Ende des Schweigens

- Выглядите иначе, Аккерманн. Ривай выставил ногу из салона такси, хлопнул дверцей. Пиксис стоял, едва не распростёрши объятия, опёршись спиной о свой чёрный «Хадсон». Тянул сигару сухими губами, гипнотизируя его взглядом доброго старца. - У меня под курткой бронежилет и добрая порция свинца. Выгляжу внушительнее. - Правда? А я, как будто, вижу нечто другое. - Вы сегодня просто не так раздражаете, как обычно. - Превосходная новость. И кто же послужил причиной? Глупейший вопрос. Ривай незаинтересованно глянул исподлобья, сам себе закурил – старик всегда смотрел на него так, будто знал всё в этом мире, и что разглядел сейчас, было интересно, но не достойно расспросов. Выдохнул десять грамм никотина, расправил плечи – он и правда выспался сегодня лучше, чем обычно, открыл глаза в потолок, будто не спал вообще. Девчонка ушла ещё утром, прозвенев беспечным «спасибо» на прощание, оставила на дне холодный переслащенный чай. Простым бесхитростным: «Спасибо». Чушь, да и только. Ему в очередной раз подкинули нетипичное задание. Ривай сел на водительское сидение, завёл ключ зажигания. Пиксис привычно расположился на заднем, обложившись бумагами и папкой с документами - путь их лежал севернее Нью-Йорка, в бывшую британскую колонию Кингстон. Пиксис должен был передать какую-то «бумагу» начальнику соседнего департамента, в важность которой его не посвятили, но – догадаться можно было. Вооружившись по уши и вступив на пост в качестве охраны, Ривай понимал – больше одного человека брать было подозрительно, а так как он один, бывало, заменял целую группу зачистки, то выбор был очевиден. Ему зарябило от зелени на въезде, и – после слепого бетона Бронкса*, подуло задушенным ветром. Снега здесь не было – но мороз, сковывая в тиски стёкла автомобиля, мутным инеем полз по окну, искривляя видимость. Вдоль въездной дороги на километр тянулись вековые изумрудные ели. Город встретил их коваными дорогами и цветными трёхэтажными домиками с лавками и ресторанами на первом этаже. Ривай крепче сжал руль рукой и недоверчиво осмотрелся – напоминало типичный городок Европы. Ветер швырнул в лобовое горсть палых сырых листьев – типичный город Германии, если быть точным. В частном секторе он притормозил на краю пустой дороги – координаты вели к небольшому двухэтажному дому в викторианском стиле. Там, не доходя ворот, их ждал другой автомобиль – не менее новый, чем у Пиксиса. Ривай осмотрел территорию, открыл заднюю дверь, выпуская начальника, шагнул на жухлую траву. Он шёл на пару шагов впереди, отклонившись чуть влево, давая наёмщику идти по центру. Оценивал количество оппонентов, прикидывая, где может быть скрыта опасность. Не потрудился даже занести руку над кобурой – ему было странно спокойно, лениво, легко. И если бы нож сейчас летел ему в затылок, он бы легко перехватил его небрежными пальцами, так ему казалось. Воздух полнился инеем и ментолом, мороз хрустел под ногами, белое солнце еле пробивалось за облака, но воздух был чист и сух. Ривай вдохнул отчего-то полные лёгкие и застыл перед крупным мужчиной, несколько моложе самого Пиксиса. Амбала с двух сторон обступили два высоких крепких юнца (и надыбал же себе телохранителей), они смерили его фигуру нечитаемыми взглядами. - Ты, как обычно, при полной боевой готовности, Тео, - Пиксис приветственно развёл руками, обведя жестом двух парней, приподнял шляпу в джентльменском жесте. - А ты всё так же храбришься. Бродишь по лесу с одним охранником, будто это твой старый друг. - Что ты. Молодой человек в одиночку накрывал отряд партизан, что уж говорить о простом обмене бумагами. Ривай скривил уголок губ, но виду не подал, упорно не отводя взгляд – этот фарс ему осточертел за месяцы знакомства со стариком, но, наверное, он привыкал. Этот едкий «обмен любезностями» его не впечатлил ни на йоту, но, прежде чем переходить к делу, надо было замылить друг другу глаза парой «ласковых». Ривай дёрнул зрачками влево, вправо, даже не двигая головой. Охранники мужика, которого старик ласково назвал «Тео», и глазом не повели, но ему – замылить глаза было сложнее, чем сделать невозможное. И только когда он резко выкинул руку назад, с размаху отправляя Пиксиса себе за