Ende des Schweigens

А дальше – мир с ног на голову. Небо стало морем, тёмным, бурлящим. А дальше – полярные звёзды полетели на землю, холодно блеснули и взорвались в пространстве. Дальше – талый снег зазвенел ручьём, и с запада повеяло тем самым ветром, от которого лёгкие запитали кислород. Ривай откинул на стол утреннюю газету и осмотрелся по сторонам. Здесь было не светло и не мрачно. Серо… На периферии сознания звенела чужая болтовня, чудом мало отвлекая – Зоэ щебетала с официантом об истории происхождения кофе, зачёсывала пальцами растрепавшийся хвост на макушке, не переживая о правилах поведения за столом. Он – смотрел на неё и сквозь, играя сигаретой между пальцев. Он – перебирал в голове картинки, одна сменяли другую: её нога впервые ступила из такси на дорогу, блеснули в темноте холла масляные зрачки; её застывшая спина в коридоре отеля, слёзы в уголках глаз, когда исчезли они в темноте её номера; её мучительная улыбка на балконе, горькая, словно полынь, их первая встреча после той, которую он обещал сделать последней. Ривай смотрел на неё и не мог привыкнуть – вот она дружелюбно отогнала официанта, быстро заскучав, сменила фокус внимания, зацепила с тарелки обваленный в сахаре пончик. У него свело скулы приторной сладостью – она впилась зубами в сиропную мякоть, думая о чём-то своём (наверняка ни о чём серьёзном), даже не скривилась от чёртовой химозности: - Самые вкусные пончики здесь, - отметила, будто сама с собой размышляла, глаза гипнотизировали точку чуть выше над его плечом. - У меня от них зубы слипаются. Чёртовы американские сладости. - О-о, ну ты же только и привык, что к штолленам да бретцелям, мистер Аккерманн, - на его имени она намеренно снизила тон, произнесла по слогам одними губами. Дразнила, как умела – и он снова жалел, что не скрутил ей шею в своё время. Переложил ногу на ногу, подвинул на край пустую чашку. - Мясо с кровью звучит лучше в разы. - А что ещё звучит хорошо? – не показалось. Ривай выгнул бровь и зажал сигарету меж двух пальцев – чужая нога под столом плавно погладила штанину, и он даже не отпрянул брезгливо, не побеспокоился о чистоте ткани. - Плохая идея выводить меня на флирт на людях. - Почему? Я тебя смущаю? Ривай еле уловимо наклонился. Улыбка треснула, её смыло тёплой волной. Ханджи легонько поморщилась и терпко прищурилась – пальцы, тисками сжавшие коленку, больно прошлись выше по внутренней стороне, чужое колено толкнуло её по ноге, нагло отводя в сторону. Ханджи тряхнула головой, скрывая за волосами вспыхнувшие уши, с трепетом приготовилась к продолжению. Почти капризно застонала – её отпустили резко, словно в пропасть толкнули. Она снова улыбнулась. Чёрт побери. Не отпустило. - Я. Доходчиво изъясняюсь? – даже не поменялся в лице, мерзавец, лишь в тех глазах – густой туман. Не видно нутра, не разглядишь, как не пытайся. Да и незачем. - О, да. Даже без слов. Ривай отпрянул, откинулся на спинку стула. От неё пахло сахаром с корицей, прилипшим к губам и, одновременно с этим – горькой ягодой после дождя, в самой тёмной лесной чаще. Закурил, потянул в горло дым – глаза забегали по строкам, закружили сухие мысли, отвлекая, погружая глубоко в себя. От неё пахло терпкостью, дикостью, едкостью – родной землёй и, в то же время, самой незнакомой, на которую никогда не ступала его нога. От неё пахло страстностью, резкостью, острой нежностью. Ядовитой дождливостью. Так пахла жизнь в самом земном её проявлении, и нигде… Он не чувствовал себя настолько дома. Как здесь. - На этих выходных бывший подчинённый пригласил меня на вечер, в связи с рождением его ребёнка, - Ривай кивнул официанту, жестом