Соври, что любишь меня

Итаак, спустя 4 месяца я все-таки сделала это и написала немного продолжения. Теперь, надеюсь, не буду так долго лениться и возьмусь за работу. Ох, ну и намучилась я с этой главой, нельзя делать такие перерывы. Я в надежде, что это хоть кто-то еще будет читать;) И отзывы, ребят, отзывы! ___________________________________________________________________________________________________________________________       Прошло достаточно времени с того момента, как я отправил письмо Наталье, надеясь на ее доброжелательный ответ, что она объяснит мне, какие обстоятельства не давали ей ответить на предыдущие послания. Спустя дни я все-таки дождался ее ответа. И не могу сказать, что он был самым любезным из всех ее писем. Ждать письмо от девушки было для меня немного низким чувством, потому что я должен управлять ситуацией, а в ее руках мне довелось почувствовать себя слабее, чем эта женщина.       «Дорогой Дмитрий,       Я получила твое прошлое письмо, а так же книгу, но не посчитала нужным ответить, пока не пришла еще одна весточка. Мне казалось, что ты поймешь, когда я перестала отвечать. Между нами все кончено, Дмитрий, пусть оно и не начиналось. Я больше не вижу смысла писать друг другу тексты, пропитанные точно ненастоящими чувствами, ты ведь не знаешь меня, только по переписке, поэтому не можешь судить о моей сущности. Так будет лучше для всех, Дмитрий, а тем более, учитывая то, что сейчас у тебя есть жена.       Наталья.»       Злость. Это было первое, что я почувствовал после прочтения текста на бумаге. Теперь это просто ненужный текст, который с этой секунды перестал значить для меня что-то важное. Я жутко обозлился на нее за оскорбление моей мужской чести и личного достоинства, конечно, за меня говорило внутреннее эго, которое призывало меня к эгоизму. Как она посмела бросить меня? Женщина бросила мужчину. Наталья бросила меня.       Но за этой неподдельной злостью скрывалась еще часть теплых чувств, которые появлялись у меня при мысли об этой голубоглазой брюнетке. Я бы назвал свой внутренний парадокс злыми чувствами, пусть теперь это и надо отпустить.       Учитывая то, что мы даже ни разу не встретились, и никто не знал о нашей вроде бы чувственной переписке, можно было расслабиться, забыть про этот инцидент и не зацикливаться больше ни секунды на этой женщине.       Я подошел к своему столу, отодвинул первый ящик, который выдвинулся с ужасным скрипом, уже который раз в моей голове промелькнуло недовольство от этого, раздражающего слух, звука. В ящике лежала целая гора писем, некоторая бумага уже пожелтела от плохого качества, я достал их и уже решил, что буду с ними делать. Эти письма — плохие воспоминания. А от воспоминаний такого рода нужно избавляться, пусть и не всегда получается, а точнее не получается никогда. Но в этот раз я сожгу письма, а вместе с ними сгорят и мои воспоминания о Наталье Озера.       Взяв множество написанных мне писем, я пошел в гостиную комнату, где, как обычно, горел камин, а посреди зимы его разжигали еще больше, пламя становилось жарче. Я опустился в кресло напротив горящего огня и взял одно письмо в руки. Как странно, что дома было тихо, с самого утра я не слышал, чтобы люди ходили по дому. Мой взгляд метнулся на календарь, и сразу до меня дошло, что наверняка все жители этого дома сейчас занимаются подготовкой к Рождеству, ведь оно уже завтра, а я пропустил этот момент.       Достав письмо из конверта, я пробежался глазами по строчкам - это было одним из первых моих писем к Наталье. Я разорвал его напополам и бросил в огонь. Бумага начала гореть, съеживаться, мне казалось, что я чувствую, как в моей голове воспоминания превращаются в пепел вместе с этим клочком бумаги. Дальше я взял следующее письмо, а затем еще и еще, пока не добрался до того послания, где мы признались с Ташей друг другу в любви. Называть ее сейчас у себя в голове Ташей было как-то непозволительно, потому что эта форма имени слишком личная для нее, а я не имею на это права. Мысли о ней в голове не уходили с каждым сгоревшим письмом, воспоминания не исчезали, а наоборот появлялись, злость во мне росла. «Я люблю тебя, Наталья, и надеюсь, что твои чувство будут взаимными», — строчка из письма попалась мне на глаза, нет, ни за что не хочется прокручивать это в голове, но строчки так и лезут в голову, я закрываю глаза, а тексты проплывают передо мной. Огонек злости перерастал в пламя, я резко встал с кресла, с силой швырнул гору писем на пол и глубоко вздохнул. Сейчас мне нужен только алкоголь и хорошая разрядка.       