Выбор судьбы

      Дорога к Винтерфеллу прошла для Сансы как в тумане — все ее воспоминания складывались из хаотичных отрывков картин, пролетавших перед усталым взглядом. Когда-то она мечтала, чтобы Фреи, предавшие ее семью, нарушившие закон гостеприимства заплатили за свое предательство, но, когда карающая армия королевы подошла к Близнецам, леди Старк даже не могла вспомнить того, что происходило после: переговоры, привычные насмешки старика Уолдера над новой Владычицей Семи Королевств, — за всем этим она наблюдала будто из потустороннего мира. Все это происходило будто бы и не с ней. Даже когда Дейенерис, оскорбленная речами старейшины их рода, приказала вздернуть последнего над главными воротами, Санса не произнесла ни слова. В тот момент ей казалось, что сердце обратилось в глыбу льда, неспособную на проявление каких-то чувств.       Она смирилась с тем, что в жизни бывают взлеты и падения, а потому дала себе обещание выстоять несмотря ни на что. С тех пор Санса больше не проронила ни слезинки и это было страшно, ибо женщина, разучившаяся лить слезы, была поистине непредсказуемой и опасной, потому как эмоции заменял холодный расчет; даже Клиган, знавший свою Пташку как никто другой, с опаской поглядывал в ее сторону, пытаясь понять, какие мысли терзают этот измученный разум, но все его усилия были тщетны. С того момента, как войска покинули Королевскую Гавань, девушка замкнулась в себе настолько, что любая попытка начать с ней разговор, встречалась лишь робкими ответами, чтобы выдержать нормы приличия.       Некоторые злые языки начинали даже поговаривать о том, что юная леди Старк помутилась рассудком от пережитых страданий, но в их словах не было ни капли истины. Настоящая причина этого молчания крылась в усталости, ибо каждую ночь Санса пыталась проникать в сознание Рейгаля — одного из трех драконов Дейенерис, вместе с ним возносясь в небеса в стремительном полете, уничтожающем границы. В небесах не было никаких условностей. Все было абсолютно! Абсолютной в этот момент была даже свобода, ибо каждую секунду она была свободна от долга, чести и морали, от собственной памяти, в конце концов. С каждым днем она могла уноситься все дальше, а связь их становилась все крепче.       Если в самом начале она не могла удержать контакт с драконом, находясь на расстоянии нескольких сот метров, то теперь он уносился на многие мили вперед, открывая для девушки новые горизонты, позволяя ей увидеть мир новыми глазами. Через несколько месяцев их разумы сроднились настолько, что, находясь в его теле, Санса уже не могла наверняка сказать, где заканчивается ее сознание и начинается сознание Рейгаля. Она смогла приручить дракона и искренне радовалась своему успеху, но, увы, не могла им ни с кем поделиться, опасаясь гнева королевы. Однако эти ночные вылазки с каждым разом отнимали у нее все больше сил, заставляя девушку все больше уходить в себя, чтобы восстановиться после очередного полета.       В такой молчаливой отрешенности проходили недели их, казалось бы, нескончаемого путешествия. Санса предпочитала не замечать направленные на нее со всех сторон взгляды, не тратить лишние силы и эмоции на бессмысленные разговоры. Старалась лишний раз не привлекать к себе внимание, но, когда в объятой туманом дали показались высокие башни Винтерфелла, девушку охватило истинное волнение. Как давно она уже не видела свое родовое гнездо! Она уезжала из него робкой девочкой, выращенной на рыцарских балладах о чести и доброте, выстроившей свой иллюзорный мир на хрупком фундаменте девичьей мечты, рассыпавшемся от первого же соприкосновения с жестокой реальностью. Теперь же она возвращалась обратно, возвращалась не наивной девочкой, а сильной женщиной, истинной дочерью Севера, познавшей боль предательства и утраты, до дна испившей чашу разочарования и боли, ибо только в несчастии можно познать свои истинные силы. Она потеряла все: семью, дом, друзей, мечты, — но смогла выстоять, повзрослеть и стать сильнее. И сейчас в Винтерфелл возвращалась его настоящая правительница, та, кто должна была стать истинной Хранительницей Севера, восседая на троне древних королей.       Чем ближе они подходили, чем явственней вырисовывались древние стены на фоне укрытой снежной пеленой земли, тем сильнее обещание Дейенерис вернуть ей родовой замок жгло ее разум. С каждым шагом в душу медленной поступью проникало сомнение, порождённое неуверенностью в том, что юная королева выполнит свое обещание. У Болтонов была армия, а что было у Сансы Старк, кроме громкого имени? Ничего! Все, чем она обладала, было лишь милостью ее подруги, но женская дружба недолговечна, а политика не терпела сентиментальностей, а потому, когда из распахнутых ворот Винтерфелла выехал эскорт в сопровождении нескольких человек, держа над головой фамильное знамя с распятом на кресте человеке, с которого заживо содрали кожу, у девушки от волнения перехватило дыхание.       