Повстанцы(омегаверс, постапокалипсис)

Кто-то бросил Бернарду оранжевые штаны, он запрыгнул в них почти на ходу. — Ещё секунду, — сказал. — Заберу кое-что своё. Поправляя сумку, он шагнул в одну из клеток, пустую — лишь унитаз и тряпичная лежанка на полу. Встал на колени и принялся выковыривать что-то из-под плинтуса ногтем. Ему явно было известно точное место, где ковырять. Видимо, в этой клетке его и держали. Смутьяну не полагались ни пушистые одеяла, ни ковры, ни развлечения с моделями самолётиков. Голый пол и тряпка — как в «одиночке». На решётке висела покрытая семимесячным слоем пыли табличка с индексом фертильности девяносто два. Напротив, через шестиметровый холл, находилась клетка Нильса, откуда тот читал Бернарду книги. А Бернард отсюда наблюдал, как его соседа уничтожает электрическая пытка. — Вот, держите. — Я раздал альфам шприцы с «дрином», по одному для каждого. Лишние спрятал в разгрузке. Пока мы громили лабораторию, альфы вскрыли шкаф в дежурке и натаскали оттуда оранжевых штанов. Другой одежды не нашлось, обуви тоже. — Тебе не сто́ит колоть это, Родерик. — Бернард показался в проходе, надевая на шею шнурок из коммунского ботинка. — Мотор побереги. Заснёшь — на себе тебя вынесем. Родерик сунул шприц в карман штанов. — Оно-то верно, — кивнул. — Но пусть лежит — на всякий случай. Я вытащил горсть носовых фильтров. — Вставляйте. Не будем рисковать. Хватило лишь на пятерых. Я извлёк свои, отдал Нильсу. — Я меченый, — говорю, — мне не нужно. Координатор надеть заставил. А этот двинутый рисовальщик неизвестно, что может выкинуть, когда приманка в голову шибанёт. Да и все они… ненадёжные. Хоть бы дуреть там не начали. Они ж семнадцать лет омег не видели. Без фильтров остался Уннар. Бернард молча положил ему в ладонь свои. Уннар так же молча принял, не поблагодарил, не спросил: а ты как же? Кажется, он думал, у Бернарда ещё полсумки таких. Или что самому Бернарду ничего не надо, и вообще — никогда не хреново, и не страшно, и не больно. Никто не выглядел готовым вламываться туда, где можно получить в репу. Кхарнэ, они не ради каких-то возвышенных целей биться шли, а ради самих себя, ради возможности снова вязаться с омегами и выбить себе шанс на будущее — но всё равно сомневались: стоит ли? Даже за нашими спинами! Бернард оглядел всех. — Оружие собрали? Двое бросились шмонать убитых. Не собрали, положились на мою «бесшумку». Они мне нравились всё меньше. Альфохлам. Я не был уверен, что такие нужны клану. Но они были важны для Бернарда. Он впрягался за них, он убивал за них, заморачивался их благополучием. Только что он отдал им единственное, что мог отдать. Значит, они были нужны. Без фильтров в носу вонь немытого альфы вблизи ощущалась убийственно. Наверно, от меня так прёт, когда после двух-трёхнедельной вылазки в Гриард возвращаюсь. Возвращался. На шее Бернарда висел на шнурке от ботинка армейский жетон-смертник. Я прочитал выдавленное в металле. Бернард Холлен **38.10.07 В (III)+ Всеобщ. монотеизм Каким-то образом он умудрился сохранить в этих казематах частицу своего прошлого. У меня и на свободе не вышло. Я был слишком малой и не знал, насколько важно помнить свои корни. Подобрав пару игольчатых пистолетов, горе-войско окружило своего предводителя, ожидая новых распоряжений. — Ну что, Родерик, — сказал Бернард. — Показывай. Я шагал рядом с Родериком, выставив в готовности ствол. Босые лапы альф глухо били пятками расписные полы коридоров, нас подгоняли гудки тревоги. Сзади раздавалось мычание: Нильс беззаботно напевал что-то под нос. Хорошо ему, стукнутому. — Берн… — тихо говорил кто-то сзади. — Если не выгорит… Прикончи