Роль

              «Мамочка, у меня опять в глазках темно…» - она ненавидела эту фразу! Фраза эта стала её страхом, её болью, её врагом, пред которым она была бессильна. Она обладала одним коротким проклятым знанием, о котором старалась забыть, отложить его подальше, под все корки сознания, отложить на потом, забыть о нём сейчас! Она старалась выезжать на природу с Сарой каждые выходные, откладывая для этого любые свои дела. Она вообще многое стала откладывать из того, что не касалось её дочери. Потому что всё остальное может подождать, а глаза Сары – нет. Впервые в жизни она по-настоящему поняла что такое «мало времени», что такое «потом будет поздно». Она помнила времена, когда Сара ещё свободно распознавала цвета и даже формы, составляла башни из кубиков и различала буквы. И ужас в ней вызывало ощущение того, что это было очень и очень недавно, будто бы пару недель назад. На самом деле с тех пор прошло два года, и теперь девочка передвигалась в пространстве всё неувереннее и неувереннее, всё выше задирала подбородок, чтобы видеть что-либо перед собой. Всё чаще случалось, что, играя во дворе с соседскими детьми, она вдруг посреди игры резко замирала, широко расставив ножки и ручки, мигом переставая улыбаться и очень серьёзно и громко произносила: «отведите меня к маме». Но к тому моменту мама её уже и сама подскакивала со скамейки и поспешно подбегала к дочери. «Что, снова?» - едва дрожащим голосом спрашивала она. Сара молча кивала. Они шли домой, медленно и осторожно, сначала просто ждали, потом принимали таблетки и кололи уколы, а если очертания картинок и тогда не возвращались к Саре, ехали к врачу. Всё чаще становились такие вылазки. Всё больше времени нужно было на возвращение слабого зрения, всё короче становились интервалы между «заплывами». Дни летели быстро и неумолимо. Она чувствовала себя очень беспомощной перед неотвратимым. Это убивало её. - Мамочка… - тянул жалобно слабый голос, - ма-ам… Из коридора едва послышались мягкие, необутые шаги. - Что, моё золото? – серьёзно спросила женщина, входя в комнату. - У меня опять в глазках темно, - со вздохом тоненько произнесла Сара. Сев на кровати, она не решалась вставать и двигаться, лицо бессмысленно было устремлено в пространство, подбородок поднят. Недлинные черные как смоль волосы со сна были спутаны и ерошились в стороны. Оксана только лишь обреченно вздохнула. Подошла к кровати и, взяв дочку за руку, сказала: - Ничего, сейчас посмотрим. Вставай. Не отпуская мамину руку, Сара послушно вылезла из постели. Синяя клетчатая пижама смотрелась на ней до слез мило, была немного короткой с прошлого года, но вовсе не тесной. Через коридор и дверь спальни, через зеркало в прихожей и входную дверь, они с мамой пришли на кухню, где стучала кухонным ножиком о доску Катя. - У нас опять глазки не видят, - со вздохом сообщила Оксана. Катя перестала строгать, мигом развернулась и серьёзно взглянула сверху вниз на Сару. - Бедные вы, - отозвалась она. Катя была подругой Оксаны. Она жила вместе с ними без арендной платы за комнату, помогала по хозяйству, время от времени готовила или сидела с Сарой. И то и другое получалось у неё хорошо, и за полгода проживания у подруги она почти уже стала членом семьи. Оксана была рада ей. Когда ты мать-одиночка с полуслепым ребёнком, оценишь любую поддержку. - Сейчас посмотрим, - выдвинув из-за стола табуретку, Оксана села перед Сарой и, осторожно взяв её за лицо, взглянула в детские глазки. На кухне рассеянного дневного света по утрам бывало больше, нежели во всей остальной квартире, и в свете этом она очень отчетливо увидела… - Катя, - испуганно обратилась Оксана. - Чего? – недоумённо отозвалась Катя, поворачиваясь. - У неё глаза мутные, - очень сосредоточенно и серьёзно произнесла Оксана. - Ну, у неё они и раньше были мутными… - осторожно вспомнила Катя, откладывая ножик. - Да, но не настолько! – настойчиво возразила Оксана, - они сейчас совсем мутные, раньше такого не было! Сама посмотри. Катя послушно наклонилась