Полнолуния...

Мама охнула и приложила ладони к своему лицу. — Впустишь меня, или так и будем стоять? — я улыбаюсь. — Ах да! Конечно, проходи! Ой, как же ты вырос! Ну, дай я тебя обниму! Не успел я разуться, как меня стиснули в объятьях. Тоже в ответ обнимаю маму и понимаю, как мне не хватало её все эти годы. — Ты бы хоть предупредил, что сегодня прилетишь. Я бы приготовила что-нибудь, — начала хлопотать она. — Да, я не просто так прилетел… — Билл, а ты чего не разулся? — ой да хватит, я же вижу, что ты переводишь тему, — ну-ка разувайся и бегом мыть руки, а я тебе покушать разогрею. Всё же пришлось послушаться и, разувшись, отправиться мыть руки. По пути на кухню, я осматривал стены родного дома. С момента моего уезда в ЛА ничего не изменилось: те же обои, люстры, ковры. Замечтавшись, я не сразу заметил, как помыл руки и уселся за стол. Мда, пора прекращать витать в облаках. На столе уже стоял разогретый суп. Мама начала суетиться по кухне в поисках чего-то. Скорее всего избегая нашего разговора. Но вскоре мне это надоело, поэтому я начал активнее поглощать суп, чтобы поскорее задать матери пару вопросов. — Мам, сядь, — она послушалась и села напротив. Я отодвинул тарелку, сцепил руки в замок и подпёр ими голову. — Мам… — я не знал, как правильно начать, поэтому спросил прямо. — Кто такой Том, и как он связан с нашей семьёй? — я все же надеялся, что это просто совпадение, а мама скажет, что ничего не знает, но… — Я всегда знала, что когда-нибудь ты спросишь это, — начала она, подбирая слова, — первого сентября тысяча девятьсот восемьдесят девятого года в шесть часов двадцать минут на свет появился волчонок… ну, или малыш, покрытый шерстью. — Шерстью? — я уже чувствую, как мои брови приподнимаются. — Не перебивай… А в шесть тридцать, за ним, родился… ты. Тебя назвали Биллом, а его… Томом, — чёрт побери, что?! — Так это мой брат?! — я вскочил с места, упираясь руками в столешницу. — Тише-тише… Сядь, — женщина успокаивающе погладила меня по руке. — Но… почему он был покрыт шерстью? — я сел и попытался унять дрожь во всем теле. Мысли никак не хотели собираться в кучу. — Вы дети вожака оборотней… То есть, вы можете перевоплощаться и в оборотня, и в волка… Сейчас, подожди, — мама встала и вышла из кухни. Поверить не могу! Я — оборотень? Да что за бред! Это же невозможно. нет, я не хочу… Я же ненавижу оборотней, так смысл мне становиться одним из них? И Том… у меня есть брат… но где он сейчас? И жив ли? Да о чем я вообще думаю, чёрт. Мне нужно поскорее отвлечься от этих мыслей. Скоро сессия, нужно готовиться к экзаменам. Да, точно. Экзамены… — Вот, — нарушила поток моих мыслей пришедшая мама, положилв на стол небольшой альбом. Я тут же открыл его и стал просматривать фотографии. На первой странице был… видимо Том? Маленький малыш, чьи ручки и ножки были покрыты шерстью, на голове торчали маленькие ушки, а форма черепа была вытянута и напоминала голову собаки. — Но где он сейчас? — почему-то первое, что пришло в мою голову — В Лос-Анджелесе, — немного тихо ответила мама, поглаживая фотографию ребенка-волчонка. — Как?! — вскрикнул я и уставился на Симону, вновь скакивая со своего места. — Успокойся, Билл, — женщине вновь пришлось опустить свою ладонь на мою, — Ваш отец улетел в ЛА и забрал Тома через два года после его рождения. Это было сделано ради вас и, тем более, в ЛА леса лучше. Он высылал каждые четыре месяца по фотографии Тома, но в прошлом году не пришло ни одной… Я вернулся в сидячее положение и продолжил смотреть альбом. На второй фотографии Тому лет восемь, здесь он сидит на ветке дерева и забавно улыбается. Сзади видно пушистый хвостик, а на голове ушки. Я пролистал вперёд и наткнулся на… полноценного оборотня, очень похожего на того, который чуть не убил меня. Внезапно к щекам прилила кровь и руки похолодели от ужаса. — А я… почему я не т-такой? — еле выдавливаю слова. — Ты видимо взял больше от меня — человека. Вот и не стал таким. А откуда ты узнал о Томе? — М-мне сказали, — я сжался, так как всё тело жутко заломило. — Билл, тебе плохо? — Я… Не могу понять, — я действительно не мог понять, почему мне стало так резко не по себе. — О боже! Почему это случилось именно сейчас? — мама вскочила и помогла мне встать. — Давай, сынок, поднимайся. Дойдёшь до комнаты своей, поспишь, — она довела меня до кровати в моей комнате и уложила на неё. — Дай обезболивающие, — попросил я, жмурясь от боли. — Нельзя, иначе нарушим весь цикл, тогда будет больнее. Я сейчас полотенец принесу. Какой к черту цикл, о чем она вообще? Я что, девчонка какая с менструальным циклами?! Ничего не понимаю. Почему мне так тяжело дышать? Почему каждое движение приносило жуткую боль в теле? Я закрыл глаза и попытался расслабиться — тщетно. — Вот, — на мою голову положили холодное полотенце. Резко выдыхаю, боль в голове немного уменьшилась, — попробуй