Мертвые звезды

— Мы разбивались о скалы, наши глаза вместе встретились, и мы завязли в водовороте, — прошептала едва слышно она, следуя взглядом за огоньком свечи — вверх-вниз, — он кричал, что нельзя, я кричала, что люблю, а в конце жизнь крикнула, что хватит с нас. — Любила? — спросил парень, вдыхая мягкий аромат её каштановых волос. — Уничтожала.       А она любила до умопомрачения, вдыхала его сполна, не задумываясь, что он может кончится. Что всё закончится так больно. Она задыхалась без него, но научилась жить одним вздохом. Этого было недостаточно, но чтобы прожить день хватало. А стрелы всё время пронзали её свет, заставляя падать на колени и молить о пощаде. Она научилась жить с пронизанной душой и гиблыми фантазиями, вдыхая всё меньше и меньше.       И не нужен ей заменитель: ей нужно нечто новое, совершенное и идеальное, которое заменит исчезающий кислород. И чтобы, когда спрашивали «Любишь?», выходило «Безумно». Но он об этом не знает и продолжает думать, что всё у неё хорошо. До сегодня. До сейчас. А сейчас наступило бы лучше позже, когда он не любил бы её, как она его до умопомрачения. И как сладить сейчас? — Ты ведь знаешь? — Что именно? — Я люблю тебя. — Да, Стефан, — кивает девчонка со сгнившей душой, — знаю.       Она разбила его корабль о скалы, как и свой прежде, и спасла, разрешив погибнуть после. Жестоко, но ему это понравилось. — Елена? — прошептал русоволосый, сжимая девичью талию. — Тебя нет в реальности. — Не говори метафорами, это моя фишка, — ухмыльнулась шатенка и прильнула к его телу, начиная вдыхать запах полевых цветов и наслаждаться поцелуями. Они были бы сладкими, будь тут тот, кто был её кислородом, — меня нет нигде: ни на земле, ни в небесах. Я иллюзия твоего сознания, которое строит тебе идеал, милый. — А ты разве против? — Кто такую дурость сказал? Так тебе легче будет, Стефан. — Пережить что? — прохрипел он и сжал с силой волосы Катаут, натягивая на себя и заставляя девушку прогибаться в пояснице. — Не пережить, а осознать, мой милый мальчик.       Обжигающее дыхание, мягкие губы, теплые объятия и ласковые прикосновения. Не то, что ей нужно. Но то, чего будет достаточно. Легкие поцелуи и плавные движения. Стефан любит нежность и любит доставлять женщине удовольствие, а ей охота всепоглощающей страсти, грубых и резких движений, а ещё звезды в глазах, словно искры от фейерверка.       Но Стефан мягкий, он хороший, а как правило, хорошие мальчики ищут плохую девочку, но плохие девочки редко ищут хороших мальчиков. Он надежный, а Катаут легкомысленная и ветреная, ему нужна верная и отзывчивая, а не грубая и скрытная копия идеального образа в его голове, он заслуживает большего, чем она.       И повторять это ни Елена, ни Лекси не перестанут. А брат считает его глупцом и занудой, которому нужна девственница с моральными принципами, типа «секс после свадьбы», но Стефану хочется горького и острого, как Катаут, ядовитого и бешеного, а ему втирают про правила. Он влюблен — она знает, она сказала, она не изменится. — Тебе отчеты нужно сдать, знал? — втянула запах приторный духов шатенка, накидывая на волосы красную шапку толстой вязки. — Намек понят, сдам же завтра, — улыбнулся плоскими губами русоволосый и притянул за ворот кожанки девушку, нежно прикасаясь своими губами к её. — Позвоню? — А стоит ли?       Палмер знал, что она не отвечает на его звонки и звонки своих любовников, знал, но опирался на то, что имел над ней шефство в постели, следовательно искал любые методы к тому, чтобы пригласить её ещё на одну ночь. Дурная привычка — ждать того, кому всё равно.       Дурная Елена.

***

      Машины ее не привлекали, она не заглядывала в кошелек и не смотрела на цифры банковского счета. Девица с размазанной тушью просто хотела быть зависимостью. Стефан зависим от нее, такова же участь и Кэтрин, и предыдущей, и последующей. Елена привязывала к себе человека, жестко и надолго, а сама готовила путь к отступлению после завершения своих планов.       Она просто апатична ко всему, но свойственна испытывать и показывать ярость, злость и ненависть. И Деймон ведь пожалеет о том, что решил уничтожить и растоптать её. Катаут слишком мстительна и озлоблена, чтобы бросить обиду и улыбаться: ей не дано было умение прощать. Ей это нравилось.       Возле двери в квартиру лежало письмо, которое она быстро подняла и принялась вскрывать. В нем, которое не было даже подписано, ничего, ровным счетом, важного не было, кроме небольшого кольца и потрепанной временем бумажки.       Елена любила письма: их запах, их смысл, их подтекст, их контекст. Особенно её письма оставались загадкой для неё самой. А это письмо несло и вовсе скудный характер.

«Уходить имеешь права, но никак не возвращаться»

      Удивление отразилось на её лице, но лишь на доли секунды, после чего пришло недоумение и заинтересованность. Она бы кинулась в панику, снова погрязла в прострации, но всё бы ничего, если бы ни фамильное кольцо с красивой, витиеватой буквой «К». — Я тебя ждал! — улыбнулся парень и похлопал по плечу девицу, ничуть не вздрогнувшую от неожиданности и начавшую действовать по рефлексу. Завернуть руку оказалось довольно-таки просто, а с коленом пуще легкого. И он, зашипев, осел на пол. — Кретин, — фыркнула Катаут и зашла в открытую квартиру, — заходи, если не боишься.