к ним. Сара стояла, широко распахнув глаза и подняв подбородок, серьёзно и испуганно сомкнув тонкие губы. Разумеется, она была напугана беспокойством матери, но не двигалась и не говорила. - Видишь, зрачок какой блёклый? – говорила Оксана, от собственного испуга забыв про испуг дочери, - и цвет радужки почти неразличим. Так, всё, мы едем к врачу! Немедленно. Отпустив лицо дочери, Оксана немедленно поднялась с табуретки. - Подожди, может, пройдет, - попросила Катя, - таблеточку ей дай… - Нет, - решительно отрезала Оксана, - на этот раз никаких таблеток. Мы сразу же едем к врачу. - Позавтракайте хоть! – обеспокоенно настаивала Катя, - ребёнок только проснулся, дай ей дух перевести. Оксана остановилась и, опустив голову, взглянула на Сару. Та стояла, чуть покачиваясь, как бы демонстрируя взрослым, что у неё все под контролем, но выражение лица сохраняла очень серьёзное и даже напуганное. - Ладно, - вздохнула Оксана, - ладно, хорошо. Мы позавтракаем, соберёмся и поедем. Завтрак вышел напряженным. В тишине, среди сильного запаха омлета. Сара ела, через раз промахиваясь вилкой по рту, но от помощи отказывалась. Катя предпринимала осторожные попытки отговорить Оксану от поездки. - Ты слишком резко подрываешься из-за малости, - тихо говорила она, - ну, подумаешь, зрачок чуть бледнее, чем обычно, такое и раньше бывало. К тому же, она только со сна. Может быть, оно опять само пройдет… - Катя, - Оксана смерила её очень сердитым, непреклонным взглядом, - мы. Едем. К врачу, понятно? Я сейчас в таком состоянии, что лучше подорвусь из-за малости, чем просто забью. Считай, что это для меня, ладно. Мне просто так будет спокойнее. Катя неслышно вздохнула и больше не пыталась её отговаривать. Дорога до больницы оказалась ничуть не менее напряженной и очень тихой. Оксана не была сильно состоятельной женщиной, но машину всё-таки имела, за что была очень благодарна обстоятельствам! Ездить вместе с Сарой в общественном транспорте было мучением. Особенно когда у неё пропадало зрение, как сейчас. Сара сидела на заднем сидение автомобиля безупречно тихо, как будто её вовсе там не было. Обычно принято предполагать, что дети в таком состоянии смотрят в окно, но Сара этого сейчас не могла. Оксану беспокоило её поведение и её молчание, но поддерживать разговор мать была не в силах – слишком уж сама она была напугана и обеспокоена. В больнице мать с дочерью провели целый день, проходя разного рода диагностики – привычные и редкие. С каждым из них беспокойство Оксаны росло всё больше. Страх, от которого у неё то и дело начинали дрожать руки, она старалась затолкать поглубже в себя, рассержено запрещая себе думать о нём. В третий раз за день они появились в кабинете Павла Юрьевича - постоянного лечащего врача Сары, ставшего для неё уже очень близким знакомым. Он долго осматривал Сару и изучал результаты обследований, неторопливо беседуя с девочкой, как и обычно. Однако со стороны казалось, что он совершает больше действий, чем необходимо, повторяет их по нескольку раз. Наконец, он оставил инструменты с бумагами и поднялся. - Могу я с вами поговорить? - как ни в чём не бывало, обратился он к Оксане, - наедине, - прибавил он. Та замерла, опустив взгляд. - Конечно, - ответила она тихо. Они вышли в коридор и отошли подальше от дверей кабинета. Оксана шла молча, сомкнув губы и опустив глаза, нервно перебирая в пальцах цепочку на шее. Наконец, они остановились, и Оксана повернулась к врачу, взглядом демонстрируя своё полное внимание. - Послушайте, я, честно говоря, не знаю, с чего начать… - очень плохо начал Павел Юрьевич, - но вам уже не один раз сообщали, что рано или поздно Сара перестанет видеть… - Да, - тихо и вкрадчиво ответила Оксана, - я готовилась к этому последние два года… Сперва Павел Юрьевич промолчал, и заговорил вновь лишь спустя пару мгновений: - Я боюсь, что этот момент настал, - произнёс он, - ситуация достигла критической точки и… я боюсь, что дальнейшее лечение действительно не имеет смысла. Оперировать её нельзя, я