указывая, что нужен счёт, даже не глянул в её сторону, вроде не особо интересуясь её мнением. Она потянула сигарету из его портсигара, улыбнулась, вроде… Не особо предавая его словам значения. - Чудо какое. Передавай от меня поздравления, - щёлкнуло колёсико зажигалки. Он поднёс пламя к её лицу так, как подносил, когда нашёл её при смерти в снегу, водил вдумчиво, бросая тени на холодную кожу. – Я с Майком и Нанабой тогда схожу в кино. - Ты пойдёшь со мной, - Ханджи неуловимо дрогнула. Неприкосновенная властность в тоне цепанула лезвием по сердцу, швырнула в лицо лёгким раздражением, парадоксально, тем не менее, погружая в горячее томление. Оскалилась, уклончиво повела плечами – в её планы не входило беспрекословное подчинение. - Я, конечно, понимаю, что твоя жестокость не знает границ, но вести такую, как я, в «логово» врага, будет… Немного слишком, нет? - Моя жестокость не знает границ так же, как и твоя бесцеремонность. И не ври мне, что ты не заинтересована. Тебя хлебом не корми – дай потешить самолюбие в компании незнакомых людей. Ханджи усмехнулась. Выпустила дым, махнула ладонью перед лицом, отгоняя горечь – ещё не привыкла. Ривай перехватил газету, сделал вид, что скучающе вернулся к чтению: - Впрочем, ставить условия я тебе не буду. Ханджи смерила его долгим смешливым взглядом. Начинало раздражать – хоть он даже не поднял на неё глаза. Небо шумело, словно море перед штормом. Возвела глаза к потолку, будто глубоко задумалась, воодушевлённо пожала плечами: - Если там будет ещё что-то, кроме бретцелей, то почему бы не пойти? Ривай удобнее согнул ногу и скептически качнул головой – не глянул в её сторону, чтобы не меняться в лице. Вечер не обещал быть томным. *** А дальше – попытки простить самого себя за малодушие. Нужные слова не лезли, о последствиях не думалось, решения не принимались. Не то, чтобы он сильно старался. - Я думаю, не стоит уточнять, что немецкий из твоих уст звучать не должен. И сделай что-нибудь с этим своим акцентом. - Как много условий от джентльмена, который сам же меня пригласил. - Не паясничай. Прозвучало по-детски. Ну, и чёрт с ним. Он подъехал к отелю ровно в восемь. На улице было пусто, на город опускался фиолетовый туман. Покурить не успел – дверца автомобиля весело клацнула, и он недовольно сжал руку на руле, стоило ей вспорхнуть на сидение. На Ханджи был кожаный тренч, и сапоги плотно облегали щиколотки, будто вторая кожа. Он даже мысленно хмыкнул, удовлетворённый – не слишком повседневная, но и не вычурно нарядная, девчонка источала энергетику тотального равнодушия перед тем, что будут говорить за её спиной. Он бы уважал таких – если бы хоть к кому-то мог проникнуться минимальной приязнью. Он бы уважал таких – но расстояние между ними электризовало воздух вплоть до покалывания пальцев, и было… Едва ли приятно. В половину они подъехали по указанному адресу, и он ещё раз перепроверил. Это не было жильё Эрда – он открыл ей дверь машины, и они синхронно повернулись к тёмному одноэтажному зданию, сверкающему огнями, словно в новый год. Туман был везде – и когда они прошли вглубь помещения, под потолком висел этот розоватый дым, будто в молоко добавили пару капель крови. Эрд приподнялся над столом, махнув ему рукой, поспешно встал. Он один был среди виновников торжества – супруга с младенцем, наверное, осталась в госпитале. Ривай осмотрелся – Гюнтер поднялся следом, сердечно встряхнул его руку. - Такая честь, капитан. Рад, что Вы здесь и Ваша… - Эрд любезно повернулся к его спутнице, лёгкое удивление смазало улыбку на лице, но он вовремя взял себя в руки. -…Ханджи Зоэ. - Можно просто Ханджи. Поздравляю