Ende des Schweigens

Эта свобода растеклась в жилах и перекрыла кислород. Бежать дальше было некуда - бежать от себя он не привык, провести с таким, как сам, остаток жизни, так себе перспектива была, но он мирился. Расплачивался за грехи. Он давно мог сдаться органам, объявившим на него охоту, но хранил, берег себя - убежденный, что хуже наказания, чем бессмысленное существование, не существует, а может... То дядя Кенни шипел в его удивленное детское лицо, взяв за шкирку, словно котенка: "Гореть в аду будет та человеческая тварь, что испустит свой последний вздох, не надышавшись до этого дымом кровавой битвы, не наглотавшись последней крови врагов..." Его слова пускали пульсации под кожу, волны: раз - шерсть вставала на загривке, два - прорезались клыки сквозь зудящие десна, три - ширились зрачки размером с космос, фокусируя взгляд лишь на жертве... Эта свобода с первых шагов для Ривая равнялась к безудержной власти - и ему нельзя было... Об этом забывать. - И об этом нельзя забывать. Они будут искать, пока вся злость этого мира не обрушится на нас, - всегда спокойный и рассудительный, Эрд понизил голос до шепота и спрятал край лица за капюшоном. Ривай встряхнул волосами и глянул на него снизу-вверх из-под тяжелых век. Месяцем назад, случайно столкнувшись с Джином на выходе из своего отеля, его искренне удивило, насколько уверенным в себе выглядел бывший подчиненный, довольный тем, что перевез через границу беременную жену в целости и сохранности - грезящий о размеренной жизни на другом конце океана без войн и угрызений совести. Ривай не стал его разубеждать тогда - ему было безразлично, это не менялось. Наивные, они должны были сами прийти к этому, ступая по граблям на чужую враждебную землю; Ривай раздавил сук под ногами - и Эрд вздрогнул невольно, воровато осматриваясь по сторонам. Он нервничал - видимо, оттого, что ему было, что терять, - и не в состоянии был спрятать это в тени опущенных глаз. Ривай не укрывался уже давно. Настороженный, осторожный от природы, четыре недели он беспрерывно тенью передвигался от угла к углу, рыская в поисках почвы для безопасного существования, призраком слонялся в поисках пустых дорог для прогулок, на которых не нужно прятать голову в капюшон, ссылаясь на промозглый ветер. - Дует что-то, - Джин дернул губами, силясь улыбнуться, и плотнее запахнул под подбородком воротник. Ривай смерил его открытым взглядом и расправил на плечах меховой капюшон. Он хорошо знал это место, как и то, что кроме старух с внуками и влюбленных парочек, спешащих на открытый каток в середине парка, здесь смотреть больше не на кого, искать нечего... - Знаешь, чем, Джин... умный зверь отличается от умного хищника? - Ривай глубже засунул руки в карманы и тихо хрустнул пальцами: - Зверь будет прятаться в самую глубокую нору, в надежде, что там его никто никогда не найдет, ведь вокруг ни одной живой души. Облизал узкие губы - губы Эрда были сухие от холода, его же - блестели, будто смазанные ядом. Эрд не смел и слова сказать, как тогда, когда подполковник без приказа заставлял беспрекословно слушать. Аккерманн сделал еще пару шагов и остановился, оставляя беззащитной только спину и затылок. - Зверь будет прятаться в самую глубокую нору, умный же хищник - скроется среди своих несчастных жертв. Ривай резко обернулся, и так было всегда - под этим взглядом снег начинал сыпать снизу-вверх, время застывало в формалине, кровь в венах густела, плетьми роняя руки вдоль тела. Он посмотрел на него всего минуту, потом безучастно обернулся, тихо пошел дальше по омытой талым льдом дороге: - Пошли уже, и правда дует. Я ничего не ел с утра. Он двинул головой в сторону квартала с барами и увеселительными заведениями и не стал ждать. Под этим взглядом снег падал снизу-вверх... Когда Эрд оглянулся на пустую улицу, он внезапно вспомнил, что с тех пор снег растаял, его не было неделю как - и Аккерманна простыл след. *** - Луиза на восьмом месяце, должна родить к Рождеству, это было бы замечательно. Гюнтер все-таки добрался до родной деревни, его мать была очень больна. Но она сама отправила его сюда, только ей стало немного лучше - даже родители понимали, что в Германии ему жизни не дадут, - Джин склонился ближе над столиком и сделал глоток из кружки, не забыв скривиться: - С чем угодно могу смириться, но пиво здесь - редкостные помои. Ривай провел взглядом его руку, отставившую сосуд на край стола, и вонзил вилку в свое мясо на гриле. Этот сухой, лишенный жира кусок, лежащий на тарелке без гарнира и соуса, в миг напомнил Эрду того, кто его заказал - ни в чем Аккерманн не принимал излишеств, что в еде, что в комфорте отличался поразительным аскетизмом; единственной в его жизни слабостью были стерильность и чистота. - Мальчишка Йегер, кстати, тоже здесь, приехал с матерью пару недель назад. - Это мне уже известно. - Я почему-то