиса пролежала на грани комы, но наутро ей стало лучше. Пока она была в больнице, мы с Санаэ решили, что найдем такую работу, чтобы всегда быть дома. Санаэ думала, что научится печь хлеб, поэтому мы выбрали пекарню… - И вам пришлось делать все самому, верно? – чуть улыбнулся я, вспомнив булочки Санаэ-сан. - Именно, - он кивнул. – Но потом все как-то наладилось… Нагиса думает, что виновата перед нами. Глупости, я считаю. Да, мы расстались со своими мечтами, но я могу поклясться, что ни я, ни Санаэ ни разу не пожалели об этом, не пожалели ни секунды. В конце концов, для чего еще нужны родители? Наши блестящие планы мешали нам увидеть, что мы теряем. Мы заслужили, чтобы жизнь ткнула нас носом в самое важное. «Заслужили»… Это слово прошило меня насквозь. Я почти увидел все это: как Акио в ужасе прижимает к себе маленькую Нагису, а вокруг падает снег; увидел больничные стены, рыдающую Санаэ, капельницы и сдвинутые брови врача. Мне стало настолько не по себе, что захотелось поскорее взбежать по лестнице, ввалиться в комнату Нагисы и убедиться, что с ней все хорошо. Мы немного помолчали. Я все понимал, ну или почти все. - Нагиса переживает. Может, лучше рассказать ей? - Нет. Я рассказал тебе, чтобы ты не оставлял ее одну, потому что это самое страшное, что может с ней случиться. «После всего услышанного – неудивительно», - подумал я. - Я постараюсь. Прошло еще три года. После школы я устроился в компанию по ремонту электрооборудования, где работаю и сейчас. Муж Коко-сан дал мне рекомендацию, и после пары месяцев упорного труда я стал неплохо справляться. Нагиса работала администратором в семейном кафе, и мы любили проводить там время. Да и вообще, все наши друзья после выпуска смогли разобраться в себе и осуществить свои планы. Кё поступила в университет, чтобы стать учительницей. Она всегда обожала две вещи: детей и командовать. Сунохара поступил туда же, но отчислился через год, стал инструктором по вождению и абсолютно счастлив, ибо раздолбайство у него в крови и с этим ничего уже не поделать. Томоё всегда была общественным деятелем, им и осталась: стала специалистом по социальным связям в крупной компании и уехала на Хоккайдо. Рё училась на врача, а пока практиковалась медсестрой в новой больнице на окраине. Котоми занялась физикой, намереваясь восстановить утерянные из-за катастрофы труды своих родителей, и укатила совсем далеко, кажется, в Америку - мы с Нагисой месяц грустили об ее отъезде. Миядзава открыла маленький бар в районе, который раньше считался самым опасным в городе, и теперь все разногласия местных хулиганов решаются путем чемпионатов по армреслингу. Санаэ и Акио продолжали печь хлеб и устраивать вечеринки по выходным… Все было хорошо. Через год после нашей свадьбы Нагиса забеременела. Мы недавно переехали из дома Фурукава: я скопил немного денег, и мы сняли маленький старый дом в тихом районе рядом со школой. Рано утром я уходил на работу. Нагиса спала, и я, неизменно погладив ее по голове, тихо закрывал дверь. Весь день я ездил по городу, выполняя заказы, а Нагиса была дома – у нее часто кружилась голова, поэтому мы решили, что лучше не подвергать ребенка угрозе, и она уволилась на четвертом месяце. Вечером я возвращался измотанный как черт, но на берег реки поднимался бегом, чтобы скорее ее увидеть. Вот она: вышла встретить меня и стоит на перекрестке, как всегда опустив глаза и думая о чем-то далеком и непостижимом. Машу рукой, но так ее не отвлечь. Подхожу и кладу ей руку на плечо. - Привет, милая. Наконец-то поднимает голову и улыбается, а ветер перебирает ее волосы, горящие огнем на солнце. Дома было всегда уютно, тихо и как-то невозможно думать ни о работе, ни вообще о чем-то, что могло принести проблемы. Мы ужинали, смотрели фильмы. Я обожал лежать на полу, подложив руки под голову, и в какой-то медленной полудреме слушать, как Нагиса гремит чем-то на кухне, как там посвистывает чайник, течет вода и звенит посуда. Я иногда порывался помочь ей с готовкой, но она только смеялась и говорила, чтобы я вынес мусор. Обязанность была символическая: у черного хода стоял контейнер-переработчик, и чтобы «вынести мусор», не нужно было даже выходить на улицу. Часов в одиннадцать Нагиса обычно засыпала, опустив голову на стол – опять не рассчитала свои скудные силы и решила почитать перед сном. Я разбирал постель и переносил ее туда, думая о том, что бог, возможно, все-таки есть. Сам ложился позже: смотрел телевизор или играл в приставку, жуя соленых кальмаров – с некоторых пор ее от них тошнило, но я-то их любить не перестал… Я был счастлив настолько, насколько это возможно, и еще полгода пролетели как одна неделя. В этот день шел снег. Такой сильный, что было не видно, что происходит через дорогу. Весь город словно впал в кому – людей вокруг почти не было, улицы завалило, а светло-серое небо все роняло охапки густых, пушистых хлопьев. У Нагисы начались схватки на три недели раньше, чем ожидалось. Возвращаясь домой, я увидел, что она не встречает меня, как обычно. Я подумал, что она, скорее всего, решила зайти к родителям, и пошел домой один, но на полпути меня вдруг охватил такой сильный и беспричинный страх, что я рванул по улице бегом, увязая по колено в снегу. Предчувствие меня не обмануло: я нашел ее на полу в кухне. Она скулила от боли, обхватив живот руками, и я бросился к телефону. - Доктор Судзуми, это Окадзаки. Моей жене плохо, пришлите машину! - Томоя-сан, мы вышлем к вам скорую помощь, но… все замело, город стоит в пробках. Они доедут не раньше, чем расчистят дорогу. - Но что делать?! - Мне очень жаль, Томоя-сан… боюсь, я ничем не могу вам помочь. Рядом с вами живет наша медсестра, Мияги-сан. У нее сегодня выходной, думаю, она сможет придти. Это в любом случае будет быстрее, чем приедет машина… - Спасибо! Я бросил трубку и вернулся на кухню. Осторожно подняв Нагису, я отнес ее на постель и снова схватил телефон. - Санаэ-сан, мне нужна ваша помощь. И позовите медсестру Мияги – сроки не совпадают, и Нагисе плохо. Я услышал, как Санаэ охнула и опрокинула что-то на пол. - Будем через десять минут. Вернувшись к Нагисе, я взял ее за руку. Она еле дышала, но мои пальцы стиснула так, что я удивленно уставился на нее – она всегда бутылку газировки с трудом открывала, а сейчас, пожалуй, выиграла бы у меня партию в армреслинг. - Все будет хорошо. Скоро придет медсестра, все будет в порядке! Она открыла глаза и чуть улыбнулась. - Конечно… ты ведь никуда не уйдешь? Эти слова еще больше напугали меня. Никогда Нагиса не сомневалась в том, что я рядом. Это всегда как-то само собой разумелось. Мы никогда не произносили даже этой фразы, «я тебя люблю». Просто так сложилось, что мы всегда были вместе, и все было как-то… очевидно. Я вспомнил, как «сделал ей предложение». Время было довольно тяжелое – я только устроился на работу после школы и с непривычки очень выматывался, денег не хватало, а Нагиса то и дело падала с простудой. Однажды в субботу мне позвонили из полиции: отец буянил на улице, и его арестовали на несколько суток. Я, проклиная все на свете, стал собираться в отделение, чтобы освидетельствовать его личность и принести ему документы. Выходные были безнадежно испорчены: идти в полицию и краснеть там за отца, которого полгода даже не видел – хуже не придумаешь. Нагиса, несмотря на мои просьбы, аргументы и даже рычание, увязалась со мной. Из кабинета я вышел просто взбешенный. Отец был выше всяких похвал, сидел и молчал, будто это вовсе не его дело. На все вопросы отвечал я, оправдывался я, бумаги писал я, и все это выглядело так, будто то ли он за мной не следит, то ли я за ним. Под залог его не отпустили, и он остался в отделении на пару суток. Вашего отца никогда не арестовывали за пьяное хулиганство? Тогда вы вряд ли сможете понять, в каком я был бешенстве: было чертовски обидно отвечать за человека, к которому на самом деле давно не имеешь отношения. А еще я точно знал, что повышения на работе мне теперь не дождаться еще, наверное, полгода: никакая компания не будет поощрять сотрудников с такой репутацией. Я вышел из отделения, хлопнув дверью, и зашагал по улице, еле сдерживая гнев. Я совсем забыл про Нагису, которая бежала за мной. - Томоя-кун… ты куда? Томоя-кун! Я свернул в какой-то пустой переулок, не