В огромном городе моём - ночь. Из дома сонного иду - прочь И люди думают: жена, дочь,- А я запомнила одно: ночь. Июльский ветер мне метет - путь, И где-то музыка в окне - чуть. Ах, нынче ветру до зари - дуть Сквозь стенки тонкие груди - в грудь. Есть черный тополь, и в окне - свет, И звон на башне, и в руке - цвет, И шаг вот этот - никому - вслед, И тень вот эта, а меня - нет. Огни - как нити золотых бус, Ночного листика во рту - вкус. Освободите от дневных уз, Друзья, поймите, что я вам - снюсь.
Я шла по одному из подземелий Хогвартса, почти закончив своё дежурство. Мысли о тёплой и уютной гостиной приятно копошились в сознании, подстёгивая на более быстрый шаг. Тело неприятно ныло, почти крича о том, что текущий ритм жизни его совсем утомил. Машинально делая поворот за поворотом, я всё больше погружалась в поверхностные лёгкие мыли, позволяющие отвлечься от дневной усталости. В холодном воздухе пахло сыростью, и она привычно обволакивала тело, облачённое в легкую черную мантию. Слабое освещение кидало мягкие тени на каменную кладку, которая, к слову, совсем не притягивала взгляд. Уже почти подойдя к гостиной, я услышала звонкий стук ботинок о пол где-то неподалёку. Мгновенно достав палочку и обратившись в слух, я уже морально приготовилась отчитывать ученика, отчаянно нарушающего правила, а затем и снимать баллы с его факультета. Конечно, это не доставляло мне удовлетворения или же удовольствия, как любили поговаривать, но разве я могла поступать иначе, находясь на посту человека, поддерживающего порядок? Звук быстро приближался и усиливался, разнося по коридорам неровное дыхание бегущего и, вероятно, волны моего негодования. Появление ночного нарушителя не заставило долго ждать: из-за угла показался отчаянно бегущий близнец-Уизли, с лицом, светящимся широкой озорной улыбкой, которая, впрочем, сразу же сошла на нет при виде моего нахмуренного лица. Он резко затормозил, хватая руками воздух вокруг себя. - Джордж Фабиан Уизли! - гневно произнесла я, медленно приближаясь к парню, выражение лица которого оставалось непонятным. - Я вообще-то Фред, - рыжеволосый ухмыльнулся. Кажется, его забавляла сложившаяся ситуация. - Да? - произнесла я недоверчивым тоном, скрестив руки на груди. - Надпись на твоём говорит об обратном, - глумливое выражение лица Джорджа на секунду сменилось обескураженностью, но он тут же пришёл в себя, вернув на место привычную ухмылку. - А ты не промах, я смотрю, Грейнджер, - Сказал парень, делая несколько шагов мне навстречу. Улыбка опять засверкала на его бледном лице, испещренном веснушками. В этом освещении совсем не казалось, что он реальный волшебник, сделанный из плоти и крови, а, скорее, существо из фантастических книжек. Уж слишком был мягок и пронзительно глубок его голос, слишком хороши плавные движения, слишком жива мимика. - Не заговаривай мне зубы, Джордж, - раздраженно произнесла я, отступая назад - от него. - Я?! - Казалось, его лицо исказилось истинным ужасом, - Да как такая мысль вообще могла возникнуть в этой головушке? Нет, конечно, я знаю, что ты порой занудна, - Рыжеволосый обратил на меня серьезный взгляд, тем временем подступая всё ближе, - Но точно не глупа. Это что, только что был и комплимент, и оскорбление в одном флаконе?! Да ты... самодовольный ухмыляющийся... наглец! Да, наглец! - Пошёл к черту, - выдохнула я сквозь сжатые зубы. - Ох, Грейнджер, - он рассмеялся, преодолевая оставшиеся крохи расстояния между нами, и теперь смотрел на меня, отчаянно вжимающуюся лопатками в холодную стену, с высоты своего роста. - Вместе с тобой - куда угодно, - Джордж медленно наклонился к моему уху, чтобы вкрадчиво прошептать, - Стоит только попросить. Лицо вспыхнуло пунцовым, а шею опалил терпкий жар его дыхания. В воспалённом сознании смешалось абсолютно всё: его странная близость, въедающийся в поры запах лаванды и полыни, единственный, кажется, в целом