Моя прекрасная принц

      Давным-давно жил в прекрасной стране прекрасный принц. Был он горд и надменен, и не знало о любви его жестокое и холодное сердце. Множество женщин сводило счеты с жизнью из-за любви к нему, но было принцу все равно и был он бездушен, как камень. Однажды ночью собрались во дворце самые сильные ведьмы. Сраженные любовью к прекрасному принцу и не знающие взаимности, решили они наложить на него страшное заклятие… Проснувшись, я некоторое время полежала в темноте, прислушиваясь к дыханию рядом. Потом протянула руку, нащупала будильник и, поднеся его ближе, глянула на время. 6:29. Как обычно, за минуту до сигнала. Я нажала кнопку отключения, повернула голову. — Барб, - Костя не пошевелился. Поставив будильник на тумбочку, я толкнула своего мужчину локтем. – Барб, ну вставай уже. Время. Сладкий зевок был мне ответом. Я зажгла ночник, села, накинула халат и поплелась в ванную, по пути заглянув в кухню – включить кофеварку. Утро, обычное утро. Костя, то есть Барб (его называли так из-за фамилии Барбин, которая его внешности очень шла) быстро закинул пару бутеров, выпил залпом горячий кофе, и, шлепнув меня пониже спины, ушел вниз, греть авто. Как обычно, довезти до работы он не предложил. Спасибо хотя бы за то, что не остается у меня дольше, чем на пару ночей. В корзине для белья не валяются его носки, зубная щетка приходит и уходит вместе с хозяином, пустые пакетики из-под презервативов Костя забирает с собой – иногда мне казалось, что наши отношения просто идеальны. Секс три раза в неделю без обязательств. Ему нравится то, как я готовлю, мне – его ненавязчивость, все по-честному. Даже подруги после двух лет наших с Барбом отношений перестали крутить пальцем у виска и стали на него заглядываться. Еще бы. Красивый почти кукольной красотой, бизнесмен, «бентли» в гараже – и не женат. Такая мышка как я точно не подходит респектабельному и гламурному имиджмейкеру. После открытых намеков паре самых нахальных подруг я дала добро. Пробуйте, девочки. Ломайте зубки. Почему не сломала я? Потому что Костя – не только мой любовник, но еще и клиент. А кто может удержать клиента надежнее, чем его психоаналитик? Вот и держала. Вот и выслушивала днем его рассказы о работе, а ночью, в постели - сетования на то, что женщинам от него нужны только «бабки». Лукавил, сволочь. Любовался собой, своим отражением в моих глазах. Даже во время секса просил меня смотреть прямо на него, не отводя взгляда. Повесил над кроватью зеркало, напротив – большой плазменный телик, на который периодически транслировал изображение с висящей в углу комнаты камеры. Извращенец? А если я скажу, что мне это нравится? Что я завожусь, как ненормальная, когда вижу наши тела, сплетенные в объятьях на пике страсти? Он часто смеялся и говорил, что наши утехи побили бы по количеству просмотров все порно-сайты вместе взятые, если бы я позволила выложить их в Интернет. Я смеялась и говорила, что мои коллеги оценят такой метод индивидуальной психотерапии, а вот его… Его коллеги один за другим приходили ко мне на сеансы и трепали себе нервы. Покуривая сигарету, я пускала кольца дыма к потолку и слушала лежащего на кушетке засранца с большим кошельком вместо мозгов. Звали его Аркадий Смеловский, ему было тридцать, и он весил столько же, сколько говорил – много. — И я не могу с этим справиться. Это выше меня, понимаете? Только когда я напиваюсь, я могу… я чувствую себя настоящим мужиком! Жена хотела, чтобы я закодировался, но я тогда буду ей не нужен, потому что я тогда не