В этот момент Санса сделала попытку ближе подскакать к королеве, восседавшей на своем белоснежном коне, но была оттеснена сомкнутыми рядами стражи, советников и прочего окружения, состоящего из знатных лордов Долины, Дорна, Речных Земель и Простора. Она видела, как Русе Болтон, спешившись со своего коня, преклонил колено перед королевой, рассыпаясь в лицемерных клятвах верности, одаривая Дейенерис притворно приторной улыбкой, исказившей его узкие губы, но как ни старалась, не могла услышать ни слова. Однако когда Санса увидела учтивый кивок королевы, которым она одаривала каждого лорда, присягнувшего ей на верность, сердце ее упало, а страх сдавил душу словно тисками. Мысль о том, что Дейенерис обманула ее, зажгла огонь в сердце, обрушив все надежды, но, когда Русе Болтон поднялся с колен и направился к своему коню, королева окликнула его, и голос этот разнесся по всей округе, как громогласный приговор. — Когда-то, до восстания короля Роберта, Вы уже присягали на верность моему отцу и дому Таргариенов, потом присягнули дому Баратеонов, затем королю Севера Роббу Старку, а после были Ланнистеры, а, как известно, предавший однажды — предаст снова, когда кто-то посулит больше.       Услышав эти слова, мужчина побелел лицом настолько, что сравнялся со свежевыпавшим снегом, на фоне которого будто огни светились его поблекшие глаза. Он уже собирался пуститься бежать, чтобы укрыться за стенами замка, но налетевший, будто вихрь, Дрогон, преградил ему дорогу, заставив лошадей в панике метнуться в сторону, сбросив всадников на землю. — Ваше Величество, — пытаясь совладать со своим страхом, проговорил Русе Болтон, поднимаясь на ноги. — За время, что мы шли от Перешейка, я много раз слышала фразу о том, что «Север помнит», но лишь сейчас могу судить о том, насколько тяжела эта память. В моих рядах не будет предателей, а потому, чтобы быть честной перед ликами Богов, я предлагаю Вам опровергнуть приговор, давным-давно вынесенный моим сердцем. Я предлагаю суд поединком, на чаше весов которого будет Винтерфелл, Ваше родовое гнездо — Дредфорт и, разумеется, Ваша жизнь.       После этих слов меж стройными рядами воинов воцарилось глубокое молчание, нарушить которое не осмеливался даже гул ветра, несущего с Севера вести о скорой смерти. Молчание это с каждой минутой становилось невыносимым, в какой-то момент Сансе начало казаться, что она слышит в этой тишине не только биение собственного сердца, но и шум крови, бегущей по ее венам. — Я жду Вашего ответа, — более настойчиво проговорила Дейенерис, не спуская фиалковых глаз со своего собеседника. — Иного выбора Вы мне не оставляете, — практически шепотом, как змея, давящаяся собственным ядом, прошептал он. — С кем мне придется сражаться?       В этот мгновение по рядам воинов прошелся оживленный гул, и сотни рыцарей ринулись к королеве, желая прилюдно засвидетельствовать ей свою верность и стать ее карающим мечом в этой схватке.       В очередной раз Санса поразилась тому, сколь переменчивым может быть ветер, гуляющий в душах лицемеров, признающих лишь власть, подкрепленную сильной рукой. Еще недавно ни один из них не согласился бы оказать поддержку неимущей королеве за Узким морем, но когда за ее спиной стояли тысячи Безупречных и драконы, они как пчелы слетались на сладкий нектар благоуханного цветка, облепив его со всех сторон. Раньше бы подобное рвение показалось ей истинным проявлением героизма, но теперь это было не больше, чем льстивое преклонение в попытках достичь величия. Как часто Санса стала заглядывать в свое прошлое, поражаясь тому, сколь слепа она была тогда... но сейчас... сейчас время и потери заставили ее быть прозорливый, научили обращать внимание на не огранённые алмазы, а не на сияющие стекляшки. Они научили ее читать людские души.       Судя по всему, Дейенерис придерживалась подобного мнения, учтиво отвечая на предложения рыцарей, но не давая никому своего согласия. — Моя королева, окажите мне эту честь! — раздался громкий, напоминающий скрежет пилы, голос Сандора Клигана, заставивший прочих замолчать. Многие не понаслышке знали о том, каков был Пес в бою, но удивляло не это. Любопытным был тот факт, что этот воин никогда раньше не высказывал желания драться, защищая честь своего сюзерена до тех пор, пока ему не давали на то высшего приказа, теперь же, на голову возвышаясь над остальными рыцарями, он напоминал человеческое воплощение Воина, спустившегося на землю, чтобы заставить падших держать ответ.       Санса, не ожидавшая такого поворота событий, едва сдержала удивленный возглас и в очередной раз сделала попытку прорваться вперед, но стена из облаченных в кирасы спин стала для нее непреодолимой преградой, а потому, привстав в седле, девушка с душевным трепетом начала смотреть на разворачивающуюся перед ней картину. — Я позволяю, — отозвалась королева, любезно кивнув головой в знак согласия.       