Забери меня

Телефонный звонок прошил насквозь мою свинцовую голову. Выругавшись, я подполз к тумбочке и сдернул трубку. - …Томоя-кун, я хотела тебя кое о чем попросить. Я с трудом пытался сообразить, чего хочет от меня доброжелательный женский голос. Пластик телефона приятно холодил щеку. Сколько вообще времени?.. - Нам нужно уехать на весь день, а соседка заболела. Ты не мог бы… присмотреть за Сио? - Что?.. Я неловко дернулся, выронив телефон, но поймал его где-то на уровне поясницы и снова поднес к уху. - Санаэ-сан… присмотреть… за Сио? - похмелье усилилось примерно в тридцать раз. - Мы подумали, ты сможешь нам помочь, - голос зазвучал виновато. – Поверь, мы не потревожили бы тебя, если бы была другая возможность. Ты ведь знаешь, детский сад по выходным закрыт. Оставлять ее с незнакомым человеком мы не хотим, а взять ее с собой не можем – важная деловая встреча… Я подавил стон. - Хорошо. У меня отпуск. - Тогда мы, если можно, поедем завтра. Спасибо, Томоя-кун, ты нас очень выручил! Заберешь ее к себе или… - Я сам приду, - торопливо пробормотал я. - Тогда около девяти утра, ладно? – было слышно, как она улыбнулась. - Да. Я положил трубку и постоял, обрабатывая полученный удар под дых. Присмотреть за Сио. Провести наедине с ней весь день. Приблизительно десять часов с маленькой копией Нагисы. Ками-сама, за что ты так сердита на меня?.. С момента рождения Сио прошло больше пяти лет. За это время я не то чтобы оклемался, совсем нет… Но я словно окаменел, замерз заживо. Как будто стоматолог что-то напутал и сделал инъекцию анестетика прямо мне в мозг. Я стал спокойным. Настолько спокойным, что зайдя как-то раз к отцу и обнаружив его пьяным на полу среди горы мусора, молча закрыл дверь и ушел. Настолько спокойным, что встретив на улице Рё, я сделал вид, что не узнал ее. Моя сдержанность дошла до того, что я не звонил родителям Нагисы полтора года. Я спокойно работал, спокойно пил, спокойно спал без снов, привычным, спокойным движением бросал в мусорку письма, адресованные «семье Окадзаки». Первые пару месяцев они приходили пачками: у нас было… у нее было много друзей. Первое было от Котоми. Оно пришло в день похорон Нагисы, и я двое суток вертел его в трясущихся руках, пока оно не измялось окончательно, и только тогда вскрыл. Котоми в обычной своей меланхоличной манере сообщала, что получила очередную научную премию, выражала надежду, что у нас все хорошо, передавала привет Нагисе и просила прислать ей нашу фотографию, когда ребенок родится. Каждое слово, написанное красивым летящим почерком, словно издевалось надо мной. В письмо также был вложен рецепт пирога, как всегда, вырезанный ножницами из какой-то книги. Не дочитав до конца, я с ревом смял конверт и отшвырнул в угол, словно он был радиоактивным. Сначала я складывал эти письма, не вскрывая, в какой-то ящик, а потом стал выбрасывать: дошло, что сил прочитать их я не найду. Примерно тогда же захотел переехать – думал, мне станет легче, и даже нашел новую квартиру, но в день сборов обошел комнаты, провел рукой по столу в кухне и завыл, как зверь, ткнувшись лбом в дверцу шкафа. Нагиса спала в этой постели, готовила здесь, сидела у меня на коленях в этом кресле. Я не мог расстаться с этим домом. Телефон трезвонил больше года, но трубку я упорно не поднимал, и он в конце концов заткнулся. Я был вежлив, собран, опрятен – и мертв. Похоже, у них действительно нет выбора, раз Санаэ позвонила мне. Они с самого начала поняли, что я не желаю видеть девочку; что ж, только тупой бы не понял. Акио странно смотрел на меня, но мне было плевать: я так и не свыкся с мыслью, что у меня есть дочь. Я жил бок о бок со своим горем, которое не хотело ни гаснуть, ни сглаживаться, и меня уже вообще ничто не беспокоило. Подумаешь, ребенок… «Твой ребенок», - прозвучал вдруг в голове голос Сунохары. Я подошел к окну и отодвинул штору. Июньское солнце хлынуло в полумрак комнаты, и в его лучах закружилась