свете, прозрачно-голубые юношеские глаза, потерявшие вдруг озорные искорки, скользящий по моему лицу изучающий взгляд и всепоглощающая пустота в голове, с треском разрывающая пространство, мешающая образованию хоть каких-нибудь трезвых мыслей. Я окуналась в притягивающую глубину его глаз сначала медленно, а потом внезапно и сразу до дна. Было что-то невероятное в том, чтобы просто смотреть на него: наблюдать за выражением лица, кожей чувствовать выдохи. Вдруг руки Джорджа, до этого мирно покоящиеся, едва коснулись пальцами моих плеч, почти невесомо скользя ниже по гладкой ткани мантии. Немного задержавшись, они уже быстро продолжили свой путь, нажимая сильнее. Еще секунда - и Джордж отстранился, победно улыбаясь. Между его пальцев лежало древко моей волшебной палочки. Оцепенение мгновенно рухнуло, и я резко вздохнула, почти отскакивая от него. - Ты же не накажешь меня, Гермиона?***
Сон прервался быстро и неприятно: меня как будто с силой выдернули из другого мира, оставляя оторванный с мясом корень далеко позади. Я поморщилась, ощущая мелкие капельки пота на горячем лбу. Тело ломило по совершенно непонятной причине, но, однозначно, хуже пришлось ноющему от нового потока будоражащих воспоминаний сознанию. Ощущение было такое, что Снейп сутки на пролёт применял ко мне потрошащий мозги Легилименс. Я не понимала одного - какого черта эти воспоминания появляются - нет! - вообще смеют всплывать тогда, когда жизнь начинает потихоньку обретать цвета, а я - использовать палитру. Ведь сны заставляют переживать то время, снова быть счастливой, чтобы на утро это прозрачное облачко эфемерного наслаждения с громким хлопком растворилось прямо перед моим носом, оставляя лишь ноющее разочарование и боль. Просто - зачем? Помнить все, что было до войны, до этого давящего сгустка абсолютного зла и черноты, чтобы глаза больше не могли спокойно прикрыться, не досаждая намертво приевшимися к векам образами тех... страшных вещей. Поистине ужасающих, если, конечно, в подробностях, просто-до-охерения-прекрасно помнить смерть лучшего друга. Смерть Рона. Их милого Рона. К черту. Гнать эти мысли сразу, чтобы треклятая боль не цеплялась за загривок своими липкими лапами, подчиняя гнилым шепотом. Снова из прорех в памяти ключами бьют воспоминания о самой широкой улыбке, незадачливому вечно виноватому взгляду, веснушкам. Совсем таким, как у... Не надо. Внутренние табу и протесты становились не более, чем просто пшиком под вязким куполом ночи. Джордж. Наверное, тоже просто лежит в своей постели, иногда моргая воспаленными глазами. А сон не идет. Может быть, перевернулся на бок, обхватывая подушку сгибом локтя, манерно зарываясь пальцами в волосы-цвета-горящего-рассвета. Перебирая. Отдельные пряди, рассыпавшись, упали лоб, но он не заметил, думая о... О чем? О школьных временах, таких далеких, что они кажутся ненастоящими, а тот покой — выдуманным? О чернеющих пиках острых скал, на которые он взирал с необъятным восхищением желторотого юнца? О прошлом, не запятнным грязью настоящего? Я вздрогнула, не понимая, почему позволяю себе эти мысли. Они казались <слишком> интимными. Но все-таки не одна же я лежала, уставившись в потолок, пока густое аспидно-черное небо в прорехах незакрытых на ночь жалюзи осветится смутным дрожащим рассветом, медленно набирающим силу и растекающимся яркими, как будто случайными брызгами с кисти художника, от одной точки, кажется, по всему миру. Может, он тоже глубоко тянул носом прохладный воздух комнаты, мучаясь от тянущей усталости в теле, которая так и норовит раздавить в стальных тисках. А спасение не приходило ни в хронической усталости, пробивающейся под кожу, ни в бьющих набатом мыслях, ни в ощущении мнимой безопасности. Только лишь - себе не признаться - в молчащем все время юноше, одна мысль о котором запросто вытаскивает из водоворота горечи и сожранных собственными демонами остатков воспаленной памяти.***