смогу! Ничего не смогу в постели! Сложив руки на причинном месте, Смеловский распинался о том, какой он крутой, когда напьется, уже полчаса. Я задумчиво смотрела на жирный живот, свисающий наподобие спасательного круга с того места, где у нормальных людей талия, и считала минуты до конца сеанса. — Вам просто нужно меньше жрать. Посмотрев на часы в очередной раз, я удивилась тому, что клиент замолчал, и только потом поняла, что последнюю реплику произнесла сама. — Ч-ч-то вы ск-казали? – Смеловский приподнялся на кушетке, вытаращившись на меня свинячьими глазками. Нижняя губа его тряслась, казалось, еще чуть-чуть – и закапает слюна. — Извините, Аркадий Исаакович, - сказала я спокойно. – Это новая методика – называется шоковая терапия. Вообще там предписывается говорить матом, но я пока не развила навык до нужного уровня. Я напялила на лицо улыбку – холодную «улыбку ублюдочной суки», как говорил Барб – губы скривлены, брови чуть приподняты, в глазах скука. Это всегда производило впечатление. И сейчас оказало свое действие – Смеловский улегся обратно, сложил руки мешочком на яйцах (хрустальные они у него что ли?), снова что-то забормотал о том, как он крут, когда пьян. Я докурила, подала пепельницу и зажигалку клиенту – он с удовольствием затянулся крепкими «Марлборо», даже как-то расслабился. — Вы и ваши новые методики доведете меня до инфаркта. И вдруг его как прорвало: - Вы говорите «хватит жрать», «хватит жрать», а вот думаете, это так легко? Это же стресс, постоянный стресс! Моя мама была жирная, мой отец весит двести кило, моя бабка – она сжирала быка за присест! Я откинулась в кресле, подождала, пока истерика закончится тем, чем обычно заканчиваются истерики – слезами, подала платок, выпроводила, так как наше время истекло, закрылась на пару часов одна. Аля, секретарь, сказала, что звонит Барб. Я взяла трубку в кабинете, улеглась на кушетку и ответила: — Да. — Мышь, что ты делаешь завтра вечером? — Собираюсь улететь в Париж и утром вернуться обратно, а что? — Я хотел пригласить тебя на день рождения Ефремова в качестве спутницы. — Он же не собирался отмечать, - удивилась я. - Этот козел должен мне за два сеанса, он когда собирается отдавать? — Подари их ему, - хохотнул Барб. – Ну так что, пойдешь? Я не могу долго говорить, на пару минут с совещания вышел. — Да, пойду. — Я привезу тебе платье. Пока. Я положила трубку на живот и закрыла глаза, позволив себе прикорнуть на десять минут. Лучше бы, конечно, я так не делала – голова после пробуждения была чугунной, но на деле все же лучше, чем совсем без сна. А спала я в те ночи, когда Барб оставался у меня, мало. Совсем. Иногда вообще не спала. Так что приходилось пользоваться любой подвернувшейся возможностью. Вечером пошел дождь со снегом, и дорога стала скользкой, как каток. Я села в машину, подождала, пока оттают стекла, медленно тронулась со стоянки. — Алька, тебя подбросить? – позвала в полуоткрытое окно секретаршу. Гремя ключами от офиса, та покачала головой, и я со спокойной совестью двинулась в путь. На светофорах было жестко. Все уже успели «переобуться» к лету и тормоза визжали только так, разгоняя окрестных птиц и особо пугливых прохожих. Без аварий не обошлось, и только выехав за город, я позволила себе расслабиться. Как оказалось, рано. У переезда столпилась очередь. Товарняк шел медленно и все никак не кончался. Я закурила в окошко, разглядывая пузатые, наполненные нефтью бочки с надписью «ЗапСибНефтегаз», плывущие мимо меня в неведомые дали. Часы показывали восьмой час