Роль

                    - Таааак… я опускаю…       - Я держу.       Судорожно вцепляюсь в перила коляски. В остальном изо всех сил стараюсь ничем не выдавать свой страх, сижу прямо и спокойно, с каменным лицом.       - Ну всё?.. окей?       - Да, - я рассеянно киваю и застенчиво опускаю глаза. Всегда дико смущаюсь, принимая помощь от посторонних людей, но самостоятельно не могу банально выбраться из электрички, - спасибо большое.       - Да пожалуйста.       Двое мужчин отходят к соседнему вагону, искать других нуждающихся в помощи колясников.       - Твой рюкзак, - тихонечко лопочет Алиса, держа рюкзак перед собой.       - Давай, - забираю у неё поклажу и кладу на колени, - спасибо.       - Не за что, - Алиса отходит.       Юля тоже уже куда-то делась. Но я слишком взволнован, чтобы огорчаться, поспешно откатываюсь подальше от двери электрички и внезапно становлюсь частью толпы. Весьма внушительной гудящей толпы, расползающейся по всей длине платформы. Толпы молодых парней и девушек, разновозрастных и разностильных, весёлых и воодушевлённых.       В подобной обстановке чувствуешь себя весьма пугающе, будучи на уровне живота всех ходячих. Осторожно еду вперёд, внимательно осматриваясь по сторонам. И с облегчением обнаруживаю всё больше колясников. Насчитываю для начала человек семь. А далее натыкаюсь на то, о чём уже ранее упоминал – знакомые лица. Пухлое, забавное лицо моего одноклассника, смирно сидящего ближе к сторонке и с беспечным видом разглядывающего окружающую обстановку. Приличие предполагает обязательство поздороваться. Подъезжаю ближе и жду, когда он меня заметит.       - Серый! Ты что ль? - довольно скоро. Секунд пятнадцать.       - Привет, Дань… - удивление наиграть не получается, на его месте остаётся только лишь усталое равнодушие, но я решаю, что и так сойдёт.       Подъезжаю ещё ближе, чтобы можно было нормально вести диалог.       - Ты че, тоже в кино снимаешься?! – тупо спрашивает Даня почему-то удивлённым тоном.       - Да нет, - отвечаю я, - грибы собирать приехал.       - Правда что ли?..       Вздыхаю.       - Да, нет конечно, Дань, - отвечаю терпеливо, - я тоже снимаюсь в кино.       - Круто! – пухлые губы растягиваются в туповатой улыбке, обнажая выдающиеся вперёд зубы, - я этот… Хомяк. Мне так сказали. То ещё имечко, но у Синицына ещё хуже! Так что мне, может, ещё и повезло… да и вообще, имена у них у всех там какие-то стрёмные…       - Это клички, - тихо поправляю я.       - Ну да, - соглашается Даня, - а тебе вот чё сказали: ты кто?       Не сдерживаю косой улыбки, предвкушая изумление и немое восхищение.       - Шакал Табаки, - произношу гордо.       Однако Даня только лишь непонимающе кривит лицо.       - Эт кто такой?       Разочарованный, я тяжело вздыхаю.       - Маугли знаешь? – усталым голосом спрашиваю у него.       - Ну да…       - Помнишь, там за тигром всё время шакалёныш такой ходил?       - Ну, помню…       - Вот это он и есть…       Даня смотрит непонимающе.       - Это тот крикливый и тощий?.. – с неким даже отвращением спрашивает он.       - Да, - отвечаю я, - крикливый и тощий. Всё правильно.       - И это ты? – ещё раз переспрашивает Даня.       - Ну да, - коротко киваю я, после чего решаю больше не ничего комментировать.       - Ты скорее на болонку похож, чем на шакала… - лыбится Даня.       - Ты ведь книгу не читал? – непонятно зачем спрашиваю я.       - Не читал, - беспечно соглашается одноклассник.       - Почитай, - советую ему, - хорошая книга.       Даня на моё предложение явно глубоко задумывается, мысленно сопоставляя размеры своего интереса со своей ленью.       - А сколько там страниц? – решает он набрать данные для сопоставления.       Мне хочется смеяться! Сколько страниц? Серьёзно? Любому из нас этот вопрос теперь кажется пошлым!       - Девятьсот пятьдесят семь страниц в моём издании, - покорно отвечаю я, никак не выражая своего отвращения.       - Не, - уверенно мотает головой Даня, - я лучше кино посмотрю, когда снимут.       И тут у меня была, разумеется, масса вариантов ответа. Огромная масса самых разных утверждений о том, в чём, как и насколько не прав мой знакомый, да и вообще я мог бы в ярких красках описать, как именно я отношусь к такой логике. Однако я не высказываю ничего из перечисленного, обречённо глядя куда-то вниз.       - Хомяк – это из Фазанов, так ведь?.. – вместо всего этого только лишь тихо спрашиваю я.       - Точно, Фазаны... – вспоминает Даня, - мне так и сказали… что бы ещё это значило?       - Фазанье племя, - обречённо вздыхаю я и отъезжаю.       