спину, с лёгкой подсечки повалил на землю: «Руками прикройте голову!», вытянулись в боевой готовности, разворачиваясь к источнику чужого присутствия. Ривай выступил вперёд и на миг застыл – на загривке кожа прошла вибрацией, три человека в его поле зрения безмолвно выступили на поляну, но он понял, здесь гением быть не нужно было… Ещё парочка просто не показывались на глаза. В подтверждение его слов, несколько выстрелов хлестанули тишину, хотя руки у присутствующих были пусты. Их цель была вступить в схватку с солдатами и отобрать документ. Цель стрелков – устранить вышестоящих по званию. Вторая пуля попала в ногу одному из охранников, тот навзничь упал на землю, не издав и звука, следующая застряла аккурат в грудине, и, если бы не бронь – можно было бы загнуть первый палец. Ривай прислушался к источнику свиста и, не глядя, выстрелил в окно второго этажа того самого дома. Осколки разлетелись в щепки, в окне кто-то мелькнул, дёрнулся в сторону, в попытке уклониться от стекла. Ривай почти оскалился – первый пошёл, - и, не теряя секунды, щёлкнул курком ещё и ещё. В пустой оконной раме силуэт сполз вниз – и стрельба прекратилась. Оставшийся охранник, видимо, последовал за вторым снайпером, неуклюже скрылся в лесу. К чёрту, времени было в обрез. Ривай мельком глянул на лежащего лицом к земле Пиксиса, послушно прикрывшего затылок руками, обернулся к надвигавшемуся ублюдку в маске. Папка находилась у Пиксиса под пальто. Всё происходило в доли секунд. Человек напротив, щупловатый, но ловкий, резко выхватил из-за пояса пистолет. Ривай усмехнулся и с досадой покачал головой – слишком медленно. Ему даже не потребовалось тратить патроны. Он в мгновение ока преодолел расстояние между ними – палец человечка дрогнул на курке, - и на расстоянии вытянутой руки свернул ему шею, даже не потрудившись глянуть в глаза. Яд вскипел по венам, глаза налились кровью, вены наполнились свинцом. Да, то была его стихия. Да… Да, да. Он был сегодня в ударе. В голове звенело беспечное «спасибо». Хорошо было… Через минуту всё затихло. Ривай подал руку Пиксису, бегло осмотрел обстановку. Человек, отзывающийся на имя «Тео», отряхивал колени, вернувшийся охранник оказывал напарнику первую помощь, молча кивнул на вопрос, мёртв ли тот, кого он преследовал. Ривай цыкнул и брезгливо отряхнул руки. Надо было допросить хотя бы одного, дабы узнать имя заказчика, но это… Это было не столь важно. Пиксис закурил и любовно погладил папку, прежде чем передать её в руки оппоненту. Улыбка его звенела напряжением, и костяшки пальцев одолевала мелкая дрожь. Ривай полубоком двинулся к дороге, скептически хмыкнул сам себе. Хоть что-то нарушило невозмутимость непрошибаемого деда, и на том спасибо. На обратном пути вели себя, как два идиота. Не остыв после схватки, припарковались на открытой улице Кингстона, расположившись на летней террасе ближайшего бистро. Пиксис, возложив ногу на ногу, просматривал газету, купленную по дороге; сам он курил и пил чёрный чай. Некоторое время они просто молчали, и Ривай был благодарен за это. Тишину плавило: она таяла на зимнем солнце, текла по натёртым до блеска окнам, растворялась в сгустках сигаретного дыма. Пиксис надвинул козырёк шляпы и первым подал голос: - Я ни разу не ошибся в Вас, Аккерманн. И даже ничего не преувеличил. - Преувеличить невозможно только уровень моей алчности. Во всём остальном меня кто-то да превзойдёт. - Я ведь не соврал, когда сказал – что-то поменялось в Вас, - Пиксис прищурился над газетой и снова опустил глаза на печатные строки. – Право, за весь день Вы ни разу не назвали меня стариком! - Чёрт с тобой… - Ривай закинул ногу на ногу и откинулся на спинку, подозрительно сканируя взглядом его лицо. – Что поменялось? Прояви чудеса телепатии. - Во время заварушки Вы были более расслаблены, чем на благотворительном вечере в окружении светского общества. Не подумайте, что я следил, но видел Вас на балконе с темноволосой девушкой. И когда Вы спустились на первый этаж, Ваше выражение лица даже меня остановило обращаться к Вам с вопросами, - Пиксис отложил газету на столик и подкурил сигару, выуженную из кармана пальто. – И сейчас мне сложно объяснить природу Вашего поведения, я могу лишь