вечера, когда, наконец, я свернула от переезда к поселку, до которого теперь оставалось около трех километров. Девушка выскочила из темноты на полпути. Белая тонкая блузка (и это при двух градусах тепла), юбка и босоножки без каблуков – все это мелькнуло в свете фар, а потом она упала на колени прямо перед несущимся на нее автомобилем и закрыла руками лицо. Я ударила по тормозу, изо всех сил выворачивая руль. Не помню, как я оказалась возле нее, не помню, что я орала, пока тащила эту дуру в машину, не помню, как мы добрались до моего дома и почему оказались в моей квартире. Она не плакала. Голубые, как у куклы, глазищи таращились на меня с бледного лица, пока я металась по комнате, разыскивая полотенца, одежду и попутно изрыгая ругательства. — Сумасшедшая! Чокнутая! Да что ты делала на дороге за два километра от деревни? Я могла тебя убить! — Лучше бы ты это сделала, - прошептала она так тихо, что я едва расслышала. — Кто ты вообще такая, в конце концов? – остановившись перед ней с охапкой одежды, я, наконец, задала связный вопрос. — Оксана, - сказала она. – Я – Оксана. Пожалуйста, только не звони в полицию. Она опустила голову под моим взглядом, и я увидела на каштановых волосах кровь. — Слушай, тебе надо в больницу. — Не надо, - девушка дернулась, как от удара. – Не надо, я прошу тебя… Я немного приду в себя и… Она вдруг зарыдала. — Зачем ты остановилась? Почему не дала мне умереть, как я хотела? Я так больше не могу, не могу! — Э, подруга, да ты – мой клиент, - сказала я как бы про себя. – Послушай, Оксана. Оставайся у меня, Бог с тобой. За окном мело так, что я не рискнула бы везти девушку в город. Да и трясущиеся руки не могли бы удержать руль. — Сейчас поедим, ты мне все расскажешь, и тогда решим, куда тебя определить. Где живешь? Она закусила губу. — В городе. — Значит, завтра по пути на работу я тебя заброшу домой. А теперь иди в душ, - я швырнула ей полотенце. – Да не стесняйся, ради Бога! Мне тоже надо бы помыться, давай-ка быстрее! Она покраснела до корней волос, схватила полотенце, футболку, которую я ей тоже бросила и убежала в душевую. — Одежду брось в машинку! – крикнула я вслед. Помывшись, Оксана будто ожила. Глаза заблестели, лицо чуть порозовело. Правда, я все равно нервничала из-за крови, которую видела на волосах. — Надеюсь, у тебя хватит ума завтра показаться специалисту, - сказала. Она сжалась на стуле с чашкой чая в руке, снова закусила губу. — Я хочу, чтобы ты оставила меня там же, где нашла. И все. И как будто не было девочки со слезами в глазах и дрожащими губками. Взгляд прямой, слова – как кнуты, хлещут пространство, а в голосе звучит такой надрыв, что кажется, еще чуть – и сорвется на крик. — Я хочу остаться там, где была и попробовать снова. — Я отвезу тебя в больницу, - сказала я невозмутимо, хотя внутри, признаюсь, все же что-то от такой жажды смерти екнуло. – Или, если хочешь, давай запишу к себе на курс анализа. Я – психоаналитик. Поговорим, попробуем разобраться в тебе, увидишь… — Да не нужен мне психиатр! – Оксана тут же взяла себя в руки и посмотрела на меня прежним умоляющим взглядом. – Ника, ну прошу тебя. Слезы потекли по бледному лицу. — Я просто не хочу больше жить… И я не смогла найти слов в ответ. Расстелила я ей в своей комнате (а где еще, если квартира однокомнатная?). Оксана покосилась на зеркало, бросила взгляд на телевизор, но промолчала. Заметила она камеру или нет, так и осталось загадкой. Я разделась, намазала руки кремом, выключила ночник. Закрыв глаза, я лежала и ждала сна. И слез. Уверена