пыль. Подоконник накалился, в запущенной газонной траве вопили цикады – было далеко за полдень. «Отвали, брат. Мы шесть лет не виделись, засунь в задницу свои упреки.» Ладно. Вдруг до завтра они передумают, что-нибудь там поменяется и мне не придется туда идти… - Ну конечно, мечтай, - уныло пробормотал я вслух и ткнул в кнопку будильника, отключенного на отпуск. Сбросив затрещавший будильник со стола, я долго пытался убедить себя, что звонок Санаэ мне просто приснился. Когда стало ясно, что мне больше не восемь лет и это уже не сработает, я со стоном пополз в ванную. Возникло желание побриться, но при внимательном взгляде в зеркало мне стало противно: щеки у меня ввалились, я стал заметно сутулиться, под красно-желтыми от никотина глазами – серые мешки. Из какого-то дурацкого самовредительства я хмыкнул и еще больше взлохматил отросшие волосы. «Обойдутся.» В девять утра, подойдя к пекарне, я почувствовал что-то странное. Какая-то невнятная эмоция шевельнулась во мне и исчезла; я не понял, что это было, но мне не понравилось. На бумажной вставке в двери круглым почерком Санаэ было написано: «Пекарня Фурукава будет работать завтра. Просим прощения за неудобства!». На мой стук ответа не последовало. Осторожно приоткрыв дверь, я шагнул в зал, но меня никто не встретил. Это было не похоже на стариков, гостеприимных и радушных в любое время суток – они бы искренне обрадовались даже мне, но в доме было тихо. Пустые полки, обычно набитые выпечкой, усилили грустное впечатление. Я прошел через магазин и поднялся по лестнице в гостиную. Там тоже никого не оказалось, зато на столе лежал листок бумаги. За спиной что-то тихонько прошуршало, я вздрогнул и обернулся, но ничего не увидел. «Доброе утро, Томоя-кун! Прости, нам удалось взять только ранние билеты, поэтому мы уже уехали. В холодильнике есть продукты, в ящике стола – деньги. Мы вернемся в десять вечера. Желаем вам хорошо провести время! С любовью, Санаэ Фурукава.» Прекрасно. Внизу темнела корявая приписка папаши Акио: «Мы обещали Сио-тян, что ты с ней погуляешь. Она любит парк возле школы и грушевые леденцы. Удачи» В этой записке было что-то, что заставило меня снова испытать смутное, неприятное чувство. Но от самокопаний меня отвлек дробный стук за спиной, на этот раз немного ближе. До меня наконец дошло, что это такое, поэтому я сгреб в кучу всю свою сдержанность и обернулся. - Сиоко! Тишина. Черт, а ведь ее, наверное, никто здесь так не называет. Давай, соберись. - Сио! Выйди сюда. Тишина. Я представил, как это прозвучало: невежливо и почти угрожающе. Окей, попробуем еще раз. - Не прячься, пожалуйста. Это я. В голове расхохотался Сунохара. «Я – это кто?! Ты серьезно, парень? Ты ее пять лет игнорировал, она даже не знает, кто ты такой!» Я стиснул зубы. Неприятное чувство нарастало. Какого черта они ее не предупредили?! Хорошо. Будем исходить из того, что ее родители уехали, а я – незнакомый дядя, который вломился к ней домой. Я почувствовал, что на лбу выступил пот. Интересно, у стариков есть мобильный?.. - Акио и Санаэ уехали по делам и попросили меня побыть с тобой сегодня. Послышался шорох, из-за угла показалась половина челки и блестящий ореховый глаз. - Ак-ки? Санаэ-сан?.. – голос у нее был хрипловатый, как у матери, но намного ниже. - Да. Поговоришь со мной? Я… - господи, как назваться-то? Папа?! Да какое там… - Я Окадзаки-сан. Девочка вышла из-за угла в полосу света. На ней была желтая футболка, джинсовые шорты и белые гольфы, а короткие волосы оказались темнее, чем у Нагисы – скорее каштановые, чем рыжие. За спиной у нее был розовый рюкзак, а лицо выражало явное неодобрение. - Окадзаки, - недовольно повторила она, плохо выговаривая, как все дети. - Да, я – Окадзаки. Она покачала головой. - Нет! Это я – Окадзаки. Ну конечно. Все дети знают свое имя и фамилию, а ее фамилия – Окадзаки. Моя фамилия. Она думает, я что-то путаю. Господи, какой же я кретин. Я провел рукой по глазам. - Ладно, мы