Роль

                    Середина лета была отмечена привычной для наших округов жарой. Через открытое окно едва слышно доносилось бодрое чириканье птиц. В светлой кухне было очень тихо. Из почти нетронутых чашек с чаем поднимался к потолку еле заметный пар. Двое сидящих за столом молчали:       Женщина в сером платье и черных колготках, с макияжем и украшениями. Домашние тапочки на ней забавно не сочетались со всем остальным обликом. Это выдавало в ней гостью. Рядом с ней, у соседнего угла стола – мальчик в летних шортах и яркой футболке – слишком большой для его тощей фигурки. У его ног вместо тонких ножек стула сверкали в дневном свете спицы колёс инвалидной коляски, которой он явно стеснялся.       - Ну что, Серёж… - с улыбкой ласково произносит женщина, - как ты?..       Серёжа задумывается, устремляя прозрачный взгляд куда-то вверх. Вид у него грустный.       - Как видите… - почти неслышно отвечает он, едва шевеля губами, и пожимает плечами затравлено.       Женщина неслышно вздыхает.       - Да, - отвечает она столь же грустно, - да, согласна, дурацкий вопрос. Просто мне нужно дать отчет ребятам, мы все за тебя очень переживали…       - Угу… - промыкивает мальчик неразборчиво. Тот отчет, который он может дать, не представляется ему утешительным. Поэтому он молчит, боясь ненароком даже расплакаться. Этого эму только не хватало.       - Рад, что домой вернулся? – спрашивает гостья, вернув оптимистичный тон.       Теперь и Серёжа тоже вздыхает.       - Да, - спустя паузу негромко отвечает он, совсем не радостно, - этому рад… в больнице было совсем тухло…       - Могу себе представить, - отзывается женщина серьёзно, - два месяца в больнице – это неслабо. Ты герой, что выдержал.       Серёжа сидит молча, опустив взгляд. Ему нечего ответить. Его гостья это понимает. Поэтому ищет следующий из вопросов, который должна была задать. Находит плохой, но ответ представляется ей действительно нужным.       - А сколько операций в итоге было? – спрашивает она очень серьёзно.       - Всего одна, - отвечает Серёжа, не поднимая головы, - та, что сразу после. Я… тогда даже ещё не очнулся, так что… можно не считать…       - Хорошо…       В больнице Серёже действительно пришлось нелегко. Не столько из-за банальных причин вроде чужого, непривычного места, осточертевших четырёх стен, ощущения болезни в окружение и тому подобного.… И даже не из-за физической боли. Тяжелее всего было осознание произошедшего. Эти два месяца стали для него временем знакомства с коляской. Примирением с ней. Они нужны были ему, чтобы привыкнуть к коляске – не столько практически, учась ею управлять, сколько психологически. Перестать ненавидеть её за то, что она является для него единственным способом передвижения, и начать за это же быть ей благодарным. Это оказалось гораздо сложнее. Эти два месяца – время перезагрузки. Борьбы с чувством ужаса перед ощущением отсутствия ног. Странной тяжести на месте того, чего больше нет. Вид его ног странным образом не сочетался с ощущением их отсутствия, мгновенно выводя Серёжу из равновесия. Он учился с этим бороться. Он пытался принять себя нового. Несовершенного. В больнице, среди четырёх белых стен, он начал этот процесс, но понимал, что на завершение ему нужно гораздо больше времени.       Всё это были грустные, тяжелые мысли, которые он мог бы доверить Ирине Викторовне, но не чувствовал в себе на это сил. Так что он не стал об этом рассказывать.       - Кто сыграл Гекельберри Финна? – вместо этого спросил он, поднимая глаза. Ирина Викторовна вопросительно замерла на мгновение, из-за резкой перемены темы.       - А… - отозвалась она задумчиво, после чего взяла на воспоминания ещё пару мгновений, - Юра сыграл. Мушинский Юра.       - А, - кивнул Серёжа, вновь опуская взгляд, - понятно.       - Он… не был, конечно, так же убедителен, очень мало времени было на подготовку, - объясняет Ирина Викторовна повседневной интонацией, - но он за неделю выучил весь сценарий… это уже достойно уважения.       - Конечно! – мигом соглашается Серёжа, - Это… это здорово…       - Вообще, неплохой показ вышел. Осталась запись, я могу тебе потом прислать, если хочешь…       - Хорошо. Спасибо…       Возникает пауза. Тишина нарушается стуком чайных ложек о маленькие чашки, это делает её более одушевленной, но не делает менее грустной.       - А что на следующий год будете ставить?.. – негромко продолжает расспросы Серёжа.       - Ой… - выдыхает Ирина Викторовна, вновь задумываясь, - я, честно говоря, не знаю ещё… Я вообще склоняюсь больше теперь к чему-то более современному и… менее знаменитому. Есть, к примеру, пьеса «Девочка Надя». Про художницу Надю Рушеву… Не слыхал о такой?       Серёжа молча мотает головой.       - Ну вот, - продолжает Ирина Викторовна, - если по книгам самой сценарий оставлять, то есть очень весёлая штука Наринэ Абгарян «Манюня». Но там настолько принципиальное разделение персонажей на детей и взрослых, что это лучше старшей и младшей группам совместно ставить. А вы как раз средняя, так что… - она пожимает плечами и делает паузу, размышляя дальше, - «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» я думала попробовать поставить... но, по-моему, вы её не осилите… не доросли ещё.       Серёжа слушает молча, сосредоточенно кивая, хотя и понятия не имеет о тех произведениях, о которых говорит Ирина Викторовна.       - Или ещё есть пьеса довольно приятная «Надо ехать по краю рассвета», - продолжает перечислять перспективы та, - про… подростков. Чуть постарше, лет семнадцать, но по уровню пьеса как раз на вашу группу. Я думаю, её и поставим… или «Девочку Надю». Посмотрю, как сами ребята будут настроены.       Она замолкает, и обозначает конец своего размышления приятной улыбкой. Сережа силится улыбнуться ей в ответ, но у него очень плохо получается. Он ещё не научился заново улыбаться.       - Жаль, что я не смогу больше заниматься, - говорит он тихо, и голос его неожиданно начинает срываться, - это конец театральной деятельности… - прибавляет он уже громче, махнув руками на свои ноги, поднимая влажные от внезапных слез глаза.       - Нет, - мигом категорично отзывается Ирина Викторовна и голос её столь же внезапно становится очень строгим, - ни в коем случае. Серёжа, не смей давать себе такие установки. Послушай меня, я тебе важную вещь скажу.       Серёжа послушно поднимает затравленный взгляд и, сжав губы, сдерживает рыдания, внимательно глядя на преподавательницу.       - Ты талантливый актёр, понимаешь? - произносит та всё с той же строгостью, - и ты не должен этим пренебрегать, не смотря ни на что. Занимайся сам. Ставь стихотворения, ставь отрывки из прозы… у тебя больше возможностей, чем тебе кажется! Руки используй, коляску использую… Ищи, думай, что можно сделать. Дело не в возможностях, а в стремлении.       Не выдержав, Серёжа коротко всхлипывает и, дернувшись, зажимает рот ладонью.       - Подожди, не плачь пока, - предостерегающе останавливает его Ирина Викторовна, и продолжает быстро, пока Серёжа ещё способен её слушать, - я хотела сказать, что мне будет очень жаль той работы, которую ты проделал, и той работы, которую я сама проделала, если ты сейчас всё бросишь. Поэтому занимайся. Ищи себе сам произведения, и делай всё в своё удовольствие. Выступать будешь у нас на показах. И если хочешь, я могу иногда приходить тебе помогать. Хочешь?       Серёжа пожимает плечами. Он хочет этого, но не знает, имеет ли права на личное время преподавательницы.       - Обещай мне, что будешь заниматься, - просит Ирина Викторовна, глядя на него серьёзно, - ладно?.. -       Ладно, - отзывается Серёжа всё-ещё дрожащем голосом, - хорошо…       Он закрывает покрасневшее лицо руками и сидит так, в неподвижности, с минуту. Ирина Викторовна огорченно вздыхает и ничего не говорит больше, давая ему время прийти в себя.       - Извините, - произносит Серёжа уже куда спокойнее, открывая лицо и быстро вытирая глаза, - мне казалось, я уже всё, что мог выплакал… - говорит он и с этой фразой снова начинает задыхаться, - как-то так получилось…       - Да, боже мой… - негромко выдыхает преподавательница, - я всё понимаю. Это очень сложное испытание, я знаю, что тебе очень нелегко…       - Это на всю жизнь… - всхлипывает Серёжа, и у любого человека рядом с ним этот момент сжалось бы сердце, не говоря уже о преподавательнице по театральному делу, из тех, что всегда очень привязаны к своим ученикам, - понимаете?...       - Понимаю, - отвечает женщина твердо, - и ты тоже пойми. Что всё это полная ерунда! И коляска тоже! Это не имеет никакого значения ни для твоих родных, ни для твоих близких знакомых, ни для меня лично!       Серёжа перестаёт плакать, и, всхлипнув, смотрит на неё широкими глазами, тяжело дыша.       - И с твоими друзьями то же самое, - продолжает Ирина Викторовна, - тем, кто тебе настоящие друзья по барабану, в коляске ты или нет! Поверь мне, это я говорила ребятам о том, что ты попал в автокатастрофу. И я видела при этом их лица и их глаза. Первый вопрос был «он жив?». Я сказала - «да», и дальше уже ничего не имело значения! При этом сама я на тот момент не была уверена, останешься ли ты жив. Ты понимаешь теперь?       Серёжа смотрит во все глаза. И видно, что он потрясён. Что он действительно вдруг осознал вещи, до этого не приходившие ему в голову. Видно, что он понимает.       - Поэтому слава Господу, - негромко произносит Ирина Викторовна, глядя на него пристально, протягивает руку и кладет ему на плечо, - слава Господу, что ты жив. Всё остальное – ерунда. Тебе осталась твоя жизнь. Так что ты живи. Не пренебрегай ей ни в коем случае. Понял?       Серёжа кивает. Коротко и отрывисто. Говорить что-либо он пока не в состояние, но полное потрясения, пронзительное лицо говорит за него.       - Кто был в машине вместе с тобой? – серьёзно спрашивает Ирина Викторовна, меняя тему. Серёжа проглатывает ком в горле и, спустя несколько секунд, слабым голосом отвечает:       - Тетушка… и ещё одна её подруга…       - Они в порядке?       - Да, - отзывается Серёжа, - подруга, вроде как, руку сломала, а у тётушки… вывих и несколько ушибов… но она сильно переживает… - добавляет он коротко, не поднимая глаз. -       Понимаю, - кивает Ирина Викторовна, сразу сообразив, что речь идет о переживаниях за Серёжу и что тётя его, вероятно, была за рулём, - а тётушка по материнской линии? В смысле, мамина сестра?       - А… да, - удивленно отвечает Серёжа, дергая плечами, - младшая мамина сестра.       «Как же иначе?» Серёжа не говорит, хотя по отцовской линии у него семьи никогда не было, как и самого отца, с которым он незнаком.       - Вот, - тихо произносит Ирина Викторовна с особым значением, так что Серёжа мгновенно превращается во внимание, - ты представь, каково твоей маме. Она могла потерять в один раз и сестру, и сына. Просто представь, какой это ужас. Даже после того, как всё обошлось – просто осознавать, что такое могло бы произойти.       Слова звучат тихо, но от этого не менее выразительно. Серёжа смотрит теперь, кажется, с ещё большим потрясением. Почти с ужасом, широченными серыми глазами. Осознания тех вещей, о которых говорит его преподавательница, переворачивают ему душу. Во всяком случае, сейчас ему так кажется.       - Твоей маме не легче, чем тебе, - спокойно продолжает Ирина Викторовна - даже сложнее. Ей в первую очередь плевать на коляску, но именно она будет о тебе заботиться и тебя восстанавливать. И она сделает всё, чтобы ты снова смог почувствовать себя тем, кем был раньше.       Протянутая рука Ирины Викторовны всё-ещё лежит на плече Серёжи, и теперь она чуть крепче сжимает пальцы, привлекая ещё большее внимание к своим словам и одновременно обозначая свою поддержку.       - Материнская любовь самая сильная, - произносит она твердо и размеренно, - Она тебя спасет. Как спасала других.       Серёжа смотрит долго. Он давно уже перестал плакать, и даже чуть покрасневшие глаза почти высохли. Потом он кивает. Твердо. Серьёзно.       - Я понял, - произносит он шёпотом.       - Отлично, - отзывает Ирина Викторовна куда более непринужденной интонацией, отпуская его плечо и выпрямляясь на стуле, - не будем больше об этом. Знаешь, я тебе кое-что принесла…       Наклоняясь, она подбирает с пола вместительную дамскую сумку, кладет к себе на колени и, расстегнув молнию… достаёт книгу. Ту самую книгу, с которой позже начнётся многое из того, чего не могло быть прежде. Очень толстую, книги такой комплектации в народе принято называть «кирпич», и остаётся только изумиться, как женщина на своих плечах дотащила её.       - Вот, - объявляет Ирина Викторовна, со стуком кладя кирпич на стол, - прочитай. Много чего важного поймёшь.       Серёжа заметно скисает. Смотрит на подношение с усталостью и разочарованием. Он как будто даже не сомневается в содержание лежащей перед ним книги.       - Вы знаете… - протягивает он робко, - мне уже передавали несколько таких книг… вообще-то, это не очень лично меня воодушевляет…       Ирина Викторовна замирает с интересом.       - Ага, - отзывается она с тенью улыбки, - я, кажется, поняла. Нет, Серёж. Это книга не из разряда тех, которые тебе приносили. Она не про инвалидность. Эта тема там присутствует, но не фигурирует особо. Это книга о других вещах, актуальных для каждого. Честно говоря, я в принципе собиралась её всем своим ученикам рекомендовать. Просто тебе, раз уж так вышло, первому приношу, чтобы тебя чем-то отвлечь... Остальным, наверно, буду на Новый Год дарить…       Серёжа смотрит то на преподавательницу, то на книгу, теперь уже с размышлениями. Слова Ирины Викторовны явно начали действовать на него, но не убедили окончательно. Протянув руку, он приподнимает часть книжки и шустрым шуршащим потоком пролистывает тонкие страницы.       - Здоровенная… - оценивающе произносит он.       Ирина Викторовна умиленно улыбается.       - Маленький лентяй, - с весельем говорит она.       Серёжа поднимает глаза и смущенно улыбается ей в ответ.       - На самом деле, не очень, - вернув голосу серьёзность, пожимает плечами Ирина Викторовна, - сама книга не такая большая в сравнение с тем, сколько там между строк. Она наполненная… Стоит того, честное слово.       Серёжа вздыхает.       - Ну что? – вернув улыбку, наводяще произносит Ирина Викторовна, - я тебя убедила?       - Эм… - Серёжа честно задумывается, - думаю, да…       - Хорошо, - доверительно кивает преподавательница, - а, и… должна предупредить, там… авторша, Мариам Петросян, ведёт себя так, будто читатель всё про всё уже знает… Она не объясняет с самого начала ничего. Там нужно самому разбираться. Так что ты не забрасывай под предлогом, что ничего не понимаешь. Когда поймешь, будет круто.       - Петросян… - кротко усмехается Серёжа, - классная фамилия…       Ирина Викторовна беззвучно умиленно смеётся.       - Распространённая армянская фамилия, - укоризненно произносит она, улыбаясь, - всё! Забирай и… начинай читать на ближайшем досуге.       - Ладно, - отзывается Серёжа оптимистичным голосом, - спасибо.       Вздохнув, он откладывает книгу на край стола и снова поворачивается к гостье.       И улыбается.