от души. Капитан столько лестного о Вас рассказывал. Ложь, он ничего не говорил. Эрд вежливо протянул ей руку, и Зоэ обхватила её обеими руками, сияя улыбкой, словно понятия не имела, кто перед ней стоит. Актриса погорелого театра, он ни в какую не мог себе объяснить, почему… Она сбивает с толку, выбивает из колеи любого, кто попадает в поле её зрения. Она умела торговать своим вниманием, а он, так легко и просто… Полностью присвоил его себе. Ривай порыскал глазами, изучил обстановку, и когда подошёл ближе, свет выхватил в углу ещё двух присутствующих – Ауруо и Петра поднялись последними, протиснулись между столом, чтобы выйти на середину. Ауруо привычно крепко держал её ладонь, оторвался только, чтобы сухо пожать ему руку, и тут же вернулся к прежнему занятию. Ривай незаинтересованно осмотрел их с ног до головы. Петра застыла, словно приросла к земле – лишь губы слегка подрагивали, будто она хотела сказать что-то, но не решалась. Безукоризненная вежливость мерцала в теплоте её глаз, в этом была вся она – попыталась улыбнуться, но потерпела сокрушительное поражение: - Так приятно видеть Вас снова, капитан. Ханджи поздоровалась с Ауруо и легко хмыкнула, пока никто не видел. Это не укрылось от его глаз – он покосился на неё и вопросительно выгнул бровь. Петра – даже не глянула на неё. Ему стало почти смешно – в этом демонстративном безразличии было столько чувств, что, если бы ему была присуща хоть капля эмпатии, они бы уже похоронили его под собой, сдавливая горло сожалениями. В этом демонстративном безразличии было столько чувств – что даже Зоэ, не видящая никого за призмой своего эгоизма, не смогла проигнорировать собственного чутья. И лишь Ауруо, пустой и ослеплённый любовью – по обыкновению пропустил важное мимо. Искра прокатилась между ними, вспыхнула и потухла, словно бенгальский огонь. Пепел чужих надежд застрял в горле, но в принципе… Ему было неинтересно. Вот и всё. Трезвые и давящиеся неловкостью, они сели за стол и вцепились в меню, словно в спасательный круг. Эрд и Гюнтер единственные не заметили накалившегося напряжения – и он почти был благодарен за это. Заказав закуски и алкоголь, беседа протекала ненавязчиво – Ауруо и Гюнтер пили на спор, Зоэ много спрашивала у Эрда про отцовство, пытаясь разрядить обстановку, он сидел лениво, сцеживая алкоголь сквозь зубы, получая мнимое, инородное удовольствие. Петра не проронила ни слова. И когда музыка заиграла громче, и когда гул голосов за соседними столиками начал нарастать, и когда алкоголь полился рекой – сделала попытку выйти из оцепенения: - Я наконец вспомнила, где Вас видела… Мисс Ханджи, - он сделал глоток и притаился, не отводя стакан от губ. Шкурой почувствовал, как девчонка напряглась, споткнувшись смешком о заданный вопрос. Где это, интересно, она могла её видеть? – На благотворительном вечере, два месяца назад. Вы зачитывали речь. - Точно! Там было столько людей, скорее всего мы разминулись в толпе, - Ханджи встрепенулась и хлопнула себя ладонью по лбу. Ривай фыркнул в стакан. Беспросветная лгунья – в упор прожигала его глазами, когда Петра подошла его поприветствовать, испепелила так, что кожу обожгло. Не могла не запомнить: – И как Вам речь? - Это было… Зрелищно. Очень жизнеутверждающе, - Петра скупо улыбнулась и потупила взгляд в бокал. В баре стало холодно, но душно. - Позволю не согласиться со своей прекрасной женой, - все разом перевели глаза на Ауруо. Прилично выпивший, он всё же не мог промолчать, если дело начинало касаться войны и политики, это знали все. – В Вашей речи Вы обронили несколько фраз, которые противоречат одной простой истине – война является