к этому еще вернемся. Пока что можешь называть меня «Томоя». Поняла? - Да. Томоя, - кивнула она. Я вытер пот со лба. - Отлично. Можешь пойти… эээ… поиграть. Да, иди к себе, а я пока схожу… Девочка смотрела на меня с явным любопытством, ожидая продолжения фразы. «Блин, куда же я схожу?.. Видимо, нахрен. И Сунохара бы сейчас это подтвердил.» - …Покурить, - нашелся я и схватил с полки пачку папашиных сигарет. - А тебе много лет? – подозрительно сощурилась девчонка. – Курить можно только взрослым! Здравствуйте, мне 26 и мой ребенок считает, что я немного не дорос. Бесподобно. - Честно говоря, я не совсем уверен. Но в паспорте написано, что мне уже можно. Сио сосредоточенно поразмышляла с минуту, потом серьезно кивнула и стала взбираться по лестнице – видимо, ее комната была наверху. Черт знает, поняла ли она вообще, что я сказал. Я вышел на крыльцо и сунул в зубы сигарету из пачки. Улица была практически пуста, солнце уже вскарабкалось довольно высоко и теперь стремительно нагревало траву, дорожку с двумя треснувшими плитами и перила крыльца. Нужно было срочно пошевелить мозгами. Первая новость состояла в том, что Сио – не Нагиса. Этот факт, наверняка совершенно очевидный для всех нормальных людей, поверг меня в глубокий нокаут. Мне всегда казалось, что этот ребенок – ее копия, вечное напоминание о том, что я натворил, которое будет нависать надо мной и ранить меня всякий раз, как я на нее посмотрю. Но все оказалось вовсе не так ужасно. Само собой, они были похожи, но это оказалось всего лишь обычное сходство между матерью и дочерью. Мне даже первый раз в жизни захотелось получше рассмотреть ее – просто чтобы убедиться, что она не клон и не призрак Нагисы. Второе же событие было менее утешительным: я стоял на крыльце дома Фурукава с сигаретой в подрагивающих пальцах. Мое спокойствие, великая стена, на которую я потратил годы, вдруг совершенно явственно треснула. Я был уверен, что могу больше не опасаться никаких эмоций, и пожалуйста: девочка картаво назвала мою фамилию, и я позорно сбежал «покурить». Внутри что-то тряслось и екало. Что, стушевался, курильщик хренов?.. Ладно. Возможно, если я разберусь с этим, у меня есть шанс вернуть душевное спокойствие. «Это то самое, напоминающее вялотекущий запой?» - осведомился Сунохара. Я рассвирепел. Последнее время он постоянно встревал со своими ехидными комментариями и порядком меня достал. «Зато я не думал о жене! И я не…» Господи. Конечно, я о ней думал. Я, черт побери, вообще ни о чем больше не думал – чем больше пытался забыть о ней, тем глубже погружался в ад. Было давно понятно, что я выбрал неверный путь, что все это не срабатывает, но я продолжал упорно отодвигать от себя жизнь, словно это поможет мне искупить вину… Из жилой части дома раздался грохот. Я бросил сигарету и побежал через магазин, спотыкаясь о какие-то коробки. Сио лежала внизу лестницы. Я схватился за голову, смачно выругался и понесся туда. Добежав, неловко подхватил ее под руки и посадил на ступеньку. Что делают с детьми, когда они пытаются совершить самоубийство?.. Я панически ее ощупал. Ладони и коленки содраны, на лбу шишка, но в целом она не выглядела сильно сломанной, гнулась в нужных местах и даже не плакала. Последнее меня и вовсе насторожило: по моим представлениям, пятилетняя девочка, грохнувшаяся с летницы, обязана как минимум оповестить об этом окрестности звуковым ударом, сгибающим деревья. Моя дочь же сидела насупившись - щеки покраснели, в глазах слезы, но никаких шумовых эффектов. Я вдруг усомнился – может, Фурукава под старость внезапно посуровели и поменяли методы воспитания, делают из ребенка самурая?.. Да бред какой-то. Она заменила им Нагису, они наверняка наоборот балуют ее почем зря, да и вообще это на них не похоже… Я осторожно положил ей руку на плечо. Вообще должен сказать, что дети оказались чертовски неудобными в обращении: плечо было слишком маленьким, моя рука рядом с ним казалась