Я шла по асфальтированной дорожке городского парка, блаженно подставляя лицо под ласкающие лучи весеннего солнца. Раскидистые кроны деревьев бросали на землю, только-только покрывшуюся свежей травой, уютные тени, а утренний ветерок приятно обдувал обнаженные кусочки моих плечей, не скрытые блузкой. Рядом неторопливо вышагивал Вэнс, непринужденно засунув руки в карманы, внимательно всматриваясь в незнакомые пейзажи маггловской части города. Кофе, купленный нами в лавке неподалёку от моего дома, окончательно остыл, и теперь просто плескался в пластиковой кружке как бесполезный атрибут спешащего на работу горожанина. Я была почти что готова к нашему предстоящему заданию и аппарации за ближайшим углом. Но это "почти что" цеплялось за мысли, тянуло вниз и отдавало в затылок ноющей болью. Ведь если что — я не смогу помочь ни одному из них. Даже Джорджу, мысли о котором я так усердно пыталась подавить, но они все равно раз за разом всплывали с новой силой. Но мне ведь не больно. А он, судя по всему, совсем оправился. Черт возьми, как же это давит. — Гермиона, готовы? — когда я вновь осмысленно оглядела пространство, Фэйбер крепко и тепло сжимал пальцы моих рук, доверительно глядя куда-то в сторону. — Может быть иначе? — спокойная улыбка на моих губах, пока все вокруг смазывается и сужается в одну крохотную точку, лишенную света, времени и звука. Вылазка, на самом деле, даже не представляла из себя чего-то особенного, важного, не терпящего отложения. Осмотр здания, слежка и погром в случае успеха — вот и вся история. Когда я открыла глаза, то оказалась посреди дороги. Жилые тусклого цвета дома стояли вплотную друг к другу, сливаясь в сплошную разномастную стену. Моросил лёгкий дождь, который больше действовал на нервы, чем освежал. Изо рта вырывались лёгкие пары тёплого воздуха. Порыв мерзкого ветра - и я зябко ёжусь. На улице тишина. Казалось бы, что нет ни души, но если приглядеться, то тут и там можно заметить полупьяных мужчин, женщин, лениво курящих под крышей двухэтажного худого дома, и одного щербатого паренька, который чуть приоткрыл рот, смотря на нас и легко покачиваясь на полуржавой качели. Пред нами - обычный бедный спальный район города. Такой, как и другие. Ничего интересного, за исключением жилого двухэтажного здания под номером 10, к которому мы с Фэйбером целенаправлено приближались. - Мы пришли. Вы в порядке, Гермиона? - с ноткой заботы в голосе спросил Вэнс. - В полном. Дом, до которого мы наконец-то добрались, выглядел более солидно, чем другие. Вэнс начал шептать контр-заклинания, а я настороженно огляделась по сторонам. В этом спальном райончике всем было всё равно на происходящее вокруг. Псы выбрали идеальное место. - Я войду первым. Одобрительный кивок с моей стороны и вдруг ком в горле. Рука крепче сжимает палочку, а мышцы напряжены до предела. Сколько бы раз я не участвовала в операциях/заданиях/вылазках волнение шло вслед за мной. И это нормально, наверное. - Гонум Ровелио... - полушепотом. - Мы здесь одни. Секундное расслабление. - Я поднимусь на второй этаж. Исследуйте первый, Гермиона. Хорошо? - Мне без разницы. - Если найдёте что-то интересное или странное - позовёте меня. - Конечно. Взглядом скольжу по немного запыленным полкам. Ничего интересного. Переворачиваю вазу, проверяю шкаф, ковёр, кресло, шторы, окна... - Фините Инкантатем. И... ничего. Перелистываю книги, невольно чихаю. Слышу от Вэнса пресловутое "Будь здорова" и вопросительное "Нашла что-нибудь?" Отвечаю обречённо: - Нет. Понимаю, что время у нас ограничено. Мерлин, куда могли волшебники спрятать важные для них вещи в маггловском доме? Ну не на столе же они будут лежать! Тем более, там всего-то графин с водой, тарелка с хлебом, полупустая бутылка и пара коробок спичек. В самом столе нет никаких потайных ящичков. Ничего примечательного. Иду дальше, и вдруг - спички? Зачем волшебникам