двигателем прогресса. Она освобождает от устаревших традиций, норм и устоев болезненнее, но быстрее, чем если бы это происходило естественным путём. - Буду до ужаса наивной, но сможете ли Вы воспринимать мои аргументы, если я сейчас скажу Вам, что… Каждая сохранённая жизнь есть главный двигатель прогресса к здоровому полноценному обществу, - Ханджи мягко улыбнулась. Ауруо хмыкнул. Он не привык спорить с женщинами и детьми, и был почти оскорблён сейчас – и то, и другое, удивительно умещалось в одном человеке. - И правда достаточно наивно. Сомневаюсь, что женщина на уровне с мужчиной в состоянии обсуждать подобные темы, - Ривай устало потёр переносицу – ну вот, началось. Откинулся на спинку и кинул заинтересованный взгляд. Ему вдруг стало дико интересно, что она скажет – патриотичными лозунгами Ауруо он наслушался за пять лет до тошноты. - Ведь в некоторых случаях война необходима, чтобы сильные переступали через слабых, а мир развивался. - Что ж, наверное, доля правды есть в Ваших словах, особенно пункт о том, что женщина в политике – к беде. Она вдруг застыла, сгорбилась, метнула пространственный взгляд, не смотря ни на кого конкретно. Ривай выучил – в такие моменты становилась единственно настоящим оголённым нервом, чьё терпение рвётся на звенящей струне, но всегда выдерживает напор. А дальше – мир с ног на голову. Дальше – искра боли в глазах, улыбка от уха до уха: - Но, по моему скромному мнению… Война – это о несвободе. Об отсутствии выбора. О чудовищной привычке, ведь, когда ночью над твоей головой свистит снаряд, ты просто недовольно поворачиваешься на другую сторону кровати и засыпаешь, всего-то разбуженный громким звуком. И если этот снаряд упадёт на крышу твоего дома, всё, о чём ты успеешь подумать перед смертью: «Я был к этому готов». - Хватит. С глухим стуком приземлился на стол стакан. Ривай зыркнул коршуном – Ауруо тут же стушевался, Ханджи оборонительно подняла перед собой руки. Война была закончена – и это давало право любому говорить то, что он думает. Война была закончена; но война была с ними, с победителями и жертвами, с каждым из них – до конца, и только дети их, родившиеся и выросшие в мире, когда-то должны были прервать этот дьявольский цикл. - По моему скромному (и единственно правильному) мнению мы должны все закрыть рот и выпить. -…за новую жизнь. За маленького человека, которого, надеюсь, эти вопросы больше никогда не станут интересовать, - как бы продолжая его мысль, Ханджи примирительно задрала вверх стакан, шутливо маскируя дрожь в голосе. – И пойти танцевать! Её не смущает его защитная поза, его игнор на заданный ею вопрос, она говорит-говорит-говорит, зовёт его танцевать, но лишь на словах, она не лезет в его личное пространство, не хватает за руки, он ей не нужен… Ханджи легко сорвалась с места, сделала шаг, второй, третий – в центр зала. Он пересилил себя, выждал пару секунд – и обернулся, терпя сокрушительное поражение. Он не мог ослабить эту хватку, не мог потерять из поля зрения, не мог… Бросить её на острые камни. В его объятиях любые камни и рядом не стояли – эта непокорная сила ломала кости-суставы, обращала в пепел жизни, подрывала любую веру. Он осмотрелся по сторонам, нашёл взглядом её спину – в его кулаке её воля сгибалась деревом на ветру, но оставалась целой. Невредимой. Преданной себе… И ему. Ривай оторвался от сиденья, тяжело, нехотя – но пошёл за ней вглубь толпы. Она не танцевала – стояла спиной у бара, склонившись над стойкой, колыхала лёд в стакане. Он встал с ней бок о бок, облокотился – глянул перед собой, упрямо не смотря в её сторону: - Помнишь тот вечер, когда в отеле нашли