меня. Прикончи, пообещай. Я не вынесу их пытку. Или в «одиночке» с ума сойду. Мне той недели хватило. Как ты можешь в тишине? Годами! Родерик свернул в неприметную дверь, ступил вверх по лестнице. — Я буду очень стараться, Тормод, — прохрипел Бернард. — Чтобы никто из нас больше не попал в «одиночку». Никогда… Ох, чёрт! Он, видимо, оступился — по ступеням сзади грохнуло, завибрировали перила. Другие альфы поймали падающего. — Ты чего, Берн? — Подождём, — остановил я Родерика. — Снова глюки? — Угу, вертолётит. — Бернард поднялся, зажмурившись, протянул вслепую руку. — Некогда ждать. Клейн, где там твоё плечо? Веди меня. Рухну — ловите. Ну нет так нет. Мы двинулись дальше. — У меня так было, — сказал Тормод. — После «одиночки». Стены едут, ноги заплетаются. Дерьмово. Поднявшись на девятый этаж, мы свернули с лестничной площадки к светлому коридору с джунглями по бокам и окном во всю стену. Здесь, на верхнем этаже, июль нахрапом вторгался в здание сквозь стекло, соперничая с кондёрами — кто кого. Побеждала техника: летнее пекло внутри не ощущалось. Вся эта зелёная лабуда в необъятных деревянных кадках буйно плелась под солнцем. — Смотрите! — зашумели альфы. — Небо! — Там двор внизу! — Листья живые, потрогай! Всполошённые, как дети, они жадно тянули шеи к окну, на ходу подставляли ладони под солнечные лучи, блаженно жмурясь. Бернард сорвал с куста лист, растёр в пальцах и отрешённо вдыхал аромат жизни. Я уставился за окно, на крышу напротив, через двор. Тар. Арон. Карвел. Не подведите там, братья. Мне-то проще, со мной Чума. На плоской крыше никого видно не было. Возможно, они отстреливались прямо над нами. — Надо идти. — Я деликатно подтолкнул Родерика в спину; он отвернулся от окна и ускорил шаг. Нильс затянул мягко, почти по-омежьи: На речке, на речке, на том бережо-о-очке моет омеженька белые но-о-ожки... Круть, зашибись просто. Один дуремар с винтовкой у нас уже есть, теперь второй до кучи. Впору богадельню открывать. В наушнике зашипел тревожный голос Халлара: — Дарайн, ускоряйся! БТРы на подходе. Я глянул на часы: уже сорок минут, как мы бросили вызов саардской службе безопасности. И то долго они БТРы гнали. Броню их «танатосом» не прошибёшь, а к гранатомёту у нас три сраных заряда. Дальше на крышу полетят зажигалки — Тару под ноги. Белые ножки, лазоревы гла-а-азки… — Спешим мы, спешим, — оправдывался я. — Пусть выкроят нам ещё немного времени. Что тот снайпер? — Там же, на крыше отеля. С дырой в башке. Ещё бы. Он не был лучшим снайпером Федерации. — С дверью почти готово. Дело за вами, — упрекнул Халлар. — Отбой. — Сколько у нас времени? — спросил Бернард. Плыли к омеженьке белые гу-у-уси, Кыш, вы, летите, воды не мути-и-ите. Я обернулся: — Почти нет. Мне нужно найти «суперов». Буду искать их. А вы освободите других омег. По двое на каждого. — По двое? — удивился Бернард. — Почему только по двое? Стоило сразу понять, что с ним по данному вопросу будут сложности. Сможет ли тот, кто от себя отрывает ради других, понять трезвый расчёт Халлара? Какими словами объяснить ему то, что самого меня жгло нещадно? В наушнике, мешая соображать, работала болгарка. — Если освободим больше… — Я припоминал логичные доводы старейшины. — Мы не сможем удовлетворить все их потребности. — Потребности?! — Я поёжился от его хриплого возмущения. — Им нужна свобода! Это их потребность! Он догнал меня, чтобы глядеть в лицо и теснить своим двойным зелёным прессом. Я это давление и в спину чуял. Было безмерно сложно возражать ему, сложнее, чем Риссу, намного сложнее, чем Халлару. Как можно спорить со стихией? — У меня приказ координатора. — Не выдержав пресса, я укрылся за