догадываться… Но Вы выглядите, как кот, наевшийся домашней сметаны, и кажется, Вас это совершенно не смущает. Ривай недоверчиво сузил глаза, пренебрежительно нахмурился. Пиксис растянул улыбку во все тридцать два, вполне довольный собой. И на кой чёрт выводил его на подобные откровения каждую минуту, понять не мог – своим рвением разводить глупые сплетни, походил больше на старую деву, читающую любовные романы. Ривай тяжело поднял веки, потушил сигарету в остывшем чае: - Любому мужчине будет не лишним снять напряжение. Ты уже лет двадцать таким явно не промышляешь, но наверняка помнишь, что это такое. Сознание проясняется, восполняется энергия и улучшается скорость реакции. Для чего ещё мне может быть нужна женщина? Пиксис по-собачьи наклонил голову, вернул на лицо эту мерзкую ухмылку – снова начинал медленно раздражать. Ничего он не знал, и – знал всё на свете. Но вот загвоздка – то, что происходило с ним, было за гранью света. Всегда. Вовеки веков. - Значит, с той женщиной вы не вместе? Ривай отодвинул чашку на край стола и достал бумажник – наклонился вперёд, словно готовился к тихой атаке, шепоток сорвался с губ: - А знаешь, что будет, если мы будем вместе? - И что же, по Вашему? - Есть такое слово… Нас обоих не станет. Самоликвидация. *** - Моблит, дорогой, ты можешь идти, я тут сама приберусь. И так задержала тебя на полчаса. - Это моя работа, мисс Ханджи. Вам нужно больше отдыхать, поэтому идите. Я тут сам. Моблит отвернулся к инвентарю, наклонился поближе к микроскопу – застыл спиной, будто в голову ему пришла внезапная идея: - Или, если позволите… Я мог бы закончить позже, а сейчас провести Вас до дома – время позднее всё-таки, а Вы совсем одна… Ханджи внимательно прищурилась, всмотрелась в напряжённый затылок. Русые волосы скрывали лицо и наполовину – красные кончики ушей. Вздохнула, покачала головой. Милый, милый Моблит… Ей было так жаль, если бы она знала, что это такое. Ей было так жаль, если бы она видела хоть что-то дальше своего длинного носа. Было бы ей жаль, давно бы уволила и отправила восвояси с расчётом, лишь бы не трогать юношеское сердце своими скользкими руками, но… Увы и ах. Ханджи накинула укороченную дублёнку, заправила брюки в ботинки – и выпорхнула на кишащую людьми улицу. Снег медленно опускался на дорогу, воздух был пропитан дымом и льдом. Вокруг не было ни души – опёршись бедром о новенький черный автомобиль, лицом к ней стоял он. Ханджи прижала сумку к груди в защитном жесте – и остановилась, наотрез отказываясь делать хоть шаг. Усмехнулась, выдохнула облачко пара. Не призналась бы и под дулом пистолета, как сильно перехватило дыхание. Он безмолвно открыл дверцу авто, махнул подбородком на пассажирское сидение, и она… Сделав шаг-второй на ватных ногах, осела на сидении, будто земля из-под ног ушла, судорожно вдохнула запах кожи и хвойных веток от тёмной обивки. Ханджи посмотрела прямо, сбоку хлопнула дверца, обрывая все пути назад; он обогнул машину и скользнул на водительское сидение, не обронив ни одного слова, впрочем, был в своём чёртовом репертуаре. Ханджи хихикнула про себя и напряжённо вытянула коленки. Он провернул ключ зажигания и нажал на педаль. Вот и всё. Ханджи вспушила пучок на голове, попыталась легкомысленно откинуться на спинку – всё получалось тягуче, будто через силу, он, благо, не обращал на неё никакого внимания. Улыбка не цвела на её лице – растекалась клоунской маской, кляксами застывала в уголках рта, натянуто-натянуто стыла на губах. Ханджи дёрнула подбородком и вдохнула глубоко, насколько могла, пока он пялился в боковое зеркало, следя за машиной, что двигалась сзади. Зажмурилась – как прыгнула под воду. Ехали в полной тишине. Она, будто на ножах, выжидала, когда он первый начнет разговор, но, дьявол... Это упёртое молчание доставляло дискомфорт лишь ей, и никак не ему. Что-то, похожее на страх, колыхалось у горла волнами, то накатывая, то отступая. Ханджи невозмутимо бросила взгляд в окно – вот и запоздалый инстинкт самосохранения. Декорации за стеклом были ей незнакомы и, чтобы занять себя хоть чем-то, она шутливо представила в голове, как город сменится лесополосой – там он и остановится, перерезав ей глотку за ближайшей