мёртвую женщину? - Трудно было бы забыть… И когда толпа расступилась, безмолвно давая ей пройти дальше к своему номеру, и когда глаза её ненароком зацепились за открывшуюся картину за порогом, и когда рука её дрогнула, не дойдя до рта, и лёгкие глотнули воздуха, лишь бы не вскрикнуть – он сам потянулся к сигаретной пачке… - И давно ты знала о том, что я её убил? Почему не обратилась в полицию? И когда она, вполголоса переговорив с ближайшим очевидцем, смело ступила за порог и склонилась на корточках над неподвижным телом, словно ребёнок, увидевший на дороге мёртвую птицу, он с хрустом зажал между зубами мятый фильтр. - Не я твой палач, и не мне тебя судить. У него болели глаза, вибрировало в висках – ему не давал покоя этот вопрос, оставил его без сна. Он ломал голову тщетно, так и не найдя ответ на него, но почему… Почему же? - Почему? Ривай выдохнул со свистом, не выдержал – впился глазами в её лицо, умиротворённое, хоть там надеясь найти ответ. Она должна его ненавидеть, она обязана, чёрт возьми. Это – её священный долг. Она – посмотрела взглядом, будто знала всё на свете, наклонилась к его уху, странная, но никто не мог их слышать: - Потому что в любой из жизней – нам всегда будет отведён слишком короткий срок… Отстранилась, улыбнулась ему, будто несмышлёному ребёнку, мол, ну что непонятного… -…И у меня нет на это времени, - вот так вот. Глупо и до оскомины ясно. Очередная её выходка – или единственная истина. А дальше – жизнь наполняет воздух с такой силой, что он рвёт лёгкие, переполняя налету. А дальше – смерть за спиной, тянет руку, но не решается забрать. Дальше – попытка простить себя, но никогда – оправдать. Ривай прикрыл глаза и потянул её за локоть на себя. Она положила было руку ему на плечо, но он обвил её обеими руками, как в тиски – потянул в центр забывшейся толпы. Ханджи заглянула ему в глаза, положила ладони на шею – обнять крепче не решилась. Она умела торговать своим вниманием, а он, так легко и просто… Заплатил слишком высокую цену за него… *** Ривай перевёл взгляд на дорогу и крепко выжал газ. Его взгляд раз за разом цеплялся за край злополучной газеты, лежащей на бардачке, и зубы сводило кислотой. «Известно, что Зик Йегер, немецкий капитан, известный в кругах, как бывший член СС, приобрел себе особняк в пригороде Нью-Йорка, ориентировочно округ Уэстчестер. Власти оставили за собой право не комментировать данное событие, а так же сообщают…» Ривай схватил печатную бумагу, махом закинул на заднее сидение. Сжал зубами сигарету – дым поплыл в открытое окно, быстро отстал, потянувшись вслед за ветром. Он оставил Зоэ утром одну, решив не будить, бесшумно выскользнул из номера, не оставив записки. Если что-то пойдёт не так – она не будет знать, и никто не сможет её «прижать». Если что-то пойдёт не так – он зубами вцепится в землю, но потянет Зика Йегера в могилу вслед за собой. Ханджи спала, как всегда долго, будто не знала бед, словно не была с ним знакома – и он впервые пересилил желание остаться рядом подольше, и никогда… Никуда не идти. Ривай сжал зубы и вывернул руль. Может быть, он делал всё не так, очевидно никогда не имел права решать, кому жить, а кому умирать. Но он сделал свой выбор. И жалеть о нём – не мог позволить себе такой роскоши… Весна надвигалась на город затишьем перед бурей. Ривай оторвался от дороги и сверил указанный адрес. Ханджи спала, как всегда долго, спала сном младенца – и он надеялся, ей не снятся десятиметровые твари, не снятся люди в самой страшной форме на свете. Она умела торговать своим вниманием, а он, так легко и просто понял, что кроме неё, у него никого нет… И не будет больше.