Lasciate ogne speranza, voi chintrate

Эпоха Эдо, 1724 год Зима полноправно захватила природу, и Ёшивара укрылась лёгким белым одеянием. С вечера и до дребезжащего рассвета улицы освещались огнями, спрятанными за разноцветным пластиком; несмотря на холод, звонкие голоса юдзё взлетали в тёмное небо стаями птиц, смех и звон монет сопровождали тихое падение снега. С приходом зимы Ёшивара расцвела сотнями ярких цветов неумелых майко* и искусных таю*, владеющих тайнами мужского и женского тела. Сена любил это время года и с благоговением следил за медленным снегопадом, стоя на улице в редкие прогулки с клиентом, запрокинув голову и выпростав из широкого рукава юкаты руку. А когда хозяйка отлучалась на долгое время и можно было безбоязненно выйти во дворик дома, он укутывался в лёгкое одеяло и часами сидел на промёрзших досках веранды. Именно зимой Ёшивара подчинялась стихии и утихала, лишь в её недрах горел никогда не кончающийся огонь похоти, жадности и наживы. Сена вместе с двумя другими юдзё занимался украшением праздничной ткани – из тончайших гладких ленточек складывал цветы и пришивал к ткани, когда в комнату зашла помощница хозяйки, отвечающая за приём гостей, и обратилась к нему: – Приведи себя в порядок – пришёл Шин-сан. Сердце Сены забилось быстрее, и он заставил себя ни единым движением или выражением лица не выдать охватившее волнение. Сделав завершающий узел и отрезав маленькими ножницами нитку, он аккуратно воткнул иголку в специальную подушечку и поднялся на ноги. Необходимо сменить юкату, нанести на лицо краску и заплести волосы в причёску, прежде чем выйти к гостю, – таковы правила. Сена быстрыми шагами, насколько позволял узкий подол юкаты, прошёл к комнате, которую юдзё между собой называли синей. Рисунок на стенах и бумажных дверях, изображающий высокую вершину горы, спрятанную в облаках, и раскинувшийся у её подножия расцветший японский кустарник, был выполнен синей, голубой и белой красками. Утончённые и изящные, лёгкие мазки и линии создавали атмосферу умиротворения. Эта комната больше других нравилась Сене, и одной из причин этой любви было то, что именно в синей комнате его всегда ждал Шин-сан. Он замер на пороге, опустился на колени, склонился и плавным движением отодвинул в сторону сёдзи. Проговорил мягким размеренным тоном: – Просите, что заставил Вас ждать. Мужчина оторвал от губ исходящую паром кружку и степенно ответил: – Это я должен просить прощения. Кажется, я оторвал тебя от дел. Когда дверь за спиной с тихим стуком закрылась и можно было выпрямиться, не боясь внимательных глаз управляющей, Сена улыбнулся, как улыбался когда-то давно, в детстве, своим родителям и сестре: искренне и с заполнявшей грудную клетку теплотой. – Эти дела были совершенно не важными. Шин-сан улыбнулся уголком рта и сделал жест рукой, приглашая сесть рядом с собой. Сена внимательно осмотрел небольшой столик из тёмного, покрытого лаком дерева, на котором стояли лишь набор из чайничка и двух кружек из красивой бело-синей керамики. Мужчина не заказал ничего, кроме чая, и это заставило юдзё нахмурить брови. – Может быть, принести ужин? – Не нужно. Заметив, что юдзё с озабоченным лицом продолжает смотреть на скудное подношение, Шин-сан повторил: – В самом деле, не нужно. Я не голоден. Сена заглянул в тёмные глаза гостя, обычно непроницаемые, и с разрывающим сердце ликованием различил отсвет нежности, смягчившей суровые черты лица. – Как пожелаете, господин, – юдзё склонил голову в шутливом поклоне, отчего короткие пряди вылезли из хвоста и упали на плечи, а после распрямился с лукавым взглядом. Мужчина