Спешившись с огромного вороного коня, Клиган обнажил двуручный меч, вставая перед своим соперником. Глядя на него, Русе невольно отступил назад, продумывая тактику защиты. Будучи куда худшим фехтовальщиком, он даже не рассчитывал победить Пса в открытом бою — с таким соперником нужно было бороться не силой, а умом, но что можно было придумать в такой ситуации? Конечно, будучи куда легче своего соперника, он был и проворней, а значит, мог рассчитывать на то, что у него получится измотать Клигана, но тут было одно «но»: Пес был значительно моложе и, несмотря на свою травму, обладал отменным здоровьем и выносливостью. Дело пахло смертью, и Болтон ощущал ее холодное дыхание за своей спиной. — Соперники готовы? — раздался звучный голос Дейенерис.       В ответ Клиган лишь слегка кивнул головой, а Русе, начиная кружить вокруг него, подобно стервятнику, обнажил свой «Бастард». — Тогда к бою, и пусть Боги решат вашу участь! — Да будет так! — хором проговорили остальные рыцари.       И вновь вышибая десятки искр с лязгом, пробирающим до глубины души, в бою скрестились мечи. Клиган рубился хладнокровно. Не впервые. Впрочем, как и его противник. Русе быстро прикинул, куда ткнет острием — в правую руку, чуть выше локтя, туда, где был стык между стальными пластинами бригантины Пса. И первая кровь будет, и меч этот выродок не сможет держать, а это была бы почти победа.       Нехорошую странность происходящего Клиган понял быстро, сообразил, что удары Болтона сыплются сплошь рубящие, метящие в руки. Действовал он весьма коварно и бить старался наверняка, пытаясь держать своего соперника на расстоянии, нападая лишь изредка и то больше для проверки реакции, чем с намерением нанести подлинный урон. Болтон предпочитал умелую защиту нападению. Сандор был выше, массивнее, а он, Русе, наверняка проворнее. Ему нужно уклоняться. Уходить. Изматывать. Затягивать, но ни в коем случае не подпускать противника к себе, иначе — смерть!       Теперь Клиган не сомневался: перед ним был весьма искусный в своем ремесле и хитрый воин, готовый пойти на любую подлость, чтобы сохранить свою никчемную жизнь и призрачную власть, которую поддерживала тирания его бастарда. Методы боевой тактики Болтона были испытаны давно — колющие удары на первую кровь он пытался нанести намеренно неуклюже, зная, что они будут отражены, а в смертельные вкладывал все свое мастерство. При надлежащей сноровке можно было все сделать так, что соперник не заподозрил бы опасности в этой достаточно примитивной атаке, а он рано или поздно добился своего. Случайная оплошность, которая могла стоить жизни. У Русе эта сноровка безусловно была. А у Клигана — нет. Он умел драться либо насмерть, либо никак. Что-то одно. Никаких игр с жертвой, никакого хитроумного кружения вокруг, никакого притворства. Природа наградила его силой, и Пес не стеснялся ей пользоваться, полностью доверяя своим инстинктам, выработанным годами непрерывной резни на мечах, защищая честь своего господина.       Клиган прекрасно понимал, что противник, вынуждая его атаковать, пытается выиграть время, измотать его. И вот очередной удар расчертил воздух. Не парируя удар, Сандор уклонился, ушел. И снова. И еще раз. Звон и лязг мечей, быстрое мелькание клинков — причудливый танец смерти. Нужно было зажать Болтона, ограничить ему простор для передвижения, заставить сражаться, но как?       В следующее мгновение их мечи вновь скрестились в воздухе над головами, затягивая заунывную песнь, от которой Сансу передернуло несколько раз. Пару секунд противники толкали друг друга, пытаясь опрокинуть, а затем Русе, чувствуя напор Пса, отпрыгнул назад, освободившись от захвата, ибо не мог выдержать прямой удар соперника, превосходящего его по силе. И вновь Клиган бросился вперед, вращая своим мечом. И тут стало ясно, что в более свободном бою, где можно повести плечом, где было место для замаха, тяжелый двуручный меч значительно превосходит «бастард». Отбив несколько ударов Болтона, ударов отчаяния, поскольку ни один из них не причинил серьезного вреда, Клиган вновь увел меч в сторону, но так и не смог нанести удар, так как соперник рубанул его по левому плечу. В ту секунду Санса, не отводившая глаз от своего защитника, отчаянно вскрикнула, ухватившись в гриву своей лошади. Лезвие ударило по наплечнику, погнув его, но, когда Русе потянул клинок назад, разрезая металл бригантины, Сандор перехватил его руку и что было сил ударил под локоть, переламывая кость. Русе покачнулся, даже присел на ослабевших ногах, но потом все же нашел силы распрямиться. Он больше не пытался защищаться, а лишь в бессильной злобе смотрел на своего врага, поскольку силы поднять меч и продолжать схватку у него уже не было. Правая рука обвисла, а левая, сумевшая перехватить «бастард», из последних сил сжимала рукоять, чтобы не выронить оружие на землю. Превозмогая боль, Русе старался держаться на ногах, но последний удар отразить так и не смог. Клинок Пса вошел в его грудь, пропоров тело практически до бедер. И заливая своей кровью утоптанный снег, узурпатор Винтерфелла рухнул вниз, в последний раз взглянув на холодное солнце, а потом вечная ночь заволокла своей пеленой его глаза, а дух покинул темницу бренной плоти.       