***

— Тебе когда-нибудь приходилось быть с тем, кого ты возвышала? — Приходилось. — И как закончилось? — Я умерла. Внутри.

***

— Знаешь, нельзя пользоваться людьми. — Почему? — Люди становятся теми, кто их использовал. — Видишь, я пополняю ряды.

***

— Ты улыбаешься. — Я не умею улыбаться. — Ты улыбаешься, как бы то ни было. — А ты заебал. Допивай кофе и вали к мамочке.

***

      Он врет, смотря в её добрые карие глаза. Она презирает его ложь, вглядываясь в четкие черты лица. А ведь они друзьями назывались…       Тайлер Локвуд был хорошим малым, вышедшим из богатой семьи с трастовым фондом. Его широкие скулы привлекали многих дам, как очарование у Катаут, как смоляные волосы Сальватора, как терпкий запах Пирс. У него было всё, но он хотел другого, то, что было у Елены раньше, а у Сальватора сейчас. Ему хотелось того, что не было у него и не могло быть из-за происхождения.       Тайлер Локвуд. Это звучало престижно, громко и звонко. Тайлер любил себя, но презирал других за то, что любили его статус, сынок мэра города, наследник миллионного состояния. Это звучит уже негромко, а он хотел бы тишиной остаться, безмолвной и бесстрастной. Елена не молчала об этом, гадостями плевалась: она друг, роднее по душе, чем мать по крови. Она умела звонко сказать, чтобы было не обидно, но умела добавить лести, мол, красив да упрям. Тайлер лишь смехом взрывался, но потом запивал стопкой виски.       Чёрные волосы с глубоким оттенком, не отдающие синевой, как у Сальватора, но настолько жесткие, что вырвать их было невозможно. Многие пытались в порыве ярости оторвать клок, но падали от мощного хука справа. Кожа была золотистой, нежели у Елены, у которой она была мягкого карамельного оттенка, квадратная челюсть шла в купе с жесткими мышцами рук и высоким ростом. Но Стефана ему в нежности не переплюнуть, а вот страсти в нем больше, чем теплоты в сердце Елены. И почему в его отношении есть НО? Почему его нет у Сальватора или Катаут? Стефан не идеален, хотя даже у него нет этого «НО».       На это у девицы со гнившей душой свои причины. Одна из них (точнее, единственная среди многочисленных минусов) — Кэрри Форбс. — Почему ты не любишь Кэрри? — Я никого не люблю. — Не строй дуру, Елена! — Не строй тупого, Тайлер!       Шипение и крики. Так всегда заканчивался разговор про новую девушку Локвуда, которая уже готовилась стать миссис Локвуд. Это было безрассудно, если учесть характер и принципы матери Тайлера, готовой убить сына за малейший промах в отношениях. Ведь статус будет потерян, ведь деньги пойдут на ветер, ведь сердце её сына будет разбито.       Елена не любила Кэролайн. С первого дня знакомства. И плевать на то, что оно было около десяти лет назад. Неприязнь осталась, ненависть усугубилась, злость стала тяжелее.       А уничтожить неудавшуюся актрису было легче простого. НО опять появилось возле Тайлера:       Локвуд не забудет Форбс.       Локвуд проницательный.       Локвуд уничтожит.       Катаут не хочет мириться с тем фактом, что Форбс нужно уничтожать морально. Она хочет уничтожить силой и кровью, она это знает оттуда, куда отправила её любимая Тайлером Кэрри. Маленькая белокурая девочка с яркими-яркими голубыми глазками и небесной улыбкой, слишком мила, слишком отвратительна, слишком яркая.

***

— Ты доверяй больше. — Пошел нахер, нравоучения мне ещё пилит. — Так ты и останешься здесь одна. — Мы с тобой вдвоем здесь, и ты заметь: я всё ещё одна, хоть и лаюсь с тобой.

      Она ядовитая, а он хочет отравиться. Желательно ею, но она не дает ему кусочек себя. А сила в её отношении не имеет смысла, она же свихнувшаяся. А с такими надо по-другому.

***

      И всё закончилось: разговоры, горький кофе и едко-жёлтые шторы. Локвуд не глуп, чтобы продолжать харкать (ну как Елена считает) в её нутро, копаться в грязи и доставать оголенные нервы. Тайлеру жаль её, она это знает, поэтому кидается кружкой в его спину и кричит о ненависти и предательстве, пока выгоревшее сердце сжимается от скупости её чувств. Тайлер не в обиде, мягко улыбается, когда черствая девица с размазанной тушью закуривает вновь, отвернувшись, мол, вали, пока можешь. — До завтра, Елена, — кивает в её пустоту и туманность.       Она не отвечает. Слышит лишь разбивающиеся корабли и шторм своей кипящей ненависти. И лишь после докуренной сигареты перезванивает отцу: — Договор в силе, папочка? — хмыкает в тишине, будто тот её услышит.       Но вряд ли он ответит: ему хватает её сухости и скупости, чтобы понять, как же Сальватор прав, употребляя вместо её имени «сука». Всё равно одно и то же, только звучнее второе. — Приеду на неделе, — донеслось до неё перед завершающим писком.       Крикнула бы она в сердцах «Сука» да голос охрип от бессмысленных кличей и пустословных проклятий. Елена просто забыла, как дышать.