и не сомневался... - Эрд предсказуемо улыбнулся и снисходительно покивал головой. Свой ужин он давно уже прикончил и аккуратно ковырялся зубочисткой в зубах. - Кстати, Петра и Ауруо недавно объявили о помолвке. Он откинулся на спинку стула и исподлобья пытался отследить его реакцию, смущенно отстукивая дробь носком ботинка под столом. Ривай чинно работал ножом, разрезая мясо на мелкие кусочки, осанка аристократически прямая, и только акульи челюсти работали беспощадно, разрывая жесткие волокна - свинину, в отличии от пива, здесь готовили что надо - свежую и сочную: - Неужели? Я до последнего хотел верить, что Петра решится на этот шаг, но знал, что этого никогда не будет. Я рад, что ошибался. Ривай снял губами последний кусок с вилки и многозначительно глянул на Эрда - тот аж растерялся, редко подполковник смотрел на кого-то настолько в открытую. Эрд надеялся уловить в этом взгляде хоть намек на разочарование или смятение, но, в очередной раз отчаявшись, первым отвел взгляд: - Мне тоже в это мало верилось, но посмотреть правде в глаза... Ауруо был посредственным солдатом, и ради товарищей на великие жертвы не шел, но когда дело касалось этой женщины, он сворачивал горы и океаны. Ривай... припоминал. Помнил стратега Джина, который во время принятия решений взвешивал все "за" и "против", помнил молодого Гюнтера Шульца, горячего, на поле боя готового прикрыть грудью со спины, помнил аккуратного опытного Боссарда - он был одним из самых умелых бойцов и давно дослужился бы до высших чинов, если бы не склочный характер, из-за которого с ним никто не хотел работать. Ривай единственный взял его в свой отряд, и многие расценили это как жертву, хотя его просто редко что трогало. Меньше всего - самоуверенный подчиненный, разменявший четвертый десяток, но плачущий над раненным телом девчонки, в которую был влюблен, так, будто важнее быть ничего не могло. Ривай презирал их, зависимых от своих чувств и слабостей. Ривай презирал их, баловней судьбы, что получали солнце в ладонях, но всегда ждали заката, чтобы увидеть звезды. Воодушевленная и полная надежд, он помнил, Петра переехала в Берлин из Дании, хотела выучиться и порадовать отца дипломом с отличием, но началась она - глухая к мечтам беспощадная война. Вместо того, чтобы учить поэмы и формулы, юноши учились убивать, вместо того, чтобы нянчить детей, женщины нянчились с больными и инвалидами. Время шло, Эрд и Гюнтер точили клинки, Петра проветривала его кабинет в его отсутствие, ставила свои любимые пластинки, Боссард смотрел на него с ненавистью пополам с восхищением, туже затягивал на шее его платок. "Живые цветы очистят воздух в вашем помещении, я принесла вам парочку", - ту надежду в ее глазах он бы разглядел даже в темноте, но закрывая глаза сейчас, видел только губы в свекольной помаде, искаженные в крике; живые цветы гибли бы в помещении от ее этилового дыхания. Была одна, которая путала бы воду с реакциями, и окна открывала лишь чтобы выгнать дым из окон... Время шло, Йегер кусал губы, глотая слезы, но сильнее сжимая руку на курке, Петра рыдала на плече у Луизы, убитая горем безответной любви, и знала ведь, что делала, глупая, ранимая... Эрд надеялся уловить в этом взгляде хоть намек на ревность или растерянность? Хм. Впустую терял время... - Через неделю в субботу, встречаемся старым отрядом у Гюнтера, отметить новоселье, так сказать, - выйдя на улицу, Эрд снова накинул на голову капюшон и наскреб на клочке бумаги короткий адрес их нового места проживания. - Каждый был бы очень рад, если бы Вы пришли, подполковник Аккерманн. Выпьем, поговорим... - Что-то слышно было о Нем? - Джин споткнулся на полуслове, беспардонно перебитый, и умолк. Ривай сверлил его долгим взглядом, электрический разряд пробежал в воздухе, и Эрд опустил глаза, как бы извиняясь покачав головой. Он знал, о ком шла речь... - Никто не знает. На девяносто восемь процентов из ста, что в живых его уже нет и... "Не будет больше". Ривай скривился и убрал пальцами челку со лба - ох уж эта паскудная привычка всё оценивать в процентном соотношении... Клочок бумаги он сунул в карман и уже там его пальцами смял, намереваясь стереть в пыль. Былого энтузиазма, как месяц назад, в глазах Эрда не было, когда он прощался - и поделом ему, им, всем, было. - Вам нравится эта музыка, сэр? Меня она успокаивает, и иногда, когда я одна, хочется танцевать... Нежная, отчаянная Петра... Двигаться под музыку мог бы каждый... А кто там, в глухой тишине, танцевал на распеченных углях, игнорируя пепел, лезущий в глаза, не смахивая его с догорающих кончиков волос и ресниц? А кто там, заведомо зная о гибели, кружился посреди переполненного танцпола, думая спрятаться и всех обмануть? Ривай вдохнул чистый, продирающий легкие воздух и оставил его внутри. Он просто закроет глаза, и она сама пойдет в руки, потерявшись в его темноте...