была, что девочка заплачет, что будет реветь, кляня судьбу и свою несчастную жизнь. Однако ничего этого не случилось. Я проснулась раньше будильника от звуков, которые предпочла бы в своей квартире не услышать никогда. Оксану тошнило в ванной. Судя по тому, что я слышала, дело было плохо. Все-таки травма головы сказалась, и теперь девушку обязательно нужно было отправить в больницу. Я заметалась по квартире. Позвонила Але, отменила клиентов, вызвала «скорую». Держала тонкую ручку, пока доктор измеряла температуру, проверяла пульс, назначала таблетки. Нет, это не травма головы. У девушки лихорадка, болит живот и красное горло. Это от переохлаждения. Я отдала деньги за визит, ведь у этой красавицы точно их не было, вернулась, навела ей чаю с малиной. Оксана кашляла, пока пила. Судя по выражению лица, горло болело нешуточно. — Неудивительно, - ехидно заметила я. – Решила покончить с собой, так оденься хотя бы по-человечески. — Спасибо тебе, - сказала она, опустив глаза. – Я позвоню родным, тебе все отдадут. И непонятно почему, я вдруг почувствовала себя неловко. Как будто обидела ее. Как будто хотела пошутить, а причинила настоящую боль. Днем я позволила себе забыть обо всем. Оксана лежала в постели и читала книгу, я залезла в Интернет и в свое удовольствием покопалась на интересных сайтах. Снег вроде утих, и к вечеру я хотела отвезти девушку домой. Правда, адреса она мне так и не дала, да и документов при себе не имела, но я надеялась, что разум вернется к ней – ведь я ясно дала понять, что у меня на вечер планы. А планы уже были в курсе последних новостей. Барб заявился днем с платьем, критическим взглядом оглядел Оксану, сразу как-то подобравшуюся при его виде, поцеловал меня, как обычно – с языком, никого не стесняясь. — Ну, Мышь, ты как на вечер? Он покосился на напряженно замершую девушку. — Как договаривались, - я протянула руку за коробкой с платьем. – Ну покажи уже. Он засмеялся, легко прикусил мою нижнюю губу в излюбленной ласке, отстранился и, сняв ленту, развернул упаковку. Платье оказалось невероятной красоты. Темно-зеленое, длинное, с декольте и большим бантом на талии. Я знала, что красотой даже с макияжем на лице не особенно блещу, но Барб одевал меня, как куклу – и оплачивая сеансы, и просто даря подарки, и это великолепие компенсировало мою невзрачность. Фигура у меня, как говорил Барб «лучшая». Лучшая – и все тут. Ну что скажешь – мужчине виднее. Я примерила платье – село идеально. Конечно, ведь Костя знал все мои размеры. Покружилась перед зеркалом, подмигнула любовнику – и споткнулась о ледяной взгляд наблюдающей за нами Оксаны. Ощущение было такое, словно два нашкодивших ребенка оказались вдруг перед лицом взрослого. Она отвернулась, но я уже не чувствовала себя комфортно. Сняла платье, проводила Барба, который обещал заехать в семь, накинула халат. — Слушай, Оксан, - я позвала ее в кухню, обедать, но на самом деле нам нужно было уже решать эту ситуацию. – Давай, скажи мне адрес, и я тебя отвезу домой. Ну или в город, куда ты хочешь. Она помолчала. Длинные ресницы задрожали, и я поняла, что девушка с трудом сдерживает слезы. Но увы, тут я не могла ей помочь. Я заставила себя не думать о том, что это несчастное существо еще и болеет. Барб позвал меня на праздник. Купил платье. Да и я сама хочу пойти куда-нибудь с мужчиной, который… не значит для меня ничего. Встав со стула, я подошла к раковине, помыла руки. Взгляд Оксаны следил за мной, не отрываясь. — Я понимаю, что не имела права навязываться, - сказала она