В ту же секунду его сын, не желавший мириться с поражением отца, а точнее с потерей земель, кинулся на Пса, обнажив свой клинок, но Клиган одним лишь ударом сбил его с ног, вонзая острие меча в грудь распластавшегося на снегу душегуба.       Оглушительный взрыв аплодисментов сопровождал эту победу. Последний раз толпа так рукоплескала ему на турнире Десницы, когда он схлестнулся с собственным братом, желая защитить Лораса Тирелла, но, проследив за взволнованным взглядом Сансы, он увидел, как из разрубленного доспеха сочились тонкие струйки крови, стекая по руке. В пылу схватки Клиган даже не заметил этого ранения, но теперь острая боль в плече возвестила о себе, сковав движения. С одного маху запрыгнув в седло, он, левой рукой натянув поводья, сделал небольшой поклон королеве.       Дело было сделано. Ворота в Винтерфелл были открыты, а замок свободен от узурпаторов. Едва ли кто-то из запуганных защитников решится противостоять целой армии. Сколько ночей Санса грезила о том, чтобы вернуться домой и теперь просто не могла поверить, что сон стал явью. Будто зачарованная, она смотрела на высокие стены, на башни, до сих пор хранившие на себе отпечатки огненных поцелуев, на ворота, оплетенные железной решеткой. Замок, теплицы, башни изрядно пострадали от пожара. Винтерфелл уже не станет прежним, ибо со смертью ее отца завершилась целая эпоха, но это по-прежнему был Винтерфелл, и наконец-то на троне королей Севера будет сидеть Старк.       Будто зачарованная, она рухнула у ворот родового замка, готовая целовать землю у основания массивных стен. Ее сердце в этот момент готово было вырваться из груди, а душа кричать от рвущихся наружу эмоций. И Санса закричала, но в этот раз не от боли, а от переполнявшей ее радости, тронувшей даже самые холодные сердца.       Переступив ворота, она пешком пошла дальше, вглядываясь в каждый камень, каждую трещинку, где-то в глубине души лелея хрупкую обреченную надежду на то, что мать и отец стоят у входа в главный чертог, ожидая ее возвращения, но никто не встретил ее, не запечатлел родительский поцелуй у нее на лбу, а оттого сердце сжалось от неописуемой грусти. — Ну что, Пташка, несмотря ни на что ты все-таки вернулась домой! — Вернулась! — задумчиво проговорила она. — Но дом этот уже никогда не станет прежним! — Боль ослепляет нас! Не дает поднять взгляд вдаль и с надеждой посмотреть в будущее! — отозвался Клиган, оглядывая картину упадка, царившую вокруг. Всего несколько лет отделяли прошлое Винтерфелла от настоящего, но за это короткое время замок, простоявший тысячелетия, практически обратился в руины, которым пытались предать обжитой вид. — А ты думаешь, что есть еще надежда?! Люди властвуют здесь лишь до тех пор, пока Белые Ходоки не заявят свои права на эти земли, а дальше мы все падём, а в мире воцарится вечная ночь! Мы пришли сюда не праздновать триумфальное возвращение! Мы пришли умирать! — холодно ответила она, следуя за королевской процессией. — С чего это вдруг такой пессимистичный настрой? — потирая раненное плечо, ухмыльнулся Клиган. — Помнится, ты сам не раз мне говорил о том, что девочка, выросшая на сказках должна повзрослеть и научиться видеть истину без прикрас. Или ты хочешь сказать, что у нас есть надежда? — У нас есть драконы! — отозвался воин, положив руку на ее плечо. — Сегодня ты вернулась домой, не омрачай свое возвращение мыслями о смерти, об этом ты подумаешь завтра, а сегодня позволь себе порадоваться... — В последний раз! — почти шепотом буркнула она, заканчивая его фразу.       И Санса радовалась, она не была так счастлива с тех пор, как покинула эти стены. Счастьем светились ее глаза, о счастье пела ее душа, им был наполнен каждый ее жест. Девушка заняла бывшие покои своих родителей, которые успели восстановить Болтоны после сожжения Винтерфелла, но все же ее сердце было неспокойно. Какое-то дурное предчувствие неустанно терзало ее мысли, не давая спокойно спать.       Но несмотря на это жизнь потекла своим чередом, неспешно потянулись день за днем. С раннего утра во дворе раздавались тяжелые удары кузнечного молота, готовившего амуницию для предстоящего сражения, то тут, то там сновали каменщики, пытаясь заделать бреши в каменной кладке, с задворок доносился скрежет пилы. Перед замком раскинулись многочисленные бараки для бойцов и наспех сооруженные конюшни, а вскоре из Простора, Долины и Дорна потянулись многочисленные повозки с фуражом для армии.       Все чаще с Севера приходили безрадостные вести о приближении войска падших, и с каждым днем все большее волнение охватывало людей, страшащихся вечной ночи.       Изо дня в день Санса все меньше времени проводила с Дейенерис, погрузившейся в государственные заботы, и с Сандором, практически все время находившегося в дозорах, оттого чувство одиночества, не дававшее ей покоя даже в родных стенах, преследовало ее холодной тенью. А потому девушка стала находить некое успокоение от визитов в крипту, где коротала долгие часы в беседах со своим отцом.       