издал смешок, и внутри Сены скрутилась маленькая спиралька счастья. – Выпей со мной чая, – попросил Шин-сан, наблюдая, как юдзё подходит ближе и присаживается рядом, едва ощутимо задевая его колено своим. Тонкие бледные руки аккуратно, самыми кончиками пальцев, обхватили тёплую ручку чайничка и, поддерживая за горячее дно, плеснули напиток сначала в почти опустевшую чашку гостя, затем в другую. Вместе с поднимающимся паром по комнате растёкся аромат смеси сладкого жасмина и горьковатого цитруса. Сена бросил на мужчину быстрый взгляд и встретил ответный прямой и непоколебимый. Этот человек, Сейджуро Шин-сан, являлся тем, кем Сена хотел бы стать: решительным, спокойным, уверенным в себе и своём призвании. Свободным. Человеком, чей мир не ограничивался бумажными стенами и приходящими для постыдного удовлетворения мужчинами, кто не обязан улыбаться, когда больно, и терпеть, когда хочется кричать. Неторопливо, изучающе рассматривая его, Сена видел в тёмных глазах сильную волю и внутреннюю страсть, неподвластные давлению и уничтожению. Шин-сан, найдя свой путь и основную, самую важную цель, шёл к ней, не сбиваясь с шага, не размениваясь на мелочные поступки и пустые слова. После каждой долгожданной короткой встречи Сена, зарывшись лицом в одеяло, чтобы никто не увидел его сияющего лица, снова и снова благодарил всех богов и духов, которых мог вспомнить, за подаренную ими возможность быть с этим человеком. Едва слышимо до них доносилась музыка из дальней комнаты – там одна из юдзё играла на сямисене*, и резкая, то поднимающаяся, то срывающаяся вниз мелодия прорывалась через стены. Пронзительные надрывные ноты будто щипали саму душу, и Сене вдруг остро захотелось присоединиться со своей любимицей – сякухати*, бамбуковой флейтой, подаренной ему китайским мастером в знак благодарности. Он прикрыл глаза, вслушиваясь в голос инструмента, извлекаемый умелыми пальцами. Мелодия была тоскливой и одинокой, и в сердце Сены в ответ проснулась такая же тянущая тоска по родному дому и семье. Позволив себе ещё две секунды слабости, юдзё открыл глаза, становясь тем, кем должен быть. Шин-сан изучал его лицо взглядом, и лишь когда Сена улыбнулся, спросил: – Сыграешь мне? – Не сегодня, – попросил юдзё, притрагиваясь к чайнику и снова разливая чай. Мужчина кивнул, соглашаясь. – Как ваши ученики? Кто-нибудь из них уже достиг уровня учителя? Шин-сан усмехнулся уголком рта. – Каждый день они оттачивают навыки ведения боя и концентрации. Полное овладение кендзюцу* достигается только через десятилетия усиленных тренировок. Мои ученики ещё слишком юны. Сена с любопытством уставился на гостя. – Давно хотел спросить. Как долго ты занимаешься кендзюцу? – С рождения. Мой отец, ты знаешь, владеет наследственным додзё, и после меня оно должно перейти моему наследнику. – Каково это – держать в руках меч? Шин-сан в задумчивости откинул голову, видимо, тщательно анализируя собственные ощущения, чтобы ответить максимально полно. Сену всегда смешила серьёзность мужчины, с которой он подходил к самым простым и, казалось, незначительным вопросам. Но ему льстило внимание Сейджуро, и он пользовался любой возможностью узнать что-то новое из того мира, к которому никогда не сможет прикоснуться. – Это большая честь, – в итоге произнёс Шин-сан. Сена посмотрел на свои тонкие худые ладони и попытался представить тяжесть меча или копья или тонкую нить тетивы лука. Каким будет на ощупь дерево? Что ему больше понравилось бы: замахиваться или оттягивать руку назад? Что страшнее: смотреть на противника через гладкое остриё или через металлический