тихо. – Прости. Отвези меня на вокзал, и я уеду. — Я дам тебе одежду, - торопливо сказала я, и проблема была решена. Оксану я оставила на вокзале. Сумбурно попрощалась под шум неторопливо следующих туда-сюда поездов, прыгнула в машину Барба, и мы укатили на праздник. Я пила, ела, отвечала на ублюдочные шутки этого придурка Ефремова, но все никак не могла выбросить из головы глаза Оксаны в зеркале заднего вида. Глаза, в которых читалось прощание. И я поняла, что она задумала. — Барб, - я коснулась рукава Кости, отвлекая от беседы с какой-то дамочкой в розовом, - я хочу домой. Он посмотрел на меня, кивнул. — Оки, Мышь, езжай. Ты какая-то усталая сегодня. Такси вызвать? Я покачала головой. — Нет, спасибо, я сама. Дома меня ждала пустота, смятая постель на диване и сохнущая одежда на бельевой веревке. Я забралась под одеяло, раскрыла роман и вдруг зарыдала, беспомощно, глупо, как ребенок, не понимая, отчего и почему. Утром я впервые не услышала будильника. Алька была весела – конец недели, выходные. Она отпросилась пораньше, в обед, а я засела за учебники и книги по психоанализу – просто почитать, освежить память. Ни черта не получилось. Я все думала об этой девочке, Оксане, и о том, что же заставило ее тогда так отчаянно бежать навстречу смерти. И о том, что заставило меня оставить ее одну тогда, как она отчаянно нуждалась в помощи. Мне кажется, я тогда начала сходить с ума. По пути домой я взяла бутылку мартини. Ехала не спеша, разглядывая кусты и деревья в безумной надежде, что увижу среди них хрупкую фигурку в наряде школьницы. Но нет. Отключив телефоны, я засела дома, осушила два бокала мартини со льдом и улеглась на кровать – пялиться в зеркало и размышлять о жизни. У меня есть все: любимая работа, где я сама себе хозяйка, квартира, обставленная по моему вкусу, мужчина «для здоровья», чего еще желать? Я счастлива. Счас-тли-ва, ясно? Стук в дверь прервал мои размышления. Поднявшись, я глянула на часы – почти одиннадцать. Барб сегодня не намеревался прийти, так что это мог быть только кто-то чужой. Глянув в глазок, я обомлела. — А ты что здесь делаешь? Оксана была еще пьянее, чем я. Она едва держалась на ногах, но тем не менее, крепко сжимала в руке бутылку виски. — Прости, - сказала она. – Все так плохо, Ника. Решила напиться, но оказалось, не с кем… И я подумала, может, ты… — Идем. Я закрыла дверь, помогла ей снять пальто, провела в кухню. Открыла шкаф, достала стакан для мартини, плеснула ей и себе. — Будешь? Расширенные зрачки делали ее глаза почти черными. Она кивнула, и мы выпили. И снова выпили. Потом переместились в комнату прямо с бутылкой, уселись на кровать под зеркалом, и добили все-таки эту несчастную бутылку. А потом Оксана начала плакать, и я стала ее успокаивать, и в какой-то момент поняла, что прижимается она ко мне совсем не в поисках простого утешения, а губы ее касаются моей шеи совсем не случайно. — Ты что, спятила?! – я оттолкнула ее со всей силы, так, что не удержавшись, она упала на спину. — Ты что творишь, лесбиянка маленькая?! — Пожалуйста, Ника, ты не понимаешь, я не лесбиянка… - начала она, но я уже протрезвела и понимала, что к чему. — Знаешь, дорогая, пьяную я тебя, конечно, никуда не отпущу, но иди-ка ты, ложись спать. Хватит с нас экспериментов. Оксана перебралась на диван. Села, поджав ноги и глядя прямо перед собой. Плевать. Я улеглась, выключила ночник и постаралась заснуть. Уже проваливаясь в сон, я услышала, как Оксана встает, идет в кухню, как роется в ящике со столовыми приборами. Я оказалась на ногах