уже объяснял почему. Оксана быстро закивала, судорожно сжимая губы и прикрывая глаза. Врач осёкся. - Мне действительно очень жаль, - сказал он после недолгой паузы, - девочка никогда больше не будет видеть. Тут Оксана крепко зажмурилась, зажав рот ладонью. Она явно была на грани того, чтобы разрыдаться, но не сделала этого. Она просто стояла так, неподвижно, с минуту. Потом коротко всхлипнула, убрала руку и открыла глаза. Лицо у неё было очень красное, но она не плакала. - Ясно, - едва различимо, очень дрожащим голосом ответила она. Хотела сказать что-то ещё, но не смогла. Продолжала стоять, сжимая губы. - Она там одна, - произнесла Оксана, в конце концов, - надо идти быстрее… - Постойте, - остановил Павел Юрьевич, - вам сначала нужно успокоиться. Если она спросит, почему вы плачете, вы не сможете ей ответить. - Да, - мигом согласилась Оксана, - да, вы правы. Я сейчас, я… я спокойна. На то, чтобы действительно унять дрожь в голосе у неё ушло ещё несколько минут. Но она очень старалась прийти в себя быстрее. Сара была в кабинете одна. И, скорее всего, очень переживала. Перед дверью кабинета Павел Юрьевич ещё раз остановился. - Позвольте дать вам ещё один совет, - грустно сказал он, - отдайте девочку в музыку. У неё безупречный слух. Очень хороший даже по меркам слепых. К тому же, ей надо чем-то увлекаться… - Я поняла, - коротко кивнула Оксана,- спасибо. Они вошли. Сара, тихонько сидящая на кушетке, мигом встрепенулась и запрашивающе повернулась в их сторону. Мать подошла к ней и без вопросов взяла за руку. - Всё, зайчонок, - сказала она, - мы едем домой. Сара удивилась. - А лечиться не будем?.. - Потом, - мигом спокойно ответила Оксана, - не сегодня. Поблагодарив доктора, они ушли. После их ухода Павел Юрьевич погрузился на несколько минут в задумчивость. Медленно, рассеяно подошёл к окну и замер, сложив руки. Он думал о Саре и её матери. В глубине души понимая, что не сможет выбросить их из головы ещё долгое время. Он знал Оксану не первый день. Но сегодня он ещё раз восхитился ей. - И что ты теперь будешь делать?.. – тихонько спросила Катя, опустив взгляд. - Жить дальше, - уверенно ответила Оксана дрожащим голосом. Она стояла возле раковины, опираясь на столешницу. В руках её дрожал стакан с водой, - никто не умер, все живы, - говорила она с судорожным напором, - У меня прекрасная дочь.. я буду её воспитывать, постараюсь дать ей всё необходимое… Оксана опять запнулась, сделала глоток из стакана и свободный ладонью помахала на себя как веером. Катя молчала, со сложенными руками тихо сидя за не накрытым столом. - Надо… надо школу для неё выбрать, - сбивчиво продолжала Оксана, - у нас в городе несколько школ для слепых… и слабовидящих. Надо поездить, посмотреть… - А что с садиком? – осторожно спросила Катя. - Я не хочу её в садик отдавать, - уверенно заявила Оксана, - я сама буду с ней заниматься. Постараюсь… - Тебе нужно работать, - сказала Катя, - я помогу. - Спасибо, - коротко, но от этого не менее значимо отозвалась Оксана, - и ещё… - продолжила она спустя паузу, - нужно отдать её в музыку. Она должна чем-то увлекаться… - Думаешь, она сможет?.. – неуверенно произнесла Катя, - ну… без нот… - Сможет, - без колебаний отозвалась Оксана, - у неё безупречный слух. Хороший даже по меркам слепых… В образовавшуюся паузу Оксана с негромким стуком отставила стакан, выпрямилась и, пересев на стул рядом с Катей, заговорила уже совсем тихо: - Знаешь, на самом деле я чувствую сейчас даже некое такое облегчение… - сказала она, - четыре года я наблюдала за тем, как моя дочь слепнет. Теперь больше не придется... Катя молчала, не зная, что ей ответить. Оксана тоже молчала, сказав уже всё, что ей хотелось. - Ты будешь ей говорить? – в конце концов, грустным шёпотом спросила Катя. - Нет, - отозвалась Оксана вкрадчиво, - Не буду. Она и сама поймет. Потом. Но не сегодня. С этими словами Оксана поднялась с места и подошла к плите разогревать суп на ужин. В тот день она так и не заплакала. Она знала, что слух у Сары чуткий.