Продвигаясь дальше, к середине платформы, я думаю о том, что в школе за эту выходку, должно быть, расплачусь многочисленным сплетнями со стороны, как одноклассников, так и дураков из соседних классов. Почти уверен, такое «странное поведение этого чудика» они без внимания они оставить не должны. Старательно, и даже успешно, убеждаю себя, что мне абсолютно наплевать. В любом случае, оно того стоило. Даже без свидетелей.       После общения с Даней (Хомяк – это очень подходящая для него кличка. Я прямо восхищаюсь теми, кто это распределял!) меня до сих пор слегка подташнивает, поэтому я решаю познакомиться с кем-либо из ходячих, надеясь найти более приятных собеседников. Но воплотить своё намерение не успеваю. В тот момент, когда я уже открыл, было, рот, чтобы окликнуть незнакомого парня в наушниках, над платформой раздаётся деловой женский голос, шипяще-шуршащий из-за рупора, доносящего невнятные слова до всех присутствующих:       - Ребята, актёры «Дом, в котором» - обращается голос, и вся платформа мгновенно встряхивается, - пожалуйста, послушайте все внимательно.       Как следует повертев головой по сторонам, я, наконец, вижу девушку с белоснежным рупором, стоящую ногами на скамейке, возвышаясь над разнокалиберными головами. Выполняю её указание и внимательно слушаю.       - Мы сейчас все вместе идём на место назначения, - вещает шипящим голосом девушка, - пожалуйста, не разбредайтесь и не отставайте, следуйте строго за направляющими. Вас очень много, будьте, пожалуйста, внимательнее. Всё, пошли!       Махнув рукой в нужном направлении, она соскакивает со скамейки. И тут начинается движение – одновременно суетливое и плавное. Со всех сторон все поднимаются с асфальта, надевают рюкзаки, убирают в них вещи. Масса медленно двигается в сторону ступенек. Я с замиранием сердца приближаюсь к краю платформы... Пандусы! Слава богу! Они сейчас, в самом деле, есть почти везде, но мало ли! Отсутствие здесь пандусов стало бы немалой проблемой для всего коллектива!       Осторожно начинаю съезжать вниз.       - Страхую, - совершенно внезапно раздаётся незнакомый женский голос, совсем рядом. Удивлённо поворачиваюсь и вижу миловидную симпатичную девушку, пока совершенно незнакомую. С невозмутимым видом она берётся за ручки коляски.       Едва сориентировавшись, я тут же съезжаю до конца. Съезжаю куда быстрее, чем двигался бы сам, чтобы не задерживать её.       - Да не торопись! – заметив мою поспешность, говорит девушка, - я тебя повезу, - заявляет она и начинает толкать коляску вперёд, соразмеренно со скоростью потока. Я удивляюсь и смущаюсь.       - Да нет, не надо, - говорю, - я и сам могу… - даже берусь, было, за колёса…       - Да брось! – отмахивается она, - тут до нормальной асфальтированной дороги ещё добраться надо. Я тебя повезу.       - Да ладно, я справлюсь…       - Так! – категорично перебивает девушка, - нам поручили помогать колясникам, понятно? Я еле отхватила себе поручение везти тебя. Не лишай меня заслуженного права!       Покраснев, смущённо улыбаюсь, и больше не спорю.       - Давай тогда хотя бы рюкзак… - робко предлагаю я, протягивая руки за её поклажей. Которая, кстати, ничуть не меньше Юлиной, а эта девочка, хоть и поплотнее худышки-Алисы, но выглядит куда менее внушительно, нежели Юля.       - Да ну, - беспечно отмахивается она, - мне и так удобно.       От чего-то я не решаюсь спорить. Смущённо сгорбившись, освободившимися руками придерживаю собственный рюкзак, пока девушка толкает вперёд мою коляску.       - Ну что, Серёж? – обращается она после недолгой паузы - как дела у тебя?       - Да… неплохо… - теряюсь я, с удивлением пытаясь вспомнить, когда успел представиться, - а откуда ты знаешь моё имя?       Поворачиваюсь назад и смотрю на неё снизу вверх. С такого положения крайне трудно рассматривать, но я стараюсь! Черная футболка и джинсовая куртка, увешанная значками; круглые и неширокие плечи. Круглая голова, гладкие щёки, широкий лоб. Аккуратный носик и невероятно большие и выразительные глаза, темные волосы завязаны в два коротких хвостика на затылке. Вполне себе симпатичная девочка, ориентировочно где-то моего возраста.       - Так все знают! – весело ухмыляется она, - твоё имя и твою роль тоже, Шакал. Ты вроде как звезда авансом.       Она смеётся. Я смущённо улыбаюсь, и снова поворачиваюсь. Молчу какое-то время, переваривая столь приятную новость и столь лестную характеристику – «звезда авансом». Довольно ответственно, должен сказать…       - А у тебя какая роль? – сдержанной интонацией интересуюсь я.       Затылком слышу весёлую усмешку.       - Ну, вообще по сути, младший режиссер, один из сценаристов и оператор, - внезапно выдаёт она.       В абсолютнейшем изумлении я выкатываю глаза. Резко разворачиваюсь и, задрав голову, смотрю на неё с крайним недоумением.       - Прошу прощения?.. – переспрашиваю тупо…       Девушка весело смеется.       - Ты сколько, думал, мне лет? – с улыбкой спрашивает она.       Я медленно возвращаю голову в направление дороги.       - Лет пятнадцать… - честно признаюсь я.       - Все так думают, - по-прежнему беззаботно подтверждает девушка, - мне тридцать.       Разворачиваюсь ещё резче, гляжу теперь уже в полнейшем шоке, глазами, готовыми вывалиться из орбит. Тридцать!!.. Что там Юля, возраст которой я не угадал на каких-то несчастных три-пять лет?! Только что я недосчитался пятнадцати лет! Ошибся в два раза!       Смотрю пристально на весело улыбающуюся «девчонку», и вдруг понимаю: это совершенно взрослая женщина с внешностью ребёнка. Теперь я вижу это ясно: зрелость во взгляде, тусклость в цвете каштановых волос, да и, в конце концов, кожа на лице не такая гладкая, как у моих ровесниц. Но всё это так очевидно только лишь теперь, когда мне открыли глаза. Взрослых людей, похожих на подростков до такой степени – комплектацией, лицом, причёской и одеждой, - я ещё не встречал.       - Извините, пожалуйста… - говорю я приглушённо, мгновенно перейдя на «вы».       - Да, всё нормально! – отвечает она, - ты первый что ли? Это ещё ничего, ты-то меня с ровесницей спутал, вот и общался на равных. Я люблю со своими учениками на равных, так что можешь на «ты», если тебе так удобнее. Самое смешное, когда в общественных местах взрослые люди путают. «Девочка, тебе сколько лет?!», - произнося это, она меняет голос на более низкий, театрально изображая бубнёж замученного работой и сердитого на весь мир охранника, - Я говорю – «тридцать, а что?», - многозначительно продолжает она своим голосом, после чего снова говорит низко - «Очень смешно. Есть у тебя документы?» Я им даю документы, они смотрят – «... извините, пожалуйста…»       Весьма явственно представив описанную ситуацию, я звонко смеюсь! Женщина, довольная моей реакцией, улыбается.       - Вот-вот, - говорит она, - мне тоже каждый раз смешно. Ну а вот если серьёзно – неужели нельзя ко всем людям относиться с уважением? Вне зависимости от возраста, и так далее… Ну мало ли, кто перед тобой! Может, я дочь их какого-нибудь начальника, в конце-то концов.       Параллельно мы, наконец, добираемся до обещанной асфальтированной дороги, и жить сразу становится легче. Тут я, теоретически, и сам бы мог передвигаться, но собеседница продолжает меня везти, а я не хочу прерывать диалог и продолжаю сидеть смирно.       - То есть, мне скажут что-то типа «чего ты тут, колясник, весь проход загораживаешь», а я, может, кинозвезда? – с улыбкой и сарказмом говорю я, - Правильно я мыслю?       - Более чем, - смеётся женщина.       Мы едем дальше. Со всех сторон мелькают рюкзаки и футболки. Широкую дорогу с одной стороны обрамляют зелёные деревья и крашеные заборы частных дач, а с другой – лишь пустынное поле беспорядочного разнообразия диких трав. В диалоге заминка, и я думаю о том, чего бы ещё сказать, когда до меня вдруг доходит кое-что важное!..       - А как, вас, кстати, зовут? – внезапно спохватываюсь я, - то есть, как мне вас называть?       - Инна, - отвечает женщина, - Ну, о том, совсем ли ты меня не помнишь, мне уже даже и спрашивать не стоит, правильно?       Сильно удивлённый её словами, я на пару секунд впадаю в немой ступор, а потом переспрашиваю недоумённо:       - А?..       - Я на твоём кастинге была, - со вздохом говорит Инна, и я удивляюсь ещё больше, - не помнишь?..       - Нет, - коротко и честно отвечаю я, - я с кастинга вообще почти ничего не помню…       Она удивлённо поднимает брови.       - Что, так волновался?       Я решаю, что теперь уже, должно быть, это не имеет никакого значения, и отвечаю многозначительно:       - Ага… я думал, у меня сердце выпрыгнет…       Инна делается серьёзной.       - Ты молодец, - только и говорит она, - Кстати, по поводу ролей. Я сыграю Химеру.       Снова разворачиваюсь и, задрав голову, ещё разок с интересом разглядываю новую знакомую. На этот раз, мысленно окрашивая темно-каштановые волосы в ярко-зелёный и надевая на тонкую шею белоснежный гипсовый ворот. Выглядит весьма убедительно, должен сказать!       - Круто! – от души восклицаю я, широко улыбаюсь.       Инна смотрит на меня сверху, лукаво улыбаясь, и, должно быть, старается скрыть умиление, но я его всё равно немножко замечаю! Внезапно она останавливается и, обойдя коляску, становится ко мне спиной.       - Достань, пожалуйста, из внешнего кармана планшет и наушники, - просит она.       Удивлённый, я послушно следую указаниям, осторожно расстёгиваю внешний карман её огромного рюкзака и столь же осторожно достаю оттуда зачехлённый планшет и аккуратно свернутые маленькие наушники.       - Достал? – спрашивает Инна, повернув голову.       Кладу технику на колени, застёгиваю карман.       - Ага, - говорю.       Развернувшись, она забирает у меня планшет (наушники оставляет), откидывает крышку чехла и принимается с сосредоточенным видом нажимать пальцами в разных участках экрана. Не пытаясь даже заглянуть на экран (вежливости во мне всё-таки чуть больше, чем любопытства), я в это время еду самостоятельно, без проблем успевая за её неторопливым шагом.       - Вот, - говорит она в конце концов, протягивая мне устройство, - это мы сняли в порядке эксперимента, буквально пару недель назад. Вообще-то, нам не велели это кому-либо показывать, но для тебя я делаю исключение.       Удивлённый ещё больше и к тому же сильно заинтригованный, я осторожно беру в руки протянутое.       - Вы снимали на планшет? – не удержавшись, шучу я.       - Тоже мне! – смеётся Инна, - это один из запасных носителей, понятно? Чтобы не утратить. Смотри, пока я не передумала. И про наушники не забудь.       Больше ничего не комментируя, я, как будто бы в самом деле перепуганный угрозой, очень поспешно разматываю наушники, столь же поспешно вставляю наконечники в уши и подсоединяю провод к планшету. Тем временем любопытство моё всё растёт и к тому моменту, когда все подготовительные действия проведены, я уже готов лопнуть. С замиранием сердца запускаю видео, открытое специально для меня Инной.       Далее наблюдаю. Пристально и жадно, поднеся планшет поближе к лицу. Наблюдаю, как из темноты экрана выплывает яркий летний пейзаж. Белые проплешины бликов сквозь густую полупрозрачную листву. Тишина в наушниках заполняется несколько классическим щебетом птиц и едва слышным шуршанием ветра. Следующие кадры, в размеренном темпе сменяющие друг друга – тёмные на фоне солнечных лучей окна, серая кирпичная стена, и, наконец, нижний ракурс – светлый, залитый солнцем асфальт, расплывчатость заднего плана. В идиллию «знойной тишины» вдруг врывается ритмичное, крайне выразительное цоканье, а в кадр – беленькие дамские туфли на тонком каблуке. Грубое шуршание колёс по асфальту. И уже буквально на этом кадре я знаю, что будет, и растроганно хмурю брови. Тонкие пальцы с накрашенными ногтями, сжимающие ручку чемодана. Цветные, едва заношенные кеды в противопоставление белым каблукам. Безжизненно болтающийся рукав рубашки в паре дециметров от кирпичной стены. И только лишь после этих всех интригующих кадров – дальний план. «Они идут. Женщина и мальчик». Жадно ловлю образы: белое узкое платье, светлые распущенные волосы, длинные ноги и тёмные очки у женщины. Мальчика с этого ракурса почти не видно, да и лиц не рассмотреть, хотя крайне любопытно. Как будто угадав мои мысли, кадр услужливо перескакивает на лица. Крупным планом. Сперва женщина – бледно подкрашенные и плотно сомкнутые губы, аккуратный строгий нос, огромные темные стёкла солнцезащитных очков: вот и всё. И, наконец, мальчик. Шевелюра желто-рыжих волос, раза в три гуще, чем у Алисы, устало опушенные веки, очень деликатные черты, по-детски благородные. Возможно, это всё лично мои переживания и доскональное знание всей глубины ситуации и будущего этого мальчика, только и всего, но лицо его мне кажется до крайней степени трогательным и глубоким. Очень красивый актёр.       Снова нижний ракурс. Белые каблуки останавливаются, одновременно с ними колёса чемодана. По инерции сделав ещё пару нелепых шажков, цветные кеды замирают тоже. Далее вид с крыльца. Женщина снимает очки и, прищурив глаза, внимательно смотрит вверх мимо камеры, как я догадываюсь, читая табличку над дверью. Удовлетворённо смыкает губы и поворачивается к мальчику. «Ну вот» - голос тонкий. Я замираю, ожидая до боли знакомую фразу – «видишь, как мы быстро пришли?» Это она - фраза, с которой всегда всё начиналось. Опустив глаза, мальчик еле-еле дергает плечами, в наушниках раздается едва слышное, невнятное «угум…». Женщина решительно вздыхает. «Значит так» - говорит она, подходя к краю крыльца и оставляя чемодан вплотную к перилам, - «я сейчас пойду внутрь. А ты стой здесь и жди меня. Хорошо?» Мальчик отрешённо и послушно кивает. «Вот и славно». Она поднимается по ступенькам и нажимает кнопку звонка. Приглушённый короткий звук. Тишина. Камера на стену дома и темные окна первого этажа, с решётками. Далее крупный план на мальчика. Губы грустные, а выразительные зелёные глаза на этот раз подняты и внимательно смотрят куда-то.       «Мам, смотри…» Женщина оборачивается. Мальчик смотрит на стену, - «дом холодный. Солнце не трогает его». Проследив за его взглядом, женщина в замешательстве мельком глядит на стену, а потом умилённо улыбается и столь же умилённо хмыкает. «Нет, что ты, милый. Солнце трогает всё. Ой…» в этот момент дверь тихо пиликает, гостеприимно приглашая женщину внутрь. Та открывает её и, придерживая, продолжает общаться с мальчиком, «он просто серый» - коротко говорит она, и тут же прибавляет суетливо - «ну всё. Я пошла. Жди». И исчезает. И вновь тишина. Только осторожные, едва слышные шаги. Стена и мальчик. Напротив друг друга, ближним планом. Он двигается плавно и осторожно, как будто приближаясь к какой-нибудь бездомной собаке, которая не выглядит опасной, но вполне может и укусить. Прислоняется щекой и, безучастно глядя сквозь камеру, говорит совсем-совсем тихо, но не шепчет: «холодный. Солнце его не трогает».       Я вдруг думаю о том, что по сути это же ведь не такой уж и важный эпизод с точки зрения понимания сюжета, но чрезвычайно важный для понимания психологии. Вспоминается то, что говорила по этому поводу Юля – Мариам трепетно относится к своим сюжетам. И теперь видно, что режиссеры относятся так же трепетно, этот малюсенький кусочек очень явно подчёркивает это.       Полностью погружённый в происходящее на маленьком экране, наблюдаю, как мальчик осторожно, но уверенно идёт вдоль стены до угла, потом вдоль следующей стены. Как на заднем дворе, под сочной тенью густой листвы трое мальчишек развлекают себя как могут. Один кидает камни в нарисованную на стволе одного из деревьев мишень, другой подвязывает в импровизированный шалаш новые ветки, а третий сидит на бетонном блоке перед раскалёнными угольками бывшего костра и с сосредоточенным видом палкой поправляет блестящие свертки фольги. Этот третий поднимает голову и удивлённо таращит глаза. «Эй, народ!» - звонко кричит он, не поворачивая головы. На лице у него черные следы сажи, - «у нас гости…» Все мгновенно отвлекаются от прежних дел и дружно смотрят. Мальчик (кадр периодически перескакивает на него) тоже смотрит. «А ну проваливай, понял?» - без церемоний хмуро приказывает тот, что строил шалаш. «Почему?» - удивленно моргает мальчик. «По асфальту!» - мигом отзывается один из ребят, - «здесь чужим нельзя!» «Живо, пока мы тебя не поколотили!» - прибавляет другой. Испуганный и изумлённый, мальчик отшатывается назад. Ребят это веселит, они перестают глядеть сурово и начинают широко улыбаться. «Хе! Народ, а что это у него с руками, а?» - говорит плотненький и низкий русоволосый мальчик. Остальные смотрят на него как на дурака. «Их нет» - категорично отзывается тот, что выше и щуплее. «Точно!» - осенят первого, - «рук нет! Кажись, к нам привезли». «Конечно, к нам, дурень! Куда же ещё?!» Мальчик смотрит ещё более испуганно, болезненно хмуря брови. Меж прутьев шалаша выглядывает фрагменты лица ещё одного мальчишки. Он не смеётся и ничего не говорит, а только лишь пристально смотрит заинтересованными глазами (точнее одним глазом, ибо целиком его лицо загораживают прутья). «К нам, к нам!..» - смеются те трое. Мальчик пятится несколько шагов, а потом разворачивается и бежит. В кадре мелькают кеды; лицо, полное паники, звонкий смех на заднем плане.       Заворачивает за угол и тут… «Тихо!» - чьи-то руки хватают его за плечи. Мальчишка беспорядочно мечется, пытаясь оббежать человека, в которого врезался. «Тише, тише… ты чего?..» В кадре долгое время одни только руки и голубая рубашка, и я уже готов очуметь от интриги, когда, наконец, показывают лицо человека. Усталое, встревоженное и одновременно невозмутимое, немного морщинистое лицо человека за пятьдесят. Всего на пару мгновений, разглядеть не очень успеваю.       «Ничего. Извините. Там моя мама…» «Спокойно. Твоя мама у меня в кабинете» Мальчик поднимает голову, взгляд его постепенно делается осмысленным. «Пойдём» - говорит Лось и они вместе идут. На то, чтобы проследить досконально их путь меня не хватает, но когда воспитатель открывает перед мальчиком тяжелую дверь, тот останавливается на пороге и пустым взглядом смотрит вниз. Пауза. Мужчина терпеливо ждёт, не торопит его, а лишь пристально понимающе наблюдает. Нижний ракурс - кеды, переступающие порог. Лось многозначительно оглядывается, и лишь после этого входит следом. Медленно захлопывающаяся щелка между дверью и косяком. Короткий глухой стук. Тёмный экран. Всё.       - Ух!.. – очень чувственно произношу я, откидываясь на спинку коляски.       - Смотри дальше, - многозначительно с улыбкой обращается ко мне Инна, наклоняясь и коротким движением перелистывая станицу планшета. На новое видео.       Мгновенно встрепенувшись, я, не давая себе даже короткой передышки и не снимая наушники, быстро нажимаю на «Плэй», и по указанию Инны, смотрю дальше:       Тут меня ждёт маленькая «бугага», ибо первый кадр – резко открывающиеся глаза, под резкую первую ноту несколько тревожной музыки. Я дергаюсь, а мальчишка на экране резко садится на постели, отчего на пол летят домашним градом элементы мелкого хлама. На пару секунд камера сосредотачивается на укатывающейся по пыльному паркету катушке. Мальчик поворачивает голову и кричит – «Сегодня важный день!». На низеньких раскладушках белые свертки спящих тел недовольно подёргиваются. Мальчик непонимающе смотрит на них, вращая головой то вправо, то влево, ожидая реакции. «Эй, ау!» - орёт он, в конце концов, - «вы чё, спите что ли?!» Ответа нет. «А ну поднимайтесь, у нас куча работы!»       Свертки лениво копошатся. «Да что б тебя, сатанёныш…» - бормочет какой-то взрослый парень, переворачиваясь с боку на бок. На другой раскладушке мальчишка (один из тех, что были во дворе в предыдущей сцене) прищуренными глазами смотрит на будильник. «Чёрт, Вонючка!» - обиженно кривится он, - «ты знаешь, сколько времени?!» «За упоминание времени штрафной!» - мгновенно вскидывается Вонючка, угрожающе указывая загорелым пальцем в его сторону, - «вставайте, пока я не перешёл к крайним мерам!» Тут же все испуганно встряхиваются, послушно поднимают головы над подушками и начинают медленно садиться. Один мальчик даже вываливается из постели на пол, увлекая за собой одеяло, и с ужасом таращится. Вонючка удовлетворённо улыбается.       Следующий кадр, вместе с которым внезапно начинается едва слышная музыка, уже о том, как двое парней придвигают деревянный стол к окну, подгоняемые писклявым голоском Вонючки. О том, как под этот же голос, они втаскивают его на стол. О том, как исчезают с белой тарелки бутерброды с сыром.       Это смешной мальчишка. Я бы не сказал, что он похож на меня, но на Вонючку он похож. Огромные и смешные уши (это и в правду как у меня, тут нас обоих природа кинула), маленький приплюснутый носик, длинные тонкие губы, выразительнейшие глаза. Он выглядит идеально, сидя на столе, поедая бутерброд и сосредоточенно поглядывая в бинокль. Свешивается и подгоняет знатно перепачканных в краске мальчишек, как и в книге, рисующих буквы на кусках простыни. В этом отношение всё очень четко показано. Параллельно с этим закадровая музыка всё усиливается, и к последнему кадру уже почти перекрывает голоса, и тут – затихает.       Точка. Тишина. Вонючка сидит по-турецки на столе перед самым окном, сгорбившись, по обе стороны от него очень усталые и несчастные с виду старшие. Далее крупный план демонстрирует крайне сердитый профиль ребёнка. Руки сложены, до ужаса суровый взгляд неотрывно устремлён в окно. Он поднимает ладонь, сердитым жестом чешет щёку, и снова складывает руки. Один из старших парней закуривает. Мальчишка медленно поворачивает голову в его строну. «Перекур никто не объявлял» - угрожающе сообщает он из тишины. Старшие смотрят с отчаянием. «Блин, зверёныш!» - возмущается один из них, - «мы тут уже второй час торчим! Дай хотя бы до туалета дойти!» Вонючка вновь поворачивает голову на исходную позицию. «Стоять» - непреклонно приказывает он, - «вот человека встретим, тогда и гуляйте на все четыре стороны…» Старшие едва успевают сердито рыкнуть и устало вздохнуть, как вдруг он очень и очень громко ахает! Бросает себя (не слишком правдоподобно, ну да ладно) к самому краю подоконника и утыкается носом в стекло, тонкие ладошки ударяют о прозрачную поверхность с такой силой, что оно опасно дребезжит. Вид через окно, сквозь едва заметные разводы на стекле – женщина и мальчик. Точно такие же, какими я видел их несколько минут назад на предыдущей записи.       Двор. Щебет птиц, стук каблуков и шуршание колёс чемодана. Пустой рукав в паре дециметров от стены. И внезапный звонкий хлопок непонятно откуда. Мальчик вздёргивает голову и растерянно смотрит в направление звука. Женщина удивлённо останавливается и, повернувшись, переглядывается с сыном. «Хм» - недоумённо произносит она, и, постояв ещё пару мгновений, невозмутимо возобновляет движение. Подходит к воротам, снимает очки…       Комната. «Чё стоите?!» - что есть силы, орёт Вонючка, сжав кулаки - «пли, я сказал, пли!!» Он уже весь красный, а голос вот-вот сорвется. Старшие испуганно хватаются за хлопушки.       