Вот и сейчас, проходя по узкому тоннелю между каменными саркофагами, юная Старк поражалась тому, что раньше эта родовая усыпальница внушала ей истинный страх — ведь каждой клеточкой своего тела она ощущала на себе холодные взгляды предков, но не решалась заглянуть им в глаза. Теперь же, проходя между рядами древних статуй, она старалась запечатлеть в памяти их суровые лики, вспоминая историю каждого правителя, начиная с основателя их рода. Чем глубже Санса уходила в подземелье, тем новее были статуи, держащие в каменной хватке древние мечи. Некоторые уже совсем ветхие, готовые обратиться в прах от малейшего прикосновения, другие проржавевшие, но все еще хранившие на себе отпечатки могущества своих прежних хозяев. Каждый раз, идя мимо, девушка вглядывалась в оружие, пока, наконец, не наткнулась взглядом на весьма занятный экземпляр.       У самого основания статуи Бэнжена Старка, носившего прозвище Горький, она нашла двуручный меч. Его рукоять обратилась в тлен, став пылью веков, но вот лезвие осталось неподвластно времени. Взяв его в руки, Санса поразилась тому, что клинок был по-прежнему был острый. — Обсидиан! — прошептала Санса, проведя пальцем по острию. В туже секунду ей вспомнились десятки легенд, рассказанных Старой Нэн и одна из них была о том, что обсидиановый клинок был единственным оружием, способным убить Белых Ходоков, а потому, завернув свою находку в полы длинного плаща, девушка поспешила на воздух, чтобы морозный ветер разогнал поток дурманящих разум мыслей.       На этом интересные находки иссякли и вновь холодной вереницей потянулись дни, наполненные предчувствием обреченности. Все меньше Санса выходила на улицу, страшась морозов, становившихся все более мучительными. Даже звон кузнечного молота и звуки работы за окном уже не будили ее по утрам, а возобновлялись лишь после полудня, когда под лучами зимнего солнца температура немного повышалась. Так продолжалось до тех пор, пока в один из дней звук набата не возвестил о наступлении неизбежного.       Ей не нужно было спускаться вниз, чтобы узнать о том, что произошло, ибо она чувствовала, что сама смерть барабанной дробью возвестила о своем прибытии. — Два дня, — прошептала она, мысленно отмеряя срок до начала Последней битвы, которая в случае проигрыша станет началом конца для всего человечества. Несколько раз измерив комнату шагами, девушка вызвала к себе служанку. — Леди Санса, — проговорила девушка, достаточно неуклюже поклонившись своей новой госпоже. — Чего изволите? — Какой срок дают до начала битвы? — Не больше пары дней, миледи. Возможно, что уже завтра, — проговорила служанка, опустив свою белокурую головку, в попытке скрыть панику, нахлынувшую на нее в этот момент. — Отнеси это письмо, — тихо проговорила Санса, протягивая девушке запечатанный конверт. — Да, миледи! — А теперь ступай! — бросила она, подходя к окну. Холодное солнце уже окрасило небеса кровавым заревом заката, а леденящий душу ветер красноречивее набата говорил о приближении опасности, ибо мороз был предвестником пришествия Иных. Он скакал в авангарде войска падших, ослабляя живых перед битвой с мертвыми.       Возможно, это был последний заход солнца, которой ей суждено было увидеть, а потому с жадностью приговоренного к смерти она разглядывала пока еще не скрывшейся во мраке солнечный диск и до боли знакомый пейзаж, пытаясь запечатлеть в памяти каждую деталь, а потом воцарилась ночь. И место под небесным сводом заняла ледяная луна, заставившая серебриться покрытые снегом холмы. За лицезрением этой печальной картины прошел не один час, пока, стук в дверь не вывел девушку из состояния молчаливой задумчивости. — Войдите, — робко отозвалась она, устремив взгляд на высокого воина, застывшего на пороге. Санса не видела Сандора уже несколько дней, и сейчас, глядя на него, никак не могла найти слов, которые прокручивала в своих мыслях последние часы.       Клиган тоже молчал, впервые переступив порог ее опочивальни не будучи охранником, вынужденным вести девушку на поклон к злобному мальчишке, придумавшему очередной способ унизить свою несчастную невесту. — Ты хотела меня видеть, Пташка! — проговорил Сандор, решившись нарушить тишину. Но, несмотря на его вопрос, девушка продолжала смотреть на него в каком-то молчаливом оцепенении, будто увидев перед собой призрака, восставшего из могилы, но потом, взяв себя в руки, подошла ближе к нему и уселась в большое кресло, стоявшее у камина. Несмотря на личину спокойствия, которую она пыталась примерить на себя, ее нервные, почти механические движения выдавали душевное волнение, которое она тщетно пыталась обуздать. — Когда? — тихо произнесла она, устремив на него взгляд своих небесных глаз. — Все говорят, что через два дня, но лично я думаю, что они не дадут нам лишнего дня жизни. — То есть завтра? — обреченно проговорила Санса, глядя на огонь. — Где ты будешь? — А где мне еще быть, как не в авангарде?! — усмехнулся Пес, подходя ближе к ней. — Тогда прими от меня эту вещь и пусть она хранит тебя в бою, — тихо проговорила девушка, взглядом указывая на меч, обернутый