сосной, выкинет её тело в узкую речушку посреди опушки. Кинула вороватый взгляд, сжала в кулаке меховой воротник. Они заехали на парковку какого-то здания, больше похожего на склад, но – над дверью горела вывеска. Ривай ловко завернул на свободное место – притормозил, заглушил мотор. Протянул к ней руку, она – против воли – отклонила колени в сторону, но он лишь дотянулся до бардачка, выуживая оттуда бумажник, настежь распахнул дверцу. - Куда мы приехали? - В магазин. Я иногда ещё ем, не только пью кровь своих жертв. Ханджи смотрела, как он огибает авто, чтобы открыть ей дверь, и, впервые в жизни, не верила тому, что видит, сетовала на плохое зрение. Вывеска горела белым и слепила ей взгляд. *** В магазине её «прорвало». Он отворачивался от неё, как от мухи, бродя между стеллажей в поисках продуктов, пока она – обрушилась на него потоком бессмысленной болтовни, размахивая руками и следуя за ним хвостом по пятам. Начиная с запрещённых экспериментов на американских военных базах, закончила рецептом какого-то итальянского блюда, которому её обучила уборщица в лаборатории – старая итальянка, которая мигрировала в США с мужем в двадцатых. - …тётя Роза - превосходная женщина. Благодаря ей я умею готовить хоть одно полноценное блюдо, к тому же это очень просто и вкусно, ну что может быть проще – спагетти, фарш, чеснок и томатный соус. Скажи же, звучит великолепно. А как она хорошо выглядит в семьдесят с лишним, ты бы видел, и это при том, что уже как лет пять она вдова, но до сих пор полна жизни, ну и чудеса… Ривай – отключался. Молча собирал по прилавкам продукты, которые она перечисляла, бездумно загибая пальцы, не утруждал себя комментариями. Подождал, пока она притормозила возле полки с винами, взахлёб рассказывая, что «вот это, красное сухое, идеально подходит к этому блюду, сочетается с ним, как вода и хлеб, шампанское и клубника», и вообще… И вообще, он уже понял – обошёл её, потянул бутылку с дальней полки, двинулся в сторону кассы под безмолвный удивлённый взгляд. Растерянный, ошалелый взгляд. К отелю добрались без происшествий. Она лишь на секунду застыла на лестничной клетке второго этажа, раздумывая, попрощаться или идти следом, но он ей помог. Равнодушно отступил в сторону, пропуская первую вглубь коридора, зазвенел связкой с ключами. Она запахнула воротник, сделала пару шагов на ломаных ногах, почти как в ту ночь, когда пыталась от него убежать. Он развешивал их верхнюю одежду, ведь она, раздевшись, небрежно кинула её на спинку кресла, пока сама кинулась выгружать продукты из пакета, торохча какую-то несусветную чушь, а может и нет. Он не слушал. Он тщательно мыл руки, не закрывая ванную, и отголоски девчачьего голоса, севшего от простуды, доносились сквозь щель двери. Он курил в открытое окно, не потрудившись выйти на балкон, пока она, захламив кухню всеми добытыми продуктами, нагло пошарила по его тумбочкам и сейчас нарезала чеснок, легко согнув ногу в колене. К слову, ножом она управлялась отвратительно. Он неотрывно выжидал момент, когда лезвие полоснёт по коже, но, оценив результат своей работы, она лишь одобрительно кивнула, мол, «сойдет и так». Чеснок был отправлен в раскалённую сковороду – на взбрызнутой маслом, он начал медленно «раскрывать» свои свойства, и кухня наполнилась пряным ароматом. Ривай откинулся поясницей о подоконник, скрестил руку с сигаретой. Вопрос сорвался легко и просто: - Не то, чтобы я хочу понять… Вряд ли смогу. Но ты сможешь объяснить сама себе, что ты здесь сделаешь? – Ханджи дёрнула плечами – не обиделась, что он её передразнил. Лишь на секунду замерла с занесенным над томатом ножом и продолжила дальше кромсать несчастную мякоть с упорством маньяка. - Я думала над этим…Стокгольмский синдром тебе о чём-то говорит? – она даже не повернулась к нему лицом – не хотела зрительного контакта, или что? - Это что-то для психов? - Если говорить простыми словами, то это симпатия жертвы к преступнику, который совершил над ней действия насильственного или ограничившего свободу характера, - её пальцы погрузились в фарш, вымешивая его с солью и специями, она говорила об этом так просто, будто о погоде на завтра, глаза бессознательно буравили стену, упорно не смотря