спину Халлара. — Как уходить будем? — требовательно прохрипел Бернард. — Как? — Через канализацию. За город… У нас там всего один фургон. — Они и пешком пойдут! — Бернард… Не прессуй, меня и самого это гнетёт. — Ты не представляешь, о чём просишь, повстанец, — поддержал Бернарда Альмор. Да о чём мы, собственно, спорим, подумал я. У нас времени ровно до тех пор, пока Тар не провалится в панику. Защищать ворота станет некому, шакалы пойдут на штурм и вырубят парализаторами всех, кто есть в Институте. Стандартные действия при захвате заложников и мирных зданий. Моя задача — «суперы». Пусть Бернард выпускает, кого хочет. Много всё равно навыпускать не успеет. — За этим поворотом. — Родерик остановился на краю коридора. Я присел, выглянул из-за угла. — Как мы войдём? На раздвижной двери в омежье крыло знакомыми трафаретными буквами значилось:

Сектор 2 Стационарное отделение Уровень 2.0

Стационарное, значит… Ну и написали бы: «омеги тута», чего мозги компостировать? Повозившись в сумке, Бернард вытащил всё тот же отрубленный палец и ключ-карту, передал их Клейну. — Доступ уровня один-ноль является высшим, — ответил мне. — Даёт право входа в более низшие уровни. — Это тебе так кажется или… — Или. Меня занесло в перинатальное на… двенадцатой попытке. Там тоже два-ноль. — И что в перинатальном? — Инкубатор. Я выглянул из-за угла ещё раз, щелчок «бесшумки» расколотил камеру над входом в сектор. Инкубатор. Вот где повзрывать бы всё. Но сколько там зреет в питательном растворе омежек и альфят рядом с бетами? Вытащив из кармана разгрузки «дрин», я всадил иглу в бедро. Сбоку грохнуло: Бернард выбил с разгона ближайшую по коридору дверь, ворвался внутрь. Кого-то, взвизгнувшего там, смачно чмякнуло. Визг умолк. С потолка продолжали реветь сигналы тревоги. Содрав дверь с петель, Бернард прислонил её к стене, кулаком пробил дыру в шпонке насквозь на уровне глаз. На кулаке закровоточила царапина. — Прикроемся от игл, — объяснил он. — Они там, наверно, выстроились с пистолетами наизготовку. Если истыкают, как ежей, никакой эфедрин не поможет. В жар бросило внезапно, словно кондёры разом заглохли. Сердце затрепыхалось — как будто Рисса увидел — пламя хлынуло по венам. Мышцы распёрло изнутри, лёгкие зачастили накачивать воздух, задеревенел член. Даже земное притяжение уменьшилось, показалось, я могу одним прыжком весь коридор перемахнуть. — Ещё омег не видели, а уже… — удивился кто-то. Я различал каждую пылинку, каждую трещинку потолка, каждую выбоину гранитного пола. Краски стали ярче, звуки — чётче, запахи — резче. Я бы сейчас на макушку Циренского пика за три минуты вскарабкался и даже дыхалку не сбил. Несокрушимость, всемогущество! Забористая штука этот «дрин»! Под таким можно и вдвоём города брать. Если вдвоём с Чумой. Родерик, который единственный не вкололся, смотрел с любопытством на покрасневшие морды. Бернард подхватил щит из шпонки, шагнул ко входу в омежье крыло. Свирепо уставился в пробитую кулаком дыру, часто вздымались плечи. Бойцовский пёс перед рывком. У него едва дым из ноздрей не валил. Я поднял невесомую «бесшумку», зарядил полный магазин и встал за его спиной. — Клейн, — раздалось хриплое. — Открывай. В дыру на щите плеснуло светом, ослепило на миг. Бело-голубое. Везде. Я выставил «бесшумку» из-за края щита, поливая пулями. Плечом к спине Бернарда. Шаг. Ещё шаг. Крики. Красное. Под ногами мягкое, пока живое. «Бесшумка» захлебнулась последним плевком, отлетел пустой магазин, клацнул, вставляясь, новый. — Пошли! — Бернард с рёвом рванул вперёд, щитом впечатал кого-то в стену, шпонка раскололась. Я стал различать отдельные вопли: — Бегите! — Альфы! — На