Я достал с полки коньяк, немного плеснул себе в стакан, а затем еще и еще, пока злость немного не поутихла. Алкоголь хоть немного, но притупил мои разбушевавшиеся чувства, я подошел к разбросанной куче писем и все вместе кинул их в огонь. Пламя с треском зашумело, а бумага медленно начала таять на моих глазах. Письма догорели, а я опустился все в тоже кресло, подливая себе немного выпивки.       Все в таком же состоянии я быстро поднялся наверх и прошел в сторону комнаты моей жены, стучать не было смысла, поэтому я просто с силой раскрыл дверь и увидел ее, сидящую на кровати. Она как обычно в последнее время читала какую-то книгу из библиотеки на чердаке и выглядела слишком невинно и просто: ее глаза с удивлением смотрели на меня, задавая немой вопрос, ответ на который я дал ей через секунду. Я ворвался к ней не за тем, чтобы пялиться друг на друга, поэтому быстро сократил расстояние между нами и отбросил книгу из ее рук резким движением куда-то в сторону, а сам грубо поцеловал ее. От неожиданности и шока девушка замерла, но затем, когда сообразила, что происходит, начала пытаться бить руками меня в грудную клетку и прервать мой настойчивый поцелуй. Черт, Роуз, не заставляй меня еще больше выходить из себя.       Я повалил ее на кровать, держа руки за головой, чтобы она не пыталась ими отбиться от меня, но теперь ее тело могло свободно двигаться, что она и делала, поэтому я навалился на нее, опуская свои поцелуи на шею девушки. Видимо, шея была ее слабым местом, я даже не был удивлен, потому что обычно все девушки ведутся на эти обжигающие поцелуи, Роуз закусила губу и непроизвольно повернула голову в бок, давая мне еще большее пространство для изучения ее кожи своими губами. Это было непроизвольно, а на словах миссис Беликова высказывала яркие протесты в мою сторону, но ее тело реагировало на меня совсем по-другому.       Отпустив одну из ее рук, я потянулся к платью, чтобы развязать шнуровку сзади, но ее рука снова начала отталкивать меня.       — Беликов, убери от меня свои руки, — буквально зашипела она и попыталась отвернуться в сторону, убрать мои руки с ее тела. — Только тронь меня, понял?       Мне надоели увертки с ее стороны, поэтому я не обратил внимание, а просто заткнул ее еще одним, вовсе не сладким, поцелуем. Это было горячо и грубо, девушка даже постепенно начала мне отвечать. Я ухмыльнулся сквозь поцелуй, и мои руки с ее рук резко переместились на поясницу девушки, пытаясь развязать эти чертовы завязки на платье. После неудачной попытки я дернул их и швы на платье разошлись, что делало мою задачу еще проще. Ее, наверняка, дорогое до неприличия платье неуклюже валялось на полу, а хозяйка, этого теперь куска ткани, лежала подо мной и даже не поняла, что я просто разорвал ее одежду. На ней оставался только корсет, трусики и чулки, в то время как я был полностью одет, потому моя жена в постели могла только отбиваться от меня. В прочем, раздеваться у меня не было особого желания. Руками я стянул вниз ее корсет, открывая вид на обнаженную грудь девушки. Мои губы быстро и резко исследовали ту территорию, я до боли покусывал ее кожу, от чего она скрипела зубами.       Ее глаза были закрыты, она получала только физическое наслаждение, о котором потом будет жалеть, но меня это не касалось, я пришел сюда за разрядкой, и я получу ее. Руками я опустился вниз по спине и потянул ее за кромку трусиков, оттягивая резинку, которая издала шлепок при соприкосновении с кожей. Это заставило Роуз открыть глаза и закусить губу, а я в одно мгновение снял с нее остаток нижнего белья и сжал рукой ягодицы девушки, закидывая одну ее ногу на себя.       