очень быстро и вовремя. Прижимая к руке нож, с которого текла кровь, Оксана стояла в душевой кабинке. Глаза ее были пусты, губы сжаты. — Прости, - увидев меня, сказала она. – Я не могу так больше. Я тебя люблю. — Сумасшедшая! – сказала я, вытаскивая ее из кабинки. – Чокнутая! Да ты спятила совсем, какая любовь! Она неожиданно схватила меня за шею, притянула мое лицо к своему и поцеловала: зло, отчаянно, сильно – так, как никогда не целовал меня Барб. Что-то во мне взорвалось, сорвалось, снесло все плотины и потащило за собой, туда, где светили звезды и кружились, рождаясь и умирая, галактики… Мы оказались на постели. Я сорвала с Оксаны одежду так быстро, что она даже вскрикнула, глядя на меня глазами, в которых не было ничего от прежней напуганной девочки. Оксана застонала, когда я прижала ее к себе, но не от боли – от возбуждения, ведь недаром же зашлось под моей рукой ее сердечко, а дыхание сорвалось и стало частым. — Ника, - прошептала она. — Ника, пожалуйста. Мои волосы накрыли нас обеих, а потом мир закружился и исчез в синем пламени. Утро было ужасным. Я не просто изменила Барбу – я переспала с девушкой, я, которая всегда считала себя натуралкой до мозга костей! Я посмотрела на Оксану, свернувшуюся клубочком у края кровати – распухшие губы, синяки от поцелуев на шее – Господи, я вела себя, как настоящая шлюха! Встав с кровати, я пошла в ванную – смывать с себя следы грехопадения. Терлась мочалкой, пока кожа не покраснела, чистила зубы и полоскала рот. Потом, стыдливо прошмыгнув мимо спящей Оксаны, переоделась в свежую пижаму, и пошла в кухню, готовить завтрак. Я уже нарезала тонкими ломтиками свинину и готовилась класть ее на сковородку, когда Оксана проснулась. Нежные руки, обнявшие со спины, заставили меня подпрыгнуть. — Доброе утро, Ника. Сжав зубы, чтобы не заорать, я произнесла медленно и четко: — Убери от меня свои руки. Положив нож на доску, я обернулась и посмотрела на нее так холодно, как только могла. «Улыбка ублюдочной суки» пришла на помощь – глядя на меня, Оксана медленно, шаг за шагом, отступила к столу, упала на него и, продолжая смотреть на меня, сжала на коленях руки. — Что случилось? Я чем-то тебя обидела? Я повернулась к доске, схватила нож и стала яростно шинковать овощи. Отсутствие в поле зрения этого личика с опухшими от поцелуев (моих, черт возьми, поцелуев!) губами помогало обрести самообладание. — Ничего не случилось, Оксана. Вот именно – ничего. Тебе лучше собраться и идти туда, откуда пришла. — Но ты же тоже этого хотела, Ника! – сказала она отчаянно мне в спину. – Обернись, я хочу, чтобы ты сказала мне в глаза, что не хочешь меня видеть! Клянусь, если скажешь, что тебе со мной было плохо – я уйду. Голос ее дрогнул. — Навсегда уйду. Я повернулась, прищурилась и посмотрела ей в глаза, наполненные… черт… болью? Любовью? Так, к черту психоанализ, Мышь, возьми себя в руки. Сжав нож, я взглянула прямо в голубые глаза. — Мне вообще пофиг было, если честно. Просто под потолком камера висит. А я так завожусь, когда знаю, что меня снимают. Думаешь, раньше такого не было со мной? Барб, о, ты его не знаешь… Барб у меня такой – любит эксперименты. Женщины, мужчины – все было. Так что, - я хмыкнула, пожимая плечами. - Извини. — Не делай этого со мной, пожалуйста, - прошептала она. И я, которая еще вчера кляла себя всеми клятвами за то, что бросила ее, сказала слова, о которых буду жалеть всегда. — Уходи. Ты обещала, что уйдешь навсегда, а значит, держи обещание. И Оксана исчезла из моей жизни на долгих десять лет.