поспать. Я пойду, человеку нельзя смотреть, как страдает человек-оборотень, — сказала мама и я услышал, как закрылась дверь в мою комнату. «Что происходит? При чем здесь страдания? Оборотень… Брат… Волчонок… Какой-то бред… У меня просто простуда, ОРЗ — не больше, сейчас посплю и всё пройдёт… обязательно…» Боль понемногу утихает, и я проваливаюсь в темноту, не замечая, как прерывается мой поток беспокойных мыслей Тут моей руки что-то коснулось. Холодное. Осторожно поворачиваю голову — пусто. — Показалось… — шепчу я не своим голосом и в ужасе хватаюсь за горло. Во всём теле ужасная слабость, но я, преодолев себя, встаю. Без одеяла знобит, значит, всё ещё жар. На пошатывающихся ногах доплетаюсь до кухни и наливаю себе воды. Почему-то жажда не утихает, а становится лишь сильнее. «Что за бред?!» — в гневе откидываю кружку, но она чудом не разбивается. Чтобы хоть как-то отвлечься, подхожу к окну и вдыхаю ночной воздух. Но он оказывается совсем не свежим… душный, противный и ужасно холодный, словно морозный… Стоп, а почему уже ночь? Я всё-таки смог поспать? Тогда почему мне все так же плохо? Не могу больше выносить эту дрожь от холода и слабости. Нужно поскорее вернуться к себе в комнату. Уже собираюсь открыть дверь, но нет ручки. — К-какого хера? — стараюсь произнести я, но теперь совсем себя не слышу. Хватаюсь за голову и пытаюсь срочно найти выход. Но со мной ни разу такого не случалось. Начинает кружиться голова и меня тошнит. Оседаю на пол, но его не оказывается. Я просто падаю, падаю… И открываю глаза. — Уснул? — ничего не вижу, то ли от темноты, то ли от того, что мне настолько плохо. Жарко. Я в поту — противно. Стараюсь скинуть одеяло, майку следом. Она липкая. — Хватит, я не хочу… — слышу где-то на грани сознания. «Интересно, это мои слова? Или нет.» Но уже становится неважно. Пусть только быстрее пройдёт жар. Опять холодно.Пусть будет лучше жарко или нет. Нет? — Билл? — меня кто-то зовёт и я иду к нему. Нет! Просто стараюсь понять, откуда голос. Я же на кровати, я болен. Зачем мне куда-то идти? — Билл?! — в этот раз голос звучит отчётливей. Надо всё-таки найти его. Вдруг ему тоже плохо. Хотя, разве может быть кому-то хуже, чем мне? Зачем мне тогда плохо, пускай будет плохо тому, кто зовёт. — Билл, — так тихо. Он уже не настаивает, значит, можно не идти? И хорошо. Но мне теперь больно. Мне больно из-за голоса? — Где ты? — дыхание. Это я дышу так часто? Почему? Да, мне же было плохо. Или было плохо не мне? — Т-том… — кто такой Том? Этот чёртов Том. Я не знаю его, но уже ненавижу. Майка наконец не мокрая. Мне уже не холодно. Мне скоро станет лучше? Тело так затекло. Разве я уже давно лежу? Может, просто от простуды. И слабость такая. Надо, всё же, поспать. — Сколько ещё… — сколько времени? Зачем тогда я прибавил «ещё»? Что такое «ещё»? Я не хочу ещё! Хватит! — Я устал, не могу, ещё, хватит, ещё… — не могу остановиться. Моё тело не слушается? Может, это и не моё тело? — Билл! — слишком громко. Итак голова болит. Она раскалывается от этого шума в ушах. Шум? Откуда столько шума? Тут ведь тишина. — Билл! — этот голос режет. Он кромсает меня. Трясёт. Разрывает. — Билл!!! — убивает. Он меня хочет убить. Стараюсь уйти. Сбежать. Я должен. — С-спаси… я… — мне удалось? Это же был мой голос? Но кто меня спасёт? Никого нет. Темнота. Пускай. — Том… — опять зову кого-то. Он же спасёт меня? Он придёт? — Нет, не могу больше, — мне больно говорить. Никого же нет. Если это бессмысленно, то зачем я прошу? Но что я ещё могу? Что? — Том, убей. Убей меня, прошу! — я опять молю. Я этого хочу? Нет же. Не надо! — Убей меня! — кричу я. — Билл… — кто это? — М-мама? — она плачет. — Билл, держись. Ещё чуть-чуть, — она хочет меня спасти или убить? Без разницы. — Нет, не могу, — я же это же я? Что? Я потерял рассудок? Что со мной? — Билл? Ты помнишь меня? — знакомый голос, он меня звал, он причинял боль. — Да… — отвечаю я. — Ты… — Билл, тебе сейчас будет легче. Я знаю, что так нельзя, но я вколола… обезболивающее. Сейчас будет больно, но потом станет легче. Правда… — она рыдает, мне противно. Нет, мне скорее больно от того, что больно ей. — Правда? — я еле смог произнести эти слова. — Да, потерпи, ещё чуть-чуть, — она прикоснулась ко мне. — Н-нет… ааа… — больно… Где-то внутри. Меня раздирает изнутри. Рак… У меня рак? Но почему именно сейчас? Он же не может развиваться так быстро? Я вновь кричу, глотая свои слёзы… Я рыдаю? Душно. Нечем дышать. Больно. Мой живот. Мне выворачивают кишки? Нет. — У… бей… — больно. Онемело. У меня всё немеет. Я ничего не чувствую. Значит скоро просто умру? — Быстрее! — слишком больно. Меня всего выворачивает. Кости. Тело. Больно ото всего. Воздух раскалённый. Кровать в иглах. Яд. Внутри меня яд? — А… — не могу говорить. Пусть умру. Тогда постараюсь посмотреть на свет последний раз. Нет, я не могу. Не могу. Ну и пусть. Прощай… Том?