в черный бархат. Ухватив рукой за рукоять, Клиган сбросил ткань, с изумлением рассматривая оружие. — Обсидиановый клинок?! — с изумлением проговорил воин, глядя на Сансу. — Неужели ты веришь в эти сказки? — Если легенды о Белых Ходоках реальны, то правдивы и сказания о том, что лишь драконье стекло способно принести им смерть. Рыцари носят по два меча, так пусть один из них станет твоим спутником в этой битве. — Откуда он у тебя? — Скажем так, камень — это подарок одного из моих дальних предков, а оправа выкована местным кузнецом. — Хорошо, — отозвался мужчина, уже направившись к выходу, когда его окликнул нежный голосок. — Сандор, — опустив глаза в пол, проговорила Санса. — Что? — Ты не мог бы остаться со мной этой ночью? — практически задыхаясь от стыда, прошептала она, заливаясь пунцовым румянцем.       Сколько раз он рисовал в своем воображении эту картину, сколько раз бессонными ночами, заливая свои душевные раны кислым вином, он грезил наяву о том, что Пташка произнесет эти слова, но теперь, услышав их, не мог поверить в то, что слух его не обманул. Прокрутив ее фразу несколько раз в своих мыслях, он решил, что это разум играет с ним злую шутку, пытаясь найти в ее словах столь желанный его сердцу смысл. Не могли они быть правдой, не могла девушка желать его, будучи окруженной десятками рыцарей, к тому же, они почти не говорили с тех пор, как покинули Королевскую Гавань, ибо каждый из них был настолько погружен в свои заботы, что не находил, а точнее страшился того, что могло произойти, окажись они наедине. — Ты хочешь, чтобы я... — он так и не решился продолжить. — Провел эту ночь со мной! — закончила она, сама не понимая того, как ей хватило духу произнести эти постыдные, недозволительные слова. — Видимо, у Пташки от страха совсем рассудок помутился?! — насмешливо фыркнул он, пытаясь упорядочить свои мысли. — Ты даже не понимаешь, о чем просишь, а когда придет осознание собственного поступка, придет и раскаяние! — Отнюдь. Мы можем не встретить завтрашнего заката, а потому перед нами лишь эта ночь, за которую мы должны прожить целую жизнь. И я хочу провести ее так, чтобы в смерти ни о чем не сожалеть. У меня было много времени, чтобы подумать над тем, чего желает мое сердце. Порой мне казалось, что судьба навечно развела нас в разные стороны, но потом ее невидимая рука сводила нас вновь. Моя душа сделала свой выбор. Мне не нужен красивый летний рыцарь, которого так желала наивная девочка, мне нужен мужчина, с которым не страшно будет встретить смерть. И этот мужчина — ты. Если нам завтра суждено умереть...       Закончить она не успела, ибо мужчина притянул ее к себе, сорвав с губ жадный поцелуй. Она была тем источником, который способен утолить его жажду, и сейчас, имея на то ее согласие, он мог позволить себе напиться, а то и с головой нырнуть в этот чувственный водоворот, опьянявший его хлеще крепкого вина. Это был настоящий подарок судьбы, который Сандор даже не рассчитывал получить.       Санса почувствовала, как у нее внутри все переворачивается: решимость смешивается с природной стыдливостью, которая вечно следовала за неопытными девицами, решившимися на первую близость с мужчиной, но в то же время сладостное предвкушение охватило все ее тело, отодвигая эти мысли второй план.       Не один год потребовался ей на то, чтобы признаться самой себе в том, какое место в ее сердце занимал этот угрюмый воин, которого она раньше страшилась пуще бешеной собаки, но сейчас былые страхи не имели над ней власти. Этот мужчина прошел с ней сквозь огонь и воду, он был рядом с ней тогда, когда остальные отвернулись от нее.       Сколь глупа она была раньше, гоняясь за лицемерной красотой и учтивостью — ядом высшего общества! Теперь она повзрослела и научилась видеть ценность в другом: в преданности, в самопожертвовании, в доверии. Клиган не имел ничего общего с ее идеалом красоты, он не был рыцарем, не сулил ей золотые горы, не кормил сладкими речами, желая запереть в клетке. Он был собой — угрюмым, саркастичным, порой жестоким, но в нем было куда больше благородства, чем в лучезарных лицемерах, щеголявших по двору в светящихся, как солнце, доспехах. И сердце сделало свой выбор, а она покорно повиновалась его воле.       Крепко обхватив его за плечи, девушка ответила на его жаркий поцелуй, коснувшись рукой его изувеченной щеки. Мужчина не дернулся, не отстранился, принимая эту легкую ласку, но потом, склонившись над ней, коснулся ее тонкой шеи, на которой усиленно пульсировала голубая венка, просвечивающаяся сквозь алебастровую кожу. Губы Сансы приоткрылись, выпуская учащённое дыхание, а в глазах появился странный блеск, словно отблеск пламени, разгоравшегося у неё внутри. Спина прогнулась, и она тесно прижалась к своему защитнику.       Они наконец-то оказались одни, там, где никто не станет им мешать. Сегодня им не нужно было урывать мимолетные мгновения близости, ибо эта ночь принадлежала только им. Только двум сердцам, решившим соединиться воедино.       