сдержался и врезал кулаком по каменной стене. Услышал, как за спиной вскрикнула Нагиса, но почему-то разозлился еще больше и снова начал колошматить стену, оставляя пятна крови на штукатурке. Нагиса обхватила меня сзади и попыталась оттащить от стены. Пустая затея: в семье давно бытовали шутки про то, что если она не позавтракает, ее может унести ветром, а я на плохое телосложение никогда не жаловался. - Уйди! Отстань, сказал! – рявкнул я и попытался ее оттолкнуть, но она вцепилась в мою рубашку и тянула меня назад. Я повернулся, чтобы толкнуть ее, даже, наверное, ударить, чтобы она дала мне, наконец, выместить клокотавшую внутри ярость. Я уже не соображал, что делаю. Но она это понимала, поэтому просто прижалась ко мне и обхватила изо всех сил, не давая поднять руку. Мне стало так стыдно, что всякая злость улетучилась. Я сполз вниз, на асфальт, и мы сидели так с минуту, не двигаясь. Я чувствовал себя как кусок желе – бездумно смотрел на небо, а Нагиса обнимала меня, уткнувшись лицом в мою рубашку. Потом мы стали разговаривать, очень тихо и как-то скованно. - Прости. - Ничего… - Нет, правда. Я хотел тебя ударить. - Я знаю. Болят руки? - Ерунда. Я вдруг понял, что ничего больше не хочу. И никого. Мне просто нужен человек, который меня не боится, даже когда я атакую стены. - Нагиса. - Да?.. - Выходи за меня. - Угу. Распахнулась дверь, и вбежали трое людей, напуганных и засыпанных снегом. Медсестра тут же разделась, попросила Санаэ принести полотенца, Акио отправила на кухню греть воду, быстро успокоила Нагису… И начался ад. Рождение ребенка – тяжкий труд, который почти полностью ложится на мать, но Нагиса выбилась из сил еще в самом начале и от нее не было почти никакого толку. По дороге Санаэ объяснила медсестре нашу ситуацию, и Мияги-сан вколола Нагисе какие-то лекарства, но это почти не помогло. Она несколько раз теряла сознание от боли, и нам приходилось приводить ее в себя. Этот кошмар продолжался шесть часов. Все это время я не отпускал ее руку, но впал в какую-то прострацию: мне казалось, что это никогда не закончится. Я не понимал, почему все в этом мире настолько плохо устроено, почему моя жена плачет и кричит от боли, но ничего не происходит, а я совершенно ничем, ну ничем не могу помочь… Этот звук был настолько странный, что я даже не понял, что случилось. Пока я с глупым видом хлопал глазами, Мияги и Санаэ запеленали ребенка и протянули мне сверток. Он был очень маленький, брыкался и кряхтел, а потом снова заплакал. - Нагиса? Я повернулся. Она лежала, не шевелясь, страшно бледная и уставшая. - Нагиса! – я схватил ее за руку и словно обжегся – лед и то был бы теплее. - Томоя?.. - она приоткрыла глаза и повела головой по сторонам, как делают люди, когда им трудно сфокусировать взгляд. - Я здесь. Я здесь, все хорошо! Смотри, - я наклонился и показал ей ребенка. – Это она! Это Сио! - Красивая, - улыбнулась Нагиса. Голос ее едва теплился, я с трудом мог расслышать, что она говорит. – Сио-тян… - С ума сойти… это наш ребенок! Наша дочка, ты представляешь?!! – я вдруг засмеялся, как дурак. – Скоро пойдет в школу, как мы. Будет играть в бейсбол. Мы никуда не уедем, к черту этот Токио, потому что наша дочь должна ходить в нашу школу!! Коко-сан наверняка еще ведет рисование… Я просто не могу поверить!.. - Я рада, что Сио-тян родилась дома… - Ты в порядке? Ничего не болит? - Да, но я очень устала… я… могу немного отдохнуть?.. – еле слышно прошептала Нагиса. Она лежала и улыбалась, дыша тяжело и медленно. Я услышал, как где-то неимоверно далеко Акио что-то кричит в телефон, а Санаэ зовет Нагису. - Конечно! Конечно, спи. Я же говорил, что все будет хорошо… а ты так волновалась, - радостно подытожил я и увидел, что она закрыла глаза. - Нагиса?.. Она не пошевелилась. - Нагиса! Нагиса… уже спишь? Смотри, Сио опять ревет, - я приложил ее ладонь к щеке ребенка, но как только разжал пальцы, ее рука скользнула вниз и упала на одеяло со страшным глухим звуком. Но я снова ничего не понял. - Ты в порядке, милая? – тупо спросил я. Рыжий Акио подошел ко мне и попытался увести из комнаты, положив руку на