Двор. Женщина на крыльце, придерживает открытую для неё дверь и смотрит на мальчика. Два громких хлопка – один за другим. Мать с сыном одновременно поднимают головы и смотрят. Очень красивые кадры осыпающегося конфетти, мальчик следит за траекторией цветных бумажек. «Ура, ура, ураааа!» - темное стекло одного из окон, где едва различим образ смешного мальчишки. И тут я внезапно понимаю – это он был тогда, в шалаше. Внимательно следил сквозь прутья. Странно, что до меня дошло только сейчас.       Комната. Зарёванный мальчишка отстраняется от стекла и, судорожно дергаясь, принимается размазывать по лицу слёзы. Он жмурится и улыбается, звонко всхлипывая. Я тоже улыбаюсь, глядя на него. Старшие замерли в ступоре. «Чего уставились?!» - одна из самых пронзительных фраз во всей книжке, - «счастья не видели?!» В словах жалкие остатки агрессии. Голос тонкий и жалобный. Актер очень талантлив - заявляю абсолютно уверенно хотя бы потому, что внезапно обнаруживаю мокрыми и собственные глаза тоже.       Двор. Женщина удивленно поднимает брови. «Ничего себе…» - недоумённо комментирует она, но потом мгновенно встряхивается - «так. Ладно, всё! Я пошла. Жди». Она уходит, мальчик остаётся стоять на месте. Звук ударов по стеклу. Мальчик поднимает голову. Тот, кто сидит в темном окне широко улыбается и активно машет ему обеими руками. Мальчик смотрит удивлённо, немножко испуганно. Подходит к крыльцу и садится на ступеньки. Ждёт.       Это всё. Кадр обрывается.       Я быстро вытираю глаза и глубоко вдыхаю. Во второй раз откидываюсь на спинку и закрываю лицо руками, пытаясь хоть немного перевести дух после увиденного. Первые воплощённые картины. Результат, должно быть, огромного труда.       - Потрясающе!! – как могу эмоционально восклицаю я, не убирая рук. Инна смеётся.       - Да, мы тоже довольны, - говорит она.       Я снимаю наушники и накрываю планшет чехлом. Протягиваю, было, и то и другое Инне, но потом соображаю, что вернуть их в задний карман рюкзака ей сейчас несколько проблематично.       - Оставь пока, - подтверждая эту мысль, отмахивается она, - уже скоро на месте будем, тогда и отдашь.       - Ага…       Кладу всё на колени и перевариваю дальше. Лишь через какое-то время назревает вопрос:       - И долго вы над этим работали?       - Ну… - задумывается Инна, - один день на съёмки, два на монтаж, и один на озвучку… четыре дня вот чистой работы, - принимается с сосредоточенным видом разъяснять она, - А если учитывать все подготовки, заминки и так далее – то две недели. Ну, разумеется, мы потом не будет отдельно каждую сцену в строгом порядке: сняли, смонтировали, озвучили. Будем всё это комбинировать, когда что удобнее, и так далее. Но вот это мы провели такой пробный эксперимент, с малым количеством актёров. Остались довольны.       - Ещё бы! – вновь восклицаю я, - это потрясающе! Безумно трогательно, вы нереальные молодцы!       Инна снова насмешливо улыбается.       - Ты только помни, что я тебе это по секрету показала, - напоминает она, - вообще-то нам не разрешали.       - Мой язык молчит! – уверяю я, - а что это за мальчик?       - Который? – уточняет Инна.       - Оба!       - Ну, вот Кузнечик – это Филя. Очень приятный, интеллигентный мальчик, девять лет. К тому же, если ты обратил внимание, очень красивый и талантливый.       - А рук у него на самом деле нет? – осторожно интересуюсь я.       - Ну да, почти, - неопределённо отвечает Инна, - У него отростки небольшие вместо рук. Мы их рукавами там прикрыли…       Я смущённо притихаю.       - Да нет, на самом деле он себя сам инвалидом не ощущает, - видя мою реакцию, говорит Инна, - парень молодец в этом отношении. Он и шалаш помогал строить, и в войнушку с мальчишками играл, все дела там… Да и ребята, на самом деле, тоже молодцы. Они видят, что ему сложно, и предлагают - «народ, давайте в классики». Ну и прыгали все вместе в классики в перерыве.       Я широко и умилённо улыбаюсь, представив картину. Закадровую трогательную атмосферу исключительной дружбы и взаимопомощи. Это приятно и мило, и я остаюсь под ещё большим впечатлением от образов этих пока ещё совершенно незнакомых мне мальчишек.       - А Вонючка? – продолжаю расспрашивать я.       - Это Костик, - весело, наигранно небрежно отзывается Инна, - из театральной студии одной моей подруги мы его отхватили. Потрясающе смешной парень, очень энергичный, прямо вот… темпераментный такой. Единственное что, как раз из-за этого темперамента с ним бывает довольно сложно, он… лезет в драки с мальчишками и спорит со взрослыми. Но актёр невероятно талантливый.       - Да! – соглашаюсь я, - актёр потрясающий! Я, по правде говоря, сам чуть не заплакал…       - Да, я видела, - серьёзно кивает Инна, - мы долго с ним работали. Он, кстати, ходячий, пока ты не спросил.       Я не очень хорошо понимаю, есть ли подтекст в этой фразе, но от чего-то решаю об этом даже не задумываться.       - Да, я знаю, - вкрадчиво отвечаю я, - это видно было по тому, как он подполз к окну.       Инна удивлённо поднимает брови.       - Разве? – переспрашивает она, - значит, пластику всё-таки недопоставили… будем дальше работать.       Я понимаю что, кажется, подставил парня.       - Упс, - говорю я с виноватой улыбкой, - вы только не говорите ему, что это я вам сказал...       - Мой язык молчит, - смеётся Инна.       - Это пока всё, что вы сняли? – никак не унимаюсь со своими вопросами я.       - Ну, ещё наснимали кадров по поводу Лося и Кузнечика, - немножко даже устало вздыхает Инна, - они не смонтированы и не озвучены, так что я, с твоего позволения, показывать тебе их не буду.       - Конечно, - покладисто соглашаюсь я.       - К тому же там совсем немного, буквально секунд на тридцать фильма, - продолжает Инна, - мы бы ещё больше сняли, но у нас Слепого не было. Девочка заболела… там всё серьёзно, мы не стали их дергать. Придется потом ещё отдельно организовывать.       Я в изумлении распахиваю глаза. Пропуская почти все, что она говорила в последнюю очередь, цепляюсь за одно единственное слово, которое меня весьма смущает. Резко разворачиваюсь и недоумённо гляжу сверху вниз на Инну.       - Девочка? – переспрашиваю многозначительно, всё ещё не уверенный в том, что не ослышался.       - Да, - невозмутимо кивает Инна, - у нас маленького, интермедийного Слепого играет девочка.       По правде говоря, я теперь удивлен только больше.       - С ума сойти… - выдыхаю недоумённо.       - Ну а что? – равнодушно отзывается на это Инна, - она очень даже похожа, в гриме вообще мальчишка мальчишкой. Ну а так – очень приятная, тихая девочка. И она действительно слепая. Сара зовут.       - Почти как Саара… - ужасаюсь я.       - Глупый! – пытается изобразить возмущение Инна, но в голосе всё равно проскакивает ясное веселье, - зря ты так. Сарочка - чудесный ребёнок!       Я улыбаюсь и осторожно укладываю в своей голове столь необычный факт. Внезапно обнаруживаю невыразимое желание познакомиться с этими детьми, и набираюсь побольше терпения, чтобы дожить до непосредственной встречи.       - А Лось?! – внезапно вспоминаю я, снова оборачиваясь к Инне (от такого положения спина уже изрядно болит, но общаться затылком я так и не смог привыкнуть – как-то это совсем без души)       - А, Михаил Григорьевич? – улыбается Инна, - прекрасный человек, очень приятный и в общение, и в работе! Актер театра с тридцатилетним стажем. Мы киношных решили не набирать. Они бывают уже «мёртвые». Тебе известно понятие «мертвый актер»?       - Да! – мгновенно и, главное, честно, с гордость и знанием дела, киваю я. Бывшая преподавательница как-то говорила с нами об этом. О том, что в кино актёры зачастую теряют свою индивидуальность, отмирая в профессиональном смысле. Перестают переживать так, как должны бы. Нас предупредили об этом на будущее…       - Ну так вот, - продолжает Инна, - а театральные, они все живые. Некоторые при этом не могут в кино играть, а некоторые вполне. Вот мы таких и старались набирать, и Михаил Григорьевич среди них. Он, кстати, должен быть сегодня с нами… во всяком случае сказал, что постарается приехать… - Инна задумчиво замолкает на несколько мгновений, но потом оживает снова, - да и вообще, что это всё я тебе рассказываю?! – восклицает она, - ты и сам со всеми познакомишься! Всех увидишь, со всеми пообщаешься. Что тебе моя устная характеристика?       Я снова решаю не спорить с ней, и только лишь многозначительно вздыхаю, всё-ещё сидя в пол-оборота, опускаю глаза… и тут же, наполненный новым энтузиазмом, опять вскидываю голову.       - А Дом?! – вспоминаю я ещё одну фигуру с видеозаписей, восторженно глядя на Инну, - что это за здание?       Она ничего мне не отвечает, а только, сомкнув губы в едва заметной ухмылке, головой кивает вперёд.       Чувствуя, как замирает сердце, я разворачиваюсь. Со всех сторон толпа народу, постепенно стекающаяся к широкому асфальтированному пространству и беспорядочно рассосредотачивающаяся на нём. Он здесь. Прямо предо мной, в каких-то семидесяти метрах. Открыв рот от восторга, я смотрю на кирпичные стены и темные окна, блики солнца на металлической крыше слепят глаза. Это он. Дом.