гигантской грубой клешней, способной что-то случайно повредить. Лоб у меня вспотел – который раз за утро. - Сио, у тебя что-нибудь болит? Она кивнула, и я растерялся окончательно: - А почему ты тогда… не плачешь?.. - А чего нюни разводить, - вдруг серьезно выдала она с давно знакомой папашиной интонацией. Я еле удержался от улыбки. - Понял… ладно, вставай. Пойдем, поищем антисептик. Аптечка лежала там же, где и всегда. Каждая мелочь на этой кухне навевала детские, школьные воспоминания, и я чувствовал себя древним стариком, открывая дверцы и выдвигая ящики. Я еще раз осмотрел Сио, допросил на предмет жалоб и предложений, но мне сообщили, что «ничего совсем не болит, только коленка и вот тут». Потом пришлось, скрипя мозгами, восстановить в памяти порядок обработки ссадин: свои порезы я никогда даже не заклеивал – плевать хотел, само заживет, и даже как-то подзабыл алгоритм. Промыть водой, попшикать антисептиком, намазать пантенолом, заклеить пластырем – черт, сложно, сложно!.. Наконец ребенок был промыт, намазан и заклеен приблизительно в нужных местах. Она по-прежнему пугала меня: рядом со мной вдруг оказался совершенно незнакомый и неглупый человек, а я этого почему-то не ожидал. Мне казалось, что лет до десяти дети вроде овощей. О своем детстве я давно не вспоминал. - Сио. - Мм? - А зачем на тебе рюкзак? - Когда идешь гулять, надо брать его с собой, - наставительно сообщила она и окинула меня сочувствующим взглядом. Она до сих пор часто на меня так смотрит, типа «Ну ты совсем что ли дурак? Мда уж, конечно…». Я попытался представить себе процесс гуляния с детьми. Получилось что-то среднее между парком развлечений и уроком ОБЖ. Кроме того, я всерьез сомневался, что мне можно доверять такое мероприятие: улица, черт знает что может случиться, да и в целом понятие прогулок выпало из моего обихода несколько лет назад. - А надо обязательно идти? – неуверенно спросил я. Потом посмотрел на нее и понял, что да, обязательно: она уже сделала шаг к двери, глаза у нее заблестели всеми цветами радуги и стали сиять, как фонари. - Ак-ки обещал!.. Ну, ясно. «Ак-ки» у нас большой молодец, так и буду его теперь называть… Кряхтя, как старый дед, я влез в кроссовки и еле успел поймать ее за рюкзак: - Сио! Что надо сделать, когда переходишь дорогу? - Взять Ак-ки за руку! – отрапортовала она. - Эээ… ладно, а если папаши нет? - Тогда на светофор посмотреть, - снова этот взгляд, с подозрением меня в тупизне. Прекрасно. Ладно, хотя бы Акио не изменился. Я вдруг мучительно заскучал по нему, захотел увидеть моего второго отца, чтобы он снова врезал мне по спине и сказал… «Береги мою дочь.» Мне словно дали оплеуху. Я мгновенно вспомнил его уверенные желтые глаза, спокойно наблюдающие, как мы собираемся на регистрацию. Тогда я подумал, что он сказал это скорее по традиции, но это была серьезная просьба. Просьба, которую я не выполнил. В голове расползлась тень, и я приготовился привычно ухнуть в пропасть саморазрушения, с убийственной мыслью о том, что… - Эй, Томоя, - кто-то подергал меня за край футболки. Я взглянул вниз, и морок рассеялся: Сио нетерпеливо тянула меня к двери, в ее круглых глазищах все еще стояла радуга. - Пойдем, - ошарашенно кивнул я, и меня вытащили на улицу. Пока я закрывал пекарню, она нарезала около двадцати кругов вокруг столба, еще раз упала, погладила проходящую мимо собаку и дважды взобралась на соседнее крыльцо. Я не мог отделаться от ощущения, что становлюсь древнее с каждым часом. «Откуда у нее столько энергии? От одного взгляда на нее я почти перестал загоняться. Как это вообще работает?..» - медленно думал я, пока меня вели за руку, безостановочно что-то рассказывая про прекрасную новую игру (бейсбол мыльными пузырями). Я смотрел на Сио словно из какого-то тумана: прошло всего пара часов, но меня не отпускало предчувствие, что моя жизнь больше не будет прежней. «И слава богу», - фыркнул Сунохара, и я даже не смог отмахнуться.