плечо. - Пойдем, Томоя-кун. Пойдем. Пойдем… - повторял он, уткнув глаза в пол. Я не хотел никуда идти и не понимал, зачем. Нагиса спала, отдыхая после тяжкой работы. Она была какой-то… странной, но я не мог уловить, что в ней не так. Санаэ, непонятно как оказавшаяся у дальней стены, медленно и неуклюже осела на пол, как будто ей отказали ноги. Сио вдруг затихла, и я все понял. Мой тупой мозг наконец сложил два и два. Внезапно снова вбежали какие-то заснеженные люди, начали разворачивать на полу провода и что-то кричать. Мужчина в зеленой докторской куртке взял Нагису за запястье и обернулся ко мне. Его губы шевелились, но я не слышал ни слова. - Что вы делаете? Вы что, совсем дураки? - удивленно спросил я. - Она же умерла. Лицо у мужчины вытянулось. - Да, господин Окадзаки. Пятнадцать минут назад. Но мы все равно обязаны… Я подошел к Санаэ и протянул ей ребенка. В глазах у нее появился какой-то признак движения, и я терпеливо ждал, пока она возьмет сверток из моих рук. Потом, покачиваясь, подошел к двери и распахнул ее. Засвистел ветер, метель ворвалась в прихожую, и порог засыпало снегом. - Убирайтесь. После похорон я проснулся ночью и увидел, что Санаэ и Акио сидят на кухне. Их силуэты четко выделялись на голубом фоне прозрачной двери. - …заберем Сио, – говорил Акио-сан, стряхивая пепел с сигареты. – Хотя бы на первое время… Ему будет не до того. - Хорошо, - кивнула она. Повисла тишина. - И ты не заплачешь? – помолчав, вдруг рыкнул пекарь. - Что?.. - Ты не плакала. Ни разу, даже в тот день. Санаэ молчала. - Послушай меня. Мы прожили все вместе двадцать отличных лет, и почему-то я должен довольствоваться этим. Мы потеряли ее во второй раз, но самое ужасное не это, а то, что мы должны снова это пережить. У нас опять есть ребенок, и мы не имеем права сломаться сейчас, поэтому ты должна… расслабиться хоть на минуту. - Я в порядке, - дрогнувшим голосом возразила она. - Брехня! Не могу смотреть, как ты держишь все в себе! – рявкнул Акио и вскочил на ноги. - Заплачь ты уже, черт тебя побери!! Санаэ беззвучно упала на пол, зажав рот руками, дрожа и задыхаясь. Папаша докурил сигарету, поднял жену на руки и унес в комнату, как всегда уносил заболевшую Нагису. Это однозначно был перебор. До рассвета я яростно пялился в потолок, а утром пошвырял вещи в сумку и уехал, не попрощавшись со стариками и не взглянув на дочь. Нагиса забрала с собой все хорошее, что у меня было – все те жалкие крупицы добра и сочувствия, которые она нашла и вырастила во мне. Больше мне никто не был нужен. Сначала, первые пару месяцев, я пил без остановки, погружаясь в туман и воспоминания. В голове билась одна мысль, навязчивая, неистребимая, как сердцебиение: «Не уберег, не уберег, не уберег…». Виноват был только я: чего мне стоило молча пройти мимо несколько лет назад?.. Потом я вернулся на работу. Вкалывал как черт, с утра до вечера, сознательно выматывая себя: это был единственный способ засыпать по ночам. Меня быстро повышали, да и платили все больше, но мне было все равно: очередную зарплату я просто закидывал в тумбочку и брал оттуда деньги, не считая. Мне ничего не было нужно, кроме еды, вина и элементарных бытовых вещей. Сио осталась в доме Фурукава. Они сами попросили об этом, а мне в первые месяцы было настолько плевать, что я почти забыл о ней. Про себя я называл ее просто «ребенок», будто она и вовсе не имеет ко мне отношения. Несколько раз я ловил себя на чудовищной мысли, что Нагиса умерла из-за нее, но мне хватало сил отбросить этот бред. Я понимал, что просто хочу свалить вину на кого угодно, лишь бы не принимать ее на себя. Один раз, спустя три года, ко мне зашла Санаэ-сан. Это было какое-то особенно хреновое утро, в ту ночь я не спал ни минуты, и меня мутило, но взгляд на эту женщину меня слегка успокоил. В светлом платье, с длинными золотистыми волосами, она напомнила мне о прежней жизни. Мне даже на миг показалось, что на мне школьная форма, а она сейчас наденет фартук и снова предложит мне какую-нибудь ужасную булочку. Но это ощущение быстро кончилось: из-за юбки Санаэ выглянула девочка. Рыжая девочка с ореховыми глазами. Она была катастрофически похожа