Секундой спустя на каменные плиты упал широкий плащ воина, а за ним с лязгом рухнула кираса и наплечники. С нарастающим желанием Клиган стал целовать ее более проникновенно, проводя языком внутри ее рта, проникая все глубже, чтобы насладиться вкусом ее медовых уст. В это мгновение в нем жила какая-то слепая вера в то, что он не будет отвергнут, а потому он мог позволить себе быть неторопливым, изучать каждый изгиб ее податливого тела, смакуя каждое прикосновение. Санса покорно открывалась ему навстречу, забывая обо всем в приливе яростно-пылкого восторга.       Она ощущала у себя на спине более требовательные прикосновения его рук, одна из которых устремилась вверх, а другая вниз, приподнимая юбки, расшнуровывая шелковый корсет. А потом девушка почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног, и действительно, Сандор, не прекращая поцелуя, поднял ее на руки и осторожно положил на кровать. Она инстинктивно подалась навстречу ему, когда он лег, наполовину накрыв ее своим телом. Поцелованная огнем половинка его рта слегка царапала девичью кожу, заставляя сотни мурашек пробегать по ее спине, но это, к ее собственному удивлению, лишь разжигало пламя желания, оборачиваясь томительным жаром внизу живота и заставляя девушку едва заметно постанывать от каждого его касания.       Его руки, гладившие тонкую шею, скользнули, наконец, под ее корсаж и легли на тонкие кружева сорочки, прикрывавшей упругие груди. Не сумев выдержать его напор, ткань с треском порвалась, высвобождая девушку из своих оков. Мужские пальцы лихорадочно расстегивали оставшиеся пуговицы на легкой ткани, желая добраться до чувственной плоти и, наконец, коснулись втянутого живота и двинулись вверх.       Стараясь ни на секунду не прекращать свои ласки, Сандор поспешно стянул с себя рубашку и сапоги, прильнув к ее обнаженной коже, обдавая тело Сансы своим внутренним огнем. В этот момент все границы между ними были стерты, остатки разума кричали ему, что он прошел точку невозврата и теперь не сможет остановиться, даже если горн протрубит начало битвы.       Ночь и предвкушение опасности — два вечных спутника, следовавших за неудержимой страстью. Они сулили нескончаемые наслаждения, создавая ни с чем несравнимый ореол таинственности, до предела обостряя чувства. В этой темноте взаимный неутолимый голод влюбленных, впервые нашедший удовлетворение в объятиях друг друга, словно сорвался с цепи. Голод, лишь на мгновение утоленный жадными поцелуями, шумными вздохами и возбуждающими стонами.       Наклонив голову, Сандор стал осыпать пламенными поцелуями ее плечи и груди, а она пропустила пальцы обеих рук сквозь его иссиня-черные волосы, инстинктивно прижимая его к себе. Это была настоящая феерия страсти, сводившая с ума каждого из них.       Одежда, ставшая их злейшим врагом в этот момент, поспешно срывалась с разгоряченной плоти, обнажая всю глубину его желания. Санса не могла отвести глаз от неясной фигуры Клигана, освещенной тусклым светом почти погасшего камина. Его взгляд так же не отрывался от нее, будто отказываясь верить в то, что происходящее не является плодом больного воображения. Но для спокойного созерцания было не самое подходящее время. Ни Санса, ни Сандор не желали останавливаться. Раз ступив на эту дорогу, они решили до конца пройти этот путь. Вместе.       С удивлением для себя девушка заметила, что ее руки так же касаются мужского тела, изучая каждый изгиб, каждую мышцу, каждый шрам, оставленный вражескими клинками. Ее пальцы скользнули по мускулистой груди, спускаясь вниз, по подтянутому животу и застыли в робкой нерешительности.       Наконец, обнаженные, они повернулись навстречу друг другу, слились плотью, и из груди обоих вырвались одинаковые стоны наслаждения. Ее кожа горела огнем в тех местах, где его губы касались ее плоти.       Прилив страсти был подобен взрыву, в этом мгновении растворилось все сущее, а мир сузился до их ложа, объятого любовным порывом. Раздавались тихие вздохи и хриплые стоны, им вторил шелест простыней, но ни один из них не произнес ни слова, чтобы не разрушить изумительного ослепления любви.       Когда мужчина коленом развел ее бедра, устраиваясь между ними, Санса почувствовала, как его твердая плоть коснулась ее девственного лона, и, не сумев подавить болевой вскрик, попыталась отстраниться. В то мгновение ее глаза расширись, а душа наполнилась каким-то необъяснимым страхом. Издав вздох, смешанный с удовольствием, Клиган слегка отстранился, вглядываясь в лицо девушки, на котором замерла страдальческая гримаса. Глядя на нее затуманенным страстью взглядом, он лихорадочно пытался сдержать свои животные желания, которые девушка не была готова вынести. Поддавшись своим инстинктам, желая излить напряжение, томившееся в его теле не первый месяц, он совсем позабыл о том, что на этот раз ложе с ним делила не очередная шлюха в грязном борделе, а благородная девица, о которой он грезил бессонными ночами, а леди требовали к себе иного отношения.       