спички? Выдвигаю внутреннюю часть коробки и вижу... лишь деревяшки с серной головкой. Проверяю вторую. Пустая. Внутри помятый, в двое сложенный кусок картона. - Фините Инкантатем! Да, это оно! Детский восторг импульсами наполняет разум, приятной истомой расползаясь по груди. Это было похоже на то, как малыш находит подарок под рождественской ёлкой. Сложенный кусок картона увеличился в размерах, представая средних размеров папкой. И в этой папке - о Мерлин! - почти всё: чьи-то фото, схемы, несколько досье. - Бо-же-мой... Имя Фэйбера почти сорвалось с губ, но посторонний шум вдруг набатом ударил в голову. Сжимая папку одной рукой, а палочку другой, я тут же шмыгнула за угол, настороженно поглядывая вокруг. Шум доносился со стороны входной двери. Это не Вэнс. Внезапный страх парализовал сердце, а лёгкие были готовы разорваться. Тише, Грейнджер! Предположительно их было двое. Пара мужских голосов - высокий и низкий. Надо немедленно послать патронус Кингсли! - Экспекто Патронум! Вдруг разговор мужчин прекратился. - Эй, Бэн, ты видел? - Что? Понимаю, что меня засекли, поэтому решаю действовать незамедлительно: выскакиваю из своей "засады", выкрикивая старый-добрый "ступефай". Пожиратель тяжело валится, и звук хрустящих суставов будто бы наполняет помещение. Замечаю, как в меня уже летит такой же красный луч, проходя чуть правее головы, разбивая графин с водой. Раздробленное крошево осколков летит во все стороны. Падаю, инстинктивно прикрывая лицо папкой, слыша приближающиеся шаги Пса. Мечу заклинанием в ноги: - Инкарцеро! Пожиратель падает, зелёный луч из его палочки попадает в деревянную кухонную тумбу, оставляя прожжённое место. - Ступефай!!! Контрольный. Глухой стук тела, топот ног по ступеням, хлопок аппарации. Вот и всё. ...Передать документы Кингсли, выслушать извинения Фэйбера и поблагодарить его за хорошую проделанную работу, отправить записочку Гарри, чтобы рассказать о двух пойманных Псах, прийти к себе в кабинет, чтобы переодеться. Увидеть одиноко лежащее письмо. Его письмо. Замереть посреди кабинета, стараясь успокоить сердце. И разум заодно. А ведь я даже не позволила себе ни одной мысли о Нём проникнуть в мой разум за всё время вылазки. Не удивительно, что всё прошло хорошо. Это лишние чувства. Он не должен быть твоей слабостью, так ведь, Гермиона? Пошло-всё-к-дракклу. Забрать плащ и уйти домой.***
Я изо всех сил старалась сосредоточиться на маленькой книжке в мягком переплете, откинувшись на мягкие диванные подушки, когда раздался настойчивый стук в дверь. Из лёгких вырвался недовольный выдох, а руки сами потянулись к глазам, растирая въевшуюся сухость и дневную усталость. Я нехотя опустила ноги на пол, млея от ощущения прохладного кафеля под ноющими ступнями, и поплелась по слабо освещённому коридору к входной двери, навязчиво маячившей перед глазами. Холодный ветер из распахнутого окна бесцеремонно ворвался в помещение, и, легко задевая трепещущие прозрачные занавески, подтолкнул меня в спину. Поднявшись на носочки, я безразлично заглянула в дверной глазок, но от увиденного дыхание перехватило, а сердце зашлось в рваных конвульсиях, быстро поднимаясь к горлу. Он. Пришёл. Сам. Плотная стена ливня, неустанно разбивающаяся об асфальт, серая низкая завеса рваного неба, которую хочется жадно тянуть носом и Джордж. Серые глаза, подобные тонкой кромке льда (сделаешь неверный шаг — провалишься), красивые напряженные руки, сжатые в кулаки и разрывающие тишину беспокойным стуком, и влажные волосы, липнущие к правильному лбу. Я резко оторвалась от открывшейся картины, сжирающей мысли и отравляющей все трезвое, и прижалась горящим лбом к двери, с силой сжимая челюсти и зажмуривая глаза. Прикосновение к древесине было подобно ожогу — оно обдавало жаром скрученные внутренности и разгоняло застывшую вдруг кровь. К черту. Я не открою. Стук становился все громче и настойчивее, беспардонно врываясь в