наконечник стрелы? Он несколько раз согнул и разогнул пальцы, будто в реальности ощущая напряжение в мышцах, предшествующее удару. Но сколько бы он ни старался, фантомный вес оружия истаивал через несколько минут. Ему не с чем было сравнивать. Самое тяжёлое, что Сене позволяли брать в руки в публичном доме, – это наполненный снедью поднос для гостя. Юдзё чувствовал, как с каждым месяцем его тело становится слабее, истончается данная природой сила мужчины, капля за каплей уходят ловкость и проворство, какими он отличался среди дворовых мальчишек. Теперь единственное, что осталось Сене, – это искусные танцы обольщения и игра на сякухати. Он презирал такого себя всей душой. – Сена? – Мужчина положил широкую тёплую ладонь на узорчатую ткань юкаты, указательным пальцем оглаживая колено юдзё. От этой ласки Сена встрепенулся и слегка виновато улыбнулся. – Я сегодня слишком много думаю не о том, прости. – Мне будет интересно узнать, о чём ты думаешь, – отозвался Сейджуро и добавил: – Если ты захочешь. Сена улыбнулся уже искренне и даже смущённо, потеребил пальцами рукав юкаты. В груди, нарастая и расширяясь, разгоралось желание взять Шина-сан за руку, приластиться к нему, потянуться всем телом вверх, прижаться своим лицом к его. Щёки обожгло стыдом за такие мысли, но возбуждение уже хлынуло по позвоночнику вниз, перетекло на живот и спустилось ещё ниже. – Ты хорошо себя чувствуешь? – обеспокоенно поинтересовался мужчина, наклоняя к покрасневшему юдзё корпус. Сена втянул воздух через нос и дёрганно кивнул. Неожиданно он вскинул голову и впился лихорадочным взглядом в лицо гостя. – Почему ты не занимаешься со мной любовью? – выпалил Сена. От волнения он стиснул кулаки и подался вперёд, почти падая на мужчину. Его сердце билось как бешеное, и, словно вторя этому ритму, звук сямисена ввинтился в потолок и рикошетом отлетел к Сене, проделав в груди пылающую по краям дыру. Шин-сан отодвинулся, отвёл взгляд и отнял было ладонь от чужого колена, но Сена ловко перехватил его руку, вцепился пальцами в напрягшиеся мышцы. Надвинулся ещё ближе, кладя свою ладонь мужчине на бедро, удерживая, отчаянно пригвождая к месту. Зашептал горячечно: – Почему никогда не притрагивался ко мне? Противно? В следующую секунду Сейджуро перехватил его ладонь и сильно, но соизмеряя силу, сжал. Сена хотел утонуть во взгляде тёмных глаз, хотел втереть всего себя в чужое тело, обернуться, как покрывалом, чужим запахом. Его лихорадило. Он сгорал и жаждал спасения. Шин-сан второй рукой прикоснулся к щеке юдзё, и Сена, прикрыв глаза, потёрся кожей о кожу. – Не противно. Я не хотел принуждать тебя. – Я хочу… – Сена с трудом протолкнул слова сквозь онемевшие и высохшие губы. Потянулся к губам мужчины, проскользнул рукой по широкому воротнику кимоно к задней стороне шеи, мазнул подушечками по коротким чёрным волоскам. – Тебе ведь не нравится… – Я хочу! Забытые чашки звякнули друг об друга, когда Сена задел столик бедром. Шин-сан притянул его к себе за талию, обхватывая и притирая вплотную, огладил широко расставленными пальцами текучий шёлк на спине, и юдзё выгнулся от ласки. Он прижался грудью к жёсткой ткани тёмно-зелёного кимоно, перегнулся через столик, чуть не опрокинув его на бок. Для него перестало существовать окружающее пространство, сознание затуманилось, и лишь один человек удерживал всё внимание: прижаться к Шину-сан ближе, ещё ближе, впиться пальцами в пряди волос, наполнить лёгкие чужим запахом, дышать жадно и часто, вбирая как можно больше. Мужчина прикоснулся к его рту губами, и Сена окончательно потерялся в своих и чужих