Коснувшись губами ее груди, мужчина начал языком играть с ее чувственными сосками, а потом прочертив дорожку из влажных поцелуев по ее животу, ухватил девушку за бедра притянув ее к себе. Он вошел в нее медленно, проникая в самую глубь ее женственности, утопая в ней. Она вцепилась ногтями в его плечи, издав мучительный крик. В ее глазах в этот момент отразилась боль, приправленная первобытным страхом, и девушка инстинктивно попыталась отстраниться, но Клиган прижал ее к себе, замерев внутри. Это было ни с чем несравнимое ощущение, заставившее его прорычать, склонившись над ее ухом. Но вскоре боль отступила, и Санса покорно обмякла в его руках, предоставляя ему полную свободу действий. Она двигалась, только когда двигался он, инстинктивно подчиняясь его ритму. Их тела сливались с все большей силой, это слияние становилось почти болезненной зависимостью, заставляя каждого желать большего, пока, наконец, они не достигли своего пика, со стоном рухнув на простыни.       И вновь в их мир, наполненный приятным послевкусием страстных ласк, ворвалась реальность. Она вступала в свои права исподволь, проявляясь сначала в постепенно успокаивающемся пульсе, затем в перемещении тела Сандора на постель рядом с ней.       Воцарилась глубокая тишина, ночная тьма сгустилась. Понемногу факт случившегося стал обозначаться, разрывая покров страсти. Санса лежала на спине, неподвижно и скованно, пытаясь совладать со своими ощущениями, смирить бушующий разум и бьющееся сердце. В это мгновение сильная рука Клигана притянула ее к себе, уложив голову девушки на свое плечо.       И вновь между ними повисла тишина, но это было уже не то гнетущее, неловкое молчание, преследовавшее их раньше, это была тишина, в которой двое влюбленных могли без слов читать души друг друга, предаваясь манящей близости. Час постепенно сменялся часом, ночь окончательно вступила в свои права, бросая в окно слабый лунный свет. — Сандор! — тихо прошептала Санса, приподняв свою прекрасную головку. — Что? — еще тише отозвался мужчина, находившийся уже на пороге сна. — С тех пор, как мы уехали из Королевской Гавани, мне не дает покоя одна мысль... — Какая? — Даарио... — тихо отозвалась она, вглядываясь в лицо мужчины. Одного звука его имени было достаточно, чтобы Клиган обратился в каменную глыбу, пальцы, до этого рисовавшие причудливые узоры на ее спине замерли в напряженном ожидании, которое девушка почувствовала каждой клеточкой своего тела. — И что ты хочешь от меня услышать?! — практически прорычал он, пытаясь совладать с приступом ревности, захлестнувшим его с головой. Возможно, это было и глупо — ревновать к покойнику, но одна лишь мысль о том, что сейчас на его месте мог быть другой мужчина, заставляла Клигана клокотать, как извергающийся вулкан. — Я хочу, чтобы ты мне сказал, что он погиб не от твоей руки! — тихо отозвалась она, устраивая руку на его груди, будто желая услышать голос сердца. — Нет, это не я, — со вздохом ответил Сандор.       А что, собственно, он мог ей сказать?! Правду? Но зачем нужна была такая правда, которая не несла с собой ничего, кроме боли. Раньше он говорил правду, потому что для него не имели значения чувства собеседников, теперь же все обстояло иначе. Теперь он, как никогда, понимал тех, кто спасался за покрывалом лжи, желая оградить близких от жестокой реальности. Да, это он убил Даарио Нахариса. Убил не случайно и не в порыве злости, ибо то была добровольная битва мужчин, решивших сразиться за руку и сердце любимой женщины. Приняв этот вызов, никто из них не уже не мог, да и не хотел поворачивать назад. В их руках была чаша жизни и смерти — победа одного неизменно бы повлекла за собой смерть другого, а Клиган хотел жить, жить ради этого момента, ради мимолетного взгляда, ради нежного прикосновения. Он выбрал жизнь, а потому обрек другого на смерть. Эгоизм? Но разве Даарио, бросивший ему вызов, поступил бы иначе? Разве осудил бы его поступок любой другой мужчина, получивший от дамы сердца надежду на близость? Это был честный бой, честная победа, но он никак не решался в ней сознаться. Когда-нибудь он найдет в себе силы сделать это, а она, возможно, найдет в себе силы его простить, но не сейчас. Сейчас эта правда принесет лишь новую боль каждому из них, а потому ей лучше оставаться запертой в чертогах его памяти до тех пор, пока Боги не решат, чтобы она вышла наружу.       Санса ничего ему не ответила, лишь сильнее прильнула к его груди, запечатлев на ней скользящий поцелуй. Это были те слова, которые она желала услышать, а потому ни на миг не усомнилась в их искренности, ибо любой человек видит в любимых лишь то, что желает видеть, не замечая остального. Любовь была слепа и глуха, зато взамен дарила приятную негу и покой, которые девушка даже не рассчитывала испытать.       Уснули они после полуночи, когда в их сердцах затух огонь страсти, сжигавший их души несколько часов назад. Сандор крепко сжимал девушку в объятиях, прижимая к груди, как самую большую драгоценность, предвкушая приятное пробуждение, ибо каждый из них впервые проснется в объятиях любимого человека.