на Нагису. Я подумал, что просто сдохну, если этот ребенок еще раз посмотрит на меня, поэтому почти вылетел на кухню, пробормотав что-то невразумительное про готовящийся обед. Странно, правда? Я должен был обрадоваться, увидев, что она так похожа на мать, и разразиться волной любви и нежности. Но меня попросту трясло: лицо Нагисы, в последний год уже ставшее расплывчатым, опять обозначилось четко и ярко, будто я видел ее минуту назад. Поток мыслей снова стал отравлен чувством вины. Стоя над раковиной, я отдышался, умылся ледяной водой и вернулся в комнату. Санаэ-сан вздохнула, взглянув на меня. Я предложил ей денег – мне они все равно были не нужны, но она отказалась, сказав, что им пока хватает. Потом я все-таки решился спросить, как их состояние в моральном плане. Санаэ бодро улыбнулась и ответила, что все хорошо. Я вспомнил, как на днях увидел через улицу папашу Акио. Ну конечно, лучше не бывает… Перед женой-то он бодрится, но за эти годы ему, похоже, ничуть не полегчало – мрачный и наполовину седой. И я его понимаю: все эти штучки типа «время лечит» со мной тоже не очень проканали. Санаэ ушла, погладив меня на прощанье по голове. От этого детского жеста я почти успокоился и даже действительно приготовил себе поесть. К вечеру, впрочем, обычное состояние вернулось. Встаю я в шесть часов утра. Голова обычно раскалывается либо от недосыпа, либо от вчерашней попойки. Собираюсь на работу, завтракая стаканом кофе. Первое время искал в холодильнике сэндвич, который Нагиса всегда делала мне с собой, потом попытался делать его себе сам, но это оказалось выше всяческих сил. По утрам стал зачем-то смотреть новости. Ничего хорошего там не показывали, но вроде как чем-то занят. Ухожу на работу и торчу там до позднего вечера, перевыполняя план в полтора раза. Мне давно дали свою бригаду, но я мотаюсь по заказам вместе с ними: так больше устаешь. Заслужил уважение и начальства, и этих ребят. Они думают, я по доброте душевной вмахиваю с ними наравне. Не разубеждаю: это их подбадривает. Возвращаюсь домой, шатаясь от усталости. Если чувствую, что вырубаюсь – падаю на диван. Если нет – иду в бар или просто по городу таскаться. Иногда встречаю своих с работы, они куда-то зовут, но я отказываюсь: все равно в любой компании сижу в темном углу и молча глотаю виски. Попробовал однажды напиться к чертям, до веселья, но ничего не вышло: просто уснул раньше обычного. Хуже всего, конечно, зимой. Я стал плохо переносить холод, снегопад погружает меня практически в анабиоз. Однажды я повернул голову после звона будильника и увидел, что в окне падает снег – точно такие же огромные, частые хлопья. Я пролежал так весь день: просто не смог пошевелиться. Если я недостаточно вымотался за день, мне снится школа. Нагиса, Котоми, близняшки Кё и Рё. Я снова дерусь на футбольном поле, вырезаю звезды из дерева, разбираю коробки с декорациями, ем булочки Санаэ и торчу с Сунохарой в общежитии. Но все это происходит как сквозь замызганную, поцарапанную пленку, все пропитано такой нереальностью и болью, что я почти остаюсь в сознании, отчетливо понимая, что это просто сон. После таких ночей я просыпаюсь совершенно разбитым, будто меня всю ночь пинали или возили мордой об стену. Если повезет, я сплю до утра тяжелым, мутным сном без единого образа. А если Ками-сама будет особенно благосклонна ко мне, мне снится странный мир: синее небо, прозрачно-рыжая трава и от земли вверх плывут, поднимаясь, тысячи золотых огоньков. У горизонта – серые горы со снежными шапками и облака. Никакого солнца нет, только миллион светящихся точек, плывущих в теплом воздухе. Когда я вижу этот сон, я спокоен, и меня не терзают никакие неприятные мысли. Единственное, что мне непонятно – этот мир совершенно пуст, там нет ни одного живого существа и ничего не происходит. Я постоянно думаю о том, какая у меня была бы жизнь без нее, и уже давно понял, что лучше бы мы никогда не встречались. Но каждый раз, когда она проходит мимо меня во сне, не сказав ни слова, меня словно окунает в ледяную воду, и я чувствую, что упускаю что-то предельно важное. «Нагиса, я очень скучаю. Забери меня…»