***
Свечи зажигались одна за другой. Темень уходила прочь, и очертания зала становились отчетливее. Шаги по невысокой лестнице эхом разлетались, заполняя собой всё широкое пространство. Каждый фитиль она хотела зажечь вручную, словно выполняя какой-то свой особенный ритуал – с чем она прощалась, чего желала и о чём сожалела, не могла выведать даже мать Исабеллы. Вот уже были видны деревянные лавки, что стояли в ряд вблизи алтаря. Иси чувствовала особую раздражительность и каждым резким словом нарочно пыталась задеть Елену с группой из трех девушек-помощниц старше самой виновницы грядущего торжества на пару лет. Каждый их шепот она воспринимала на свой счет, и паранойя вконец взяла верх над расшатанной за период подготовки к свадьбе нервной системой. – Моя Белла, почему тебе вздумалось одной зажечь все эти свечи? – обеспокоенным голосом Елена пыталась мягко намекнуть об абсурдности задумки дочери и в то же время не навлечь на себя её гнев. – Тут их не меньше тысячи. Женщина продолжала говорить с дочерью, сидя в своём кресле без подлокотников, ровно и гордо, точно на шарнирах, как и подобало дамам высших кругов. Елена была не молода и, родив поздно второго ребёнка, совсем потеряла здоровье. Ноги постоянно болели, и легкие простуды были частыми спутниками синьоры Феркаличели. Не давая воли своей хвори, она из последних сил, с особой охотой и старанием, помогала и присутствовала при подготовке выдачи дочери замуж. И вот сейчас оставались последние тяжелые предрепетиционные дни, после которых один ребенок стал бы полностью взращенным и оторванным от материнского плеча. Оконная фреска Марии Магдалены осветилась огнями, зажженными Исабеллой. Она молчала. Слова матери были пусты, и невеста не собиралась отвлекаться от своего занятия ради ответа на столь неуместный вопрос. Она совершенно не понимала, отчего же Елена не могла поставить себя на место Иси, отчего девушки-помощницы стояли над её душой, мешая дрожащим рукам зажигать спички. Ведь с каждой новой головкой сгоревшей спички её проблемы улетали прочь, желание радоваться со всеми родственниками и гостями наступающему дню теряло свой смысл. Исабелла находила в этом смирение, привычную душевную пустоту и безразличие. Так ей было легче. – Белла, – протяжно произнесла мать, отчего эхо надолго наполнило собой собор, – ...девушки готовы тебе помочь. Зажженная спичка выскользнула из рук Иси и, упав на мраморный пол, погасла. Все замерли. Проводив падающую обугленную спичку взглядом, Исабелла судорожно провела тонкими пальцами по волнистым прядям каштановых волос. Она посмотрела на девушек, потом на мать глубиной крупных карих глаз, стараясь передать все ненависть и обиду за случившееся. Но Елена понимала, что дикий взгляд дочери передавал её осознание и понимание той безнадежности, которую теперь не исправить. Белла сама приняла такое решение. – Мама, – на выдохе шептали маленькие, но пухлые губы, – …уходите, – все так же тихо, с опешившим видом отвечала девушка, в то время как темные круглые глаза наливались слезами. Она приложила два пальца к губам, словно этим жестом пытаясь сковать всхлипы и стоны души, что настойчиво вырывались наружу. – Сил моих больше нет это терпеть, Белла!.. – в сотый раз повторяла она имя дочери. Браня под нос себя, её, богов и окружающих людей, Елена неловко поднялась со стула, и направилась прочь с церковного зала, а девушки-гувернантки покладисто шли за ней. Как и хотела, Иси осталась одна в слабоосвещенном здании.***
Она стояла в широком проёме между сидениями, не находя в себе силы пройти к алтарю и зажечь крупные свечи там. Проведя последние пару часов в полном одиночестве, Исабелла так и не осветила все уголки церкви. И такое положение дел её устраивало: предпочитая дню ночь, Иси была готова совершить обряд бракосочетания под покровом тьмы, но воля родственников распорядилась иначе, и теперь оставалось ждать восхода Солнца, озарения лиц дневными лучами и невозможность скрыть за пеленой мрака свои терзания. – Ты ведь не собираешься пробыть здесь всю ночь? – Мужской голос разорвал тишину. Темноокая Белла не верила своим глазам. Но в осознании того, действительно она видит его или нет, девушка не нуждалась. Ноги вели её вперед, а тонкая свечка, что горела в руках, озаряла ей путь. – Марко… – на выдохе произнесла она, и капля воска упала на бледную руку. Жар окутал плоть, и мужчина поспешно положил свою ладонь поверх обожженной. Иса прикрыла глаза, но его образ не вышел из её головы. – Дорогая сестра, я очень ждал нашей встречи. И теперь счастлив увидеть, как отец поведет тебя под алтарь. Я боялся не успеть на празднество, – то был сын Константина Феркаличели от первого брака. Крепкий юноша, с мертвыми глазами, как подчеркивала для себя Белла, небрежно уложенными, но умиляющими дам смольными волосами, и особыми губами, что делали его лицо выразительнее и мягче. Он же одной только улыбкой располагал к себе любого собеседника, и в такие моменты сестру переполняла гордость за старшего брата. В нем нет изъяна, Марко был добр и учтив с каждым. Лишь грустные пустые глаза были зацепкой для внимательного следопыта к постижению его личности. И каждый раз, подмечая еле заметную меланхолию и тусклость его серых очей, Иса гордо подчеркивала, что понимает его как никто другой. Будучи гордостью семьи, он отправился по стопам отца и служил в Земной гвардии специального назначения, что была тесно связанна с Селенской, но путь к Луне был для него тернист, отчего последний раз Исабелла