сознание, звуча в унисон с беснующимся сердцем. Каждый удар, пронзающий голову тысячей раскалённых игл, заставлял кривится и почти умирать от ноющего чувства, забившегося глубоко под рёбра. Нет. Уходи-уходи-уходи. Прочь из моей головы. Я изо всех сил зажала уши руками, сильно надавливая на барабанные перепонки, отчего перед глазами зашлись цветные пестрящие пятна. Я металась по комнате, подобно пичуге в клетке, отчаянно бьющейся и пытающейся преодолеть барьер из ржавых неотесанных прутьев. Мерлин, ну и за что мне это? Когда Джордж пустил в ход кулаки, чуть не снося все к фестраловой матери, я чертыхнулась и резко дёрнула за ручку, позволяя двери внезапно распахнуться и с громким звуком удариться об косяк. Во мне кипел котёл злобы и негодования, и я шагнула прямо к нему, вскидывая голову и остро сверкая глазами. Но внезапно осознала: от Уизли пахнёт дождём, смешанным с лавандой и полынью. Это накрыло меня сильно и внезапно, заставляя тянуть носом эту удивительно терпкую какофонию. Я понимала, что не могу ни секунды больше смотреть на него — в эти глаза, полные мольбы, подернутые дождливой уличной поволокой, на эти волосы, пускающие капли скользить от тонкой переносицы к ярко очерченным губам. Поэтому, быстро развернувшись, направилась на кухню, сжимая холодные пальцы и впуская в себя ночную прохладу, вытекшую из открытой двери, скользящую по открытым плечам и шее. Я остановилась у оконного стекла, ловя взглядом белесую молнию, легко рассекшую густое небо. Шаги за спиной прекратились ещё в проеме, но цепкий внимательный взгляд обжигал кожу спины, и нутро неприятно скрутило, отдавая в напряжённую спину. Атмосфера в комнате стальной рукой сжала глотку, не позволяя сглатывать вязкую слюну, и отчаянно хотелось только одного — сбежать. Я порывисто сорвалась с места, торопясь к лестнице, всеми внутренними фибрами чувствуя присутствие и шаги Джорджа позади себя. Когда несколько ступенек остались позади, я почувствовала что-то похожее на облегчение, как будто тиски, постоянно сжимавшие виски, вдруг раскололись, с треском падая на пол. Но вдруг подалась назад, понимая, что на коже предплечья крепко сжались ледяные пальцы, утягивая вниз. Не трогай. Ради Мерлина, не трогай меня. Он не слышал. Лишь только дернул на себя, прижимая к влажной груди, ощущая, как Гермиона яростно колотит по спине и бокам, пытаясь вывернуться. Выкрикивая что-то обидно-горькое, проросшее глубоко внутри, давящее раскалёнными плитами. Лишь замер, зарываясь носом ей в волосы, мгновенно пьянея от густого запаха. Секунды складывались в минуты, и мои движения постепенно теряли силу, сходя на нет в крепких объятиях. Крик застыл в горле. А ладони уже жались к его лопаткам. Притягивая. Позволяя. Джордж чуть отстранился, внимательно заглядывая мне в глаза, но потом нахмурился, заметив глубокую царапину, не успевшую затянуться. Он осторожно поднял руку и мягко огладил скулу, а у меня защемило в груди от этой нежности и его ласкового взгляда. Я громко выдохнула и прикрыла глаза, придвигаясь ещё ближе, подаваясь на прикосновение. Пальцы второй руки Джорджа спустились от плеч к спине, взрывая разноцветные искры в голове и сладкую россыпь мурашек по телу. Мы стояли вместе, обнявшись и впитывая тишину дома, пока он не отстранился и, все ещё придерживая моё предплечье, присел на ступеньки. Я машинально повторила его жест, глядя, как изящные руки достают из кармана коричневой кожаной куртки белую бумагу конверта. Это было письмо, подписанное почерком Джорджа. Письмо, проигнорированное мною сегодня днём. Я протянула руку, позволяя нашим пальцам соприкасаться дольше нужного, наслаждаясь ощущением простого контакта, и забрала его. А затем положила голову Джорджу на плечо, придвигаясь ближе. Чувствуя, как тяжесть сегодняшнего дня легко спадает с плеч, словно стряхнутая пыль, и настаёт умиротворение. Что-то, зудящее глубоко под кожей, вдруг успокоилось.