Одной рукой я расстегнул ширинку на брюках и приготовился войти в нее, как она свела ноги вместе, поеживаясь. Ей было страшно терять девственность, она хотела, чтобы это было чувственно и с любимым человеком, коим я ей не являлся, но мне было на это наплевать. Поэтому я резко раздвинул ее худенькие ножки и вошел в нее. Она пронзительно закричала, хватаясь руками за простыню, комкая ее у себя в маленьких кулачках. Чуть медленнее я вышел из нее чтобы дать девушке передохнуть, а затем снова вошел в нее, потому что мой организм требовал разрядки, Розмари с каждым новым толчком вскрикивала и просила меня остановиться, просила меня прекратить и оставить ее в покое, я только отвлекал ее от боли поцелуями в шею.       Новые резкие толчки, громкие крики жены, ее губы искусаны до крови, а глаза налились слезами, которые с минуту на минуту польются из карих глаз девушки, потому что ей было жутко больно, а я продолжал двигаться в ней. Дыхание участилось, близилась моя кульминация, я сделал еще пару толчков и кончил прямо в нее, не беспокоясь о том, что она может забеременеть. В конце концов, это было нужно.       Розмари задержала дыхание буквально на мгновение, а затем глубоко вздохнуло и посмотрела на меня.       — Ты не посмеешь даже посмотреть больше в мою сторону, — тихо, но четко прозвучали ее слова. Она поправила корсет и села на окровавленную простынь. — Не хочу даже видеть тебя рядом с собой.       Я провел одной рукой по волосам, а затем ухмыльнулся.       — Завтра мы едем на обед к моим родителям, будь добра веди себя, как положено, — язвительно произнеся последние слова, я вышел из ее комнаты и направился в гостиную долить себе еще немного коньяка.       После снятия напряжения злость на Наталью отошла, и чувства к ней притупились, наверняка, здесь сказалось еще и действие алкоголя, но мне было все равно на то, какие факторы сделали мой день немного лучше. Я вспомнил наш поцелуй с Роуз на моем Дне Рождении, не раз прокручивал у себя в голове этот случай, не раз задавался вопросом: зачем тогда нужно было ее целовать? Я испытываю к Розмари некое подобие уважения, но как к обычной женщине, а не как к своей избраннице, поэтому целовать ее на том приеме было, довольно-таки, глупым и необдуманным поступком. Хотя, мне больше нравится списывать это на пьяный бред.       Через пару часов я увидел, как к воротам нашего особняка подъехала карета Драгомиров, и из нее грациозно вышла Василиса и царственным шагом прошествовала к нашей двери. Внутри себя я громко выругался, что прислуга еще не вернулась, и теперь эту роль должен исполнить я, но, тем не менее, дверь я все-таки открыл.       Подруга Роуз не ожидала с порога увидеть меня, поэтому она сначала пребывала в десятисекундном шоке, потом только заговорила:       — Добрый вечер, Дмитрий. Теперь ты здесь прислуга? — она ухмыльнулась, даже не зашла в дом, а карета ее все еще стояла у ворот.       — Мисс Драгомир, не нужно язвить, в следующий раз я не буду молчать, — девушка в ответ на мои слова снова ухмыльнулась и протянула мне небольшой конверт, я же смерил ее вопросительным взглядом. — Там приглашение на мой завтрашний прием вечером. Для тебя и для Роуз, а так как я ее подруга, то подумала, что нужно приехать и отдать лично в руки. Она дома?       Я вспомнил, в каком состоянии была моя жена пару часов назад, ее вид оставлял желать лучшего после того, как я вышел из ее спальни.       — Она отдыхает, — коротко ответил я и взял приглашение из ее бледных рук. Меня всегда поражал цвет кожи у династии Драгомир, никогда не встречал кого-то белее в их роду, чем снег. Это придавало им больше царственности, холодности, поэтому сейчас Лисса выглядела более гордой, хотя на самом деле в ее душе больше простоты и открытости к общению.       — Тогда я не буду беспокоить, но передай ей, пожалуйста, что я заходила, — после этих слов подруга Роуз развернулась и той же царственной походкой стала отдаляться к своей карете, но через пару шагов она обернулась и добавила: — Про приглашение на забудь.       Приглашение своей жене в этот вечер я так и не смог отдать. Когда я подошел к ее комнате и решительно хотел зайти, чтобы оповестить о завтрашнем приеме, меня остановил только один фактор.       За дверью я услышал тихий плачь.