на него. – Выражаясь точнее, это защитная реакция, блокирующая психику от прочих деструктивных поступков. Суицида, например. Кто-то утверждает, что это чистое безумие, по моему же скромному мнению – именно это состояние помогает человеку как раз таки не сойти с ума. - Если только он не сошёл с ума задолго до этого, - раз-два-три, она бодро перевела на него взгляд, и снова, и опять – улыбнулась от уха до уха, как бы с удовольствием давая подтверждение его словам. Она обжаривала кусочки фарша, пока вся кухня не пропиталась запахом мяса, смело вылила в сковороду готовый томатный соус. Он не любил сидеть без дела, поэтому взялся за бутылку вина, подцепил серебристую этикетку. Тёр бокалы до блеска, хотя ни разу из них не пил, исподлобья смотрел, как она пританцовывает, глупая, пустая, с головой погрузившаяся в мысли. Умная настолько, что сдалась, опустив руки, чтобы потом – обвести его вокруг пальца. Ни разу не сказала, что он виноват. Ни разу не намекнула, что это не более, чем коварный план, и сейчас в его номер ворвётся наряд, опрокидывая его мордой в пол, пока она зальётся звонким мстительным смехом, любезно пропуская их на выход. Наматывала на вилку спагетти, вытягивала губы трубочкой, доедая остатки – выглядела, будто с голодного края. В комнате дико пахло чесноком, вино бросало ей жар к щекам, он сидел, бледный и жадный – на вкус было сносно, и даже почти не хотелось крови. Посуду она мыла ужасно, брызги летели на стену и на пол, и он вовремя закрутил кран, подойдя к ней со спины. Крови почти не хотелось – но так, в сантиметре от неё, – она резко наполняла рот. Ривай притих за её спиной, костяшкой пальца двинул вдоль позвоночника. Почувствовал, как она свела ноги, и про себя ухмыльнулся. - Я сегодня не могу, - она плотнее стиснула колени и выразительно кивнула взглядом вниз. Он понял. - Можешь не продолжать, - он оторвал руку от её спины, отошёл, зацепил пачку сигарет. - Так что я пойду. Спасибо за ужин, - улыбнулась, схватилась за сумочку, подалась было к двери. Он честно послал себя ко всем чертям, прежде чем открывать рот. - Можешь спать на моей кровати. Я всё равно буду полночи писать отчёт. Чистое полотенце в шкафу в ванной. Он честно проклял себя до пятого колена, наблюдая, как мнётся она на месте, не в состоянии скрыть лезущее на лицо торжество, или что это было, интересно не было. У него была длинная ночь впереди и много работы. Он успел докурить и опуститься за письменный стол, когда она выскользнула из ванной, дрожащая, разогретая, со слегка влажными волосами. Его одежду просить не рискнула – он молча наблюдал, как она снимала с себя вещь за вещью, пока не осталась в одном белье, юрко скользнула под одеяло, укрываясь почти с головой. Из-под покрывала – тёмные пряди и торчащий нос. Он поёрзал на стуле и унял подкатившее возбуждение. Спустя три часа поднял голову, обвёл глазами тёмный номер – ночник в углу стола тускло тлел, выхватывая на кровати дышащий комок жизни. Она лежала почти на краю, развернувшись к стене лицом, и он отрешенно прикинул, где бы лечь, чтобы было меньше проблем. Выдохнул, зачесал растрепавшиеся волосы пальцами. - Ты же не будешь снова спать на кресле? – не открывая глаз, она даже не потрудилась подать виду, что спит, отодвинулась ещё на пару сантиметров, будто в его распоряжении не была треть постели. Ривай тяжело вздохнул и бесшумно подошёл к кровати. Смерил её взглядом с высоты своего роста и отчуждённо лёг на другой край, даже не раздеваясь. Вперил взгляд в потолок, руки крест-накрест – пялился в темноту, еле дыша, почти не двигался. И что пытался разглядеть? Его рука, безвольно опущенная вдоль тела, бескровно лежала на простыни, немели кончики пальцев. Она, мазнув его лёгким дыханием, обожгла плечо сквозь одежду, когда развернулась к нему лицом – упрямо не открывая глаз, плотнее закуталась в одеяло. Ривай скосил вправо взгляд и медленно сжал пальцы в кулак. Теплота наполнила его горло так, что захотелось сплюнуть. Он задержал дыхание и мотнул головой – почти протестуя. Ханджи не спала и считала количество ударов сердца – заточенное в подводный сундук, чёрное и гнилое, оно всё ещё билось. Ханджи выдохнула с придушенной дрожью. Сердце в сундуке было его.