видела его еще на Земле четыре долгих года назад. Никакие мысли не заполняли её голову, лишь низкий голос эхом выдавал последнюю фразу мужчины. Перед ним она не лукавила. Никогда. – Милый Марко, я не разделяю твоего счастья. Ведь, будучи невестой, я должна испытывать приятное предвкушение по отношению к грядущему празднику, но ничего кроме тревоги я не ощущаю, – она не смела смотреть в его глаза, зная, что прозвучавшее было несносным лепетом ребенка. Свеча погасла, и силуэты молодых людей канули во мрак, только свечение вдали вычерчивало ореол их лиц. – Мне известен алгоритм любви, я готова даровать её супругу в полной мере. Даже сейчас он считает, что я отдала ему своё сердце. Он счастлив, – девушка убрала свою руку из-под мужской и теперь смотрела прямиком в его глаза, ведь темнота бы скрыла все эмоции, что не желала показывать темноокая Белла. Марко молчал, и все вокруг не проронило ни звука, лишь потрескивание огней говорило о том, что время не застыло на месте в этом храме. – Но сладострастные речи не смогут помочь навсегда скрыть истину. После свадьбы наступит брачная ночь… – безэмоционально напоминал Марко, пока его взгляд скользил вдоль местности, пытаясь заострить на чем-то конкретном внимание. В это время Исабелла была совершенно сбита с толку. Больше всего она гнала именно такие размышления прочь. И вот Марко сам загнал её в угол этим вопросом. Она долго думала, складывая в голове подходящие фразы, но найти нужных слов не получалось. Тогда девушка попятилась назад, волнистые локоны застелили лицо, и сама она побледнела. В эти минуты Иса благодарила господа за то, что вечер опять выручает её и скрывает в себе все смущение и смятение юной девы: – Я девственна, и каково быть с мужчиной мне не ведомо, тут я не знаю, как себя вести, – Белла судорожно мяла ткань своего длинного пышного платья, что особенно сильно любила – оно было бархатным, бордового цвета, с белыми вставками на юбке и облегающей тканью на рукавах. Платье сковывало корсетом талию, а подол шел расклешено в пол. Молодая невеста не смела больше ничего добавлять к своим словам. А Марко счел этот жест достаточным, чтобы лукаво улыбнуться, и, схватив её за запястья, повести следом за собой к креслу, на котором несколькими часами ранее сидела матушка Елена. Подойдя к громоздкому предмету интерьера без ручек, чья спинка из красного дуба была обтянута дорогой тканью, уверенный в себе юноша остановился. Лучи, исходившие от озарившегося свечами окна с фреской Марии Магдалены, вновь стерли преграды между братом и сестрой. Он долго вглядывался в её карие глаза с темно-зелёным контуром и спокойно дышал, дразня выдыхаемым воздухом её пылающие щеки. Мужчина улыбнулся, и тревога улетучивалась с каждым новым вздохом от Исабеллы. Нижняя её губа вздрогнула, и, заметив это, Марко провел большим пальцем по ней, медля и томя. Наконец он сел. И его пронзительный взгляд говорил, что юноша желал такого же действия от сводной, не родной по крови сестры. Вот и теперь Исабелла понимала все и, повинуясь, аккуратно присела на колени Марко. – Ты должна сесть ко мне спиной и слушать каждое моё слово, – нашептывал он ей, словно змей искуситель, сподвигая на совершение грехопадения, – …попробуй прочувствовать… – невинная Белла слушалась. Облокотившись на спинку кресла, наследник семьи Феркаличели неспешно водил руками по платью, упорно пытаясь прочувствовать расположение бедер Беллы. Еле касаясь, он доставлял ей дразнящее удовольствие. Иси хотела, но не получала желаемого, что будоражило её разум. Под напором его рук чужая невеста чуть раздвинула ноги в стороны. – Будь покорной, и мужчина сам покажет, как будет ему приятно, – одной рукой Марко упирался ей в плечо, в то время как другой обнимал за талию. Точно терпеливый учитель, старший брат неспешно объяснял новый урок. Плавно водя тазом, он словно насаживал Беллу на возбужденный орган, – Будь желанной, и ты сама покажешь, как будет приятно тебе. Выдыхаемый Марко горячий воздух опаливал шею Иси. Сдерживать чувство, которая юная дева испытывала впервые, было неподвластно. Ощущая прилив чего-то неописуемого, она ухватилась за его ладонь, что поддерживала прекрасную Беллу за корсет, и поднесла пальцы мужчины к губам. Пташка закрыла глаза. Но она продолжала видеть его образ: невозмутимый, мудрый и нежный. Оставляя мокрый след на его пальцах, юная "блудница" страстно целовала их, редко позволяя себе посасывать кончики подушечек. Дыхание учащалось, и брови на её лице стали морщиться сразу после того, как Марко принялся коротко и надрывно целовать её теплые оголенные плечи своими ледяными губами, что с первого знакомства пленили деву. Понимая, чего теперь она сама хотела, Исабелла положила голову на своё плечо. И как желала того сестра, опытный любовник прильнул в поцелуе к её щекам, а потом и уголку губ. Он продолжал подбираться к чувственным устам, руки его ложились на ложбинку запретного плода, а Иси продолжала сама насаживаться, как было удобно ей, на закрытый, но отчетливо чувствующийся мужской орган под одеждой. Вот Марко уже достиг её губ, и был готов вкусить нежные уста, но внезапная всепоглощающая эйфория окутала плоть Беллы, побуждая тело выдыхать звучные стоны и содрогаться. Впервые пташка испытала столь диковинные ощущения, и с ней был её Марко. Чувственный акт в божественном месте перевернул сознание прекрасной Исабеллы, и единственным свидетелем проявления чувств, которые девушка и не рассчитывала испытать, стала фреска Марии Магдалены.