движениях. Сена целовал быстро, кусал и проводил горячим языком по губам и коже, отдавался поцелуям, позволял целовать себя ненасытно и страстно. Его руки безостановочно и бесконтрольно шарили по одежде Шина-сан, пальцы цеплялись за воротник и пояс, вязли в складках, сражались с узлом, удерживающим кимоно запахнутым. Воздух вокруг раскалился, и Сене казалось, что он никогда не умел дышать, что его лёгкие проломят грудную клетку слишком сильным давлением. Впервые за долгие годы он забыл, кем является. Юката юдзё свалилась на пол, стянутая с плеч сильным рывком, и обнажённый Сена толкнул Шина-сан в грудь, заставляя спиной упасть на футон. Кимоно распахнулось, полы беспощадно измялись под коленями юдзё, пояс убитой змеёй валялся у столика. Мужчина предостерегающе обхватил бледное предплечье Сены, когда тот скользнул по его телу вниз и склонился над пахом. Широкая грудь вздымалась сильно и нервно, и это сводило с ума. – Сена, ты не обязан… – начал мужчина, но был прерван твёрдым взглядом, подёрнутым возбуждением, и словами: – Я хочу именно так. Разреши мне. Хватка на предплечье превратилась в ласкающее прикосновение, и за следующие часы не было произнесено ни одного предложения. Стремительное далёкое звучание сямисена аккомпанировало им, сливаясь со стонами, и звучало до самого рассвета. Прижавшись щекой к груди и слушая равномерный стук сердца уснувшего Шина-сан, Сена бездумно смотрел на крупный бутон нарисованного голубой краской цветка. Его окутало спокойствием, и хотя бы на несколько часов он позволил своим телу и мозгу бездействовать. Он знал, что за стенами публичного дома предрассветная тьма медленно и неохотно сдаётся пока ещё робкому сиянию солнца, и, может быть, землю покрывает только что выпавший снег. В груди у Сены, прямо под рёбрами, тёплым сгустком зрела благодарность к мужчине, разделившему с ним постель, к человеку, видевшему в нём равного по роду несмотря на социальное положение. Единственному, кто называл Сену дарованным родителями именем. Они познакомились около полугода назад, Шин-сан приходил раз в месяц или чуть чаще, и юдзё с неугасающей надеждой ждал следующей встречи. Под его руководством Сена мало-помалу учился письму и чтению, впитывал новости и новую информацию из их разговоров и пытался представить яркий, полный чудес мир вне публичного дома. Его детские воспоминания практически истёрлись, превратившись в лёгкий туман с нотами горести и печали, поэтому самым сокровенным желанием Сены было снова увидеть мир вне удушающих стен Ёшивары, вдохнуть воздух, не пропитанный благовониями и запахом тел, услышать что-то кроме пустой болтовни проституток и звуков ломаемой человеческой гордости. Стать чуточку свободным. В Ёшиваре наступил новый день, похожий на тысячи своих предшественников. ------- Примечания: Майко – ученицы гейш; третья ступень обучения, после сикоми и минараи. Таю – высший ранг дорогих японских проституток. Отличаются от гейш более богатой одеждой и тем, что повязывают шитый золотом пояс спереди, а не сзади, как гейши. Сямисен – щипковый трёхструнный музыкальный инструмент. Сякухати – продольная бамбуковая флейта, пришедшая в Японию из Китая в период Нара (710-794). Кендзюцу – искусство работы с длинным двуручным мечом, ношение которого было привилегией класса самураев. На основе изучаемой техники кендзюцу воин учился пользоваться и другими видами оружия, которые могли использоваться в поединке. Кендзюцу стало средством развития энергетики и гимнастической боевой подготовки, а также средством развития правильного восприятия и совершенствования координации движений.