помощь! Бернард крушил чей-то череп осколком двери. Крошево стекла, кровь — лужи, бело-голубое — трупы. Длинный холл, похожий на крыло альф, намного, намного длиннее, разветвляется, и ещё впереди, и дальше. Сзади ворвались остальные альфы, заклацали игольчатые пистолеты — в своих бы не попали. — Клетки, живей! — Открывай! — Где ключи? — Родди! Родерик! — омежий крик. Решётки, решётки, решётки — тонкие, не то что на уровне один-ноль, везде, куда хватает глаз. Запах — тягучий, настоянный. Смешение омежьих ароматов: пряное, сладкое, цветочное, густой сироп приманки. Омежечки, белые ножки с браслетами на лодыжках — за прутьями клеток, тонкие руки, бритые головы, умоляющие глаза. Подростковый сон. — Как открыть? Клейн, как их открыть? — Пульт охраны заблокирован! Отсюда не открою! — Они ждали нападения! — хрип Бернарда. — Ломайте! — Родди? — Эйден! Это я. Сейчас выпущу, сейчас! Выстрел, очередь — бело-синее сползает по решётке. Бьёт по рёбрам разогнанное «дрином» сердце. Сзади скрежещет металл — альфы рвут решётки руками. В этой клетке апатия — пустой взгляд, в этой — истерика на коленях, в этой… — Эй! Омега! — Я рванул, решётка заскрипела в пазах. — Где держат «суперов»? Поделок? Знаешь? Мышцы взвыли краткой болью, оторванная решётка полетела в проход. Я всемогущ. — Давай, выходи! Знаешь? «Суперы»? Поделки? — Где-то там. — Взмах рукой. — Там! Их водят оттуда. Мне дальше, дальше. Крики, слёзы, клёкот выстрелов, кровь. Я вытащил из шеи иглу, переступил мертвяка. Сзади — оглушительный лязг металла, высится гора решёток в проходе, скрип, грохот, мешанина белых омежьих тел, пятна оранжевых штанов. — Родди! — Род, я здесь! — Герт, это ты! Шенти, детка! — Здесь есть такие, кого ты не трахал, «Родди»? Распутье — куда ни пойдёшь, везде клетки. Куда? «Дрин» в моих мышцах рвёт прутья из пазов, руки отзываются болью. Светлая попка мелькает мимо к хаосу у входа, обдаёт сладостью. Тебе, Карвел. — Эй, омега! Где «суперы»? Поделки. — Не знаю, не знаю! — Пожалуйста! — Выпусти! — Альфа! — Не уходи! — Родди-и-и-и-и! Мне нужны «суперы», только они. Я не могу. Простите, простите меня, я не могу, милые. Я не слышу мольбы, не вижу слёз, не чувствую протянутых сквозь решётки рук. Я всемогущ, но я беспомощен. Да что же это! Ах, чёрт с ним — рывок, боль — живей, беги к выходу. Тебе, Гай. — «Суперы»! Где они, скажи? Мутанты! — Кажется, там. Невзрачная дверь между клетками, хоть какое-то разнообразие, толчок — не заперта, свист, короткая очередь, тела убитых рухнули на пол, я смёл ладонью застрявшие в разгрузке иглы, одна всё же впилась в щёку. Бирюзовая тумбочка, стол, пальмы в горшках, двери, двери… …стопэ. Спокойно. А я ведь знаю эту бирюзовую тумбочку. И горшки эти знаю с пальмами. Я знаю этот стол. За ним табурет на трёх ножках — да, вот он. А если пройти вперёд двадцать два метра, вот сюда, и открыть вот эту… «015» …вот эту незапертую дверь, то можно… …почувствовать аромат истинного омеги, который витает здесь до сих пор. Упругое ложе посередине, унитаз и голые бирюзовые стены. Всё точно такое же, как на тех листах, которые Рисс размалевал цветными ручками в мастерской в техзале Гриарда. В этой унылой комнатушке рос мой малыш. Я уже соскучился по его запаху… Кхарнэ, нашёл время разнеживаться! Я выскочил обратно в коридор, вломился в соседнюю дверь. Подобрав под себя ноги, на ложе сидел голый, совсем юный омега — лет пятнадцати, наверно. Я подошёл, тронул шею: №022-РИС-С/4. Двадцать второй. «Супер» четвёртого уровня. Золотко ты наше. — Встать! За мной! Омега покорно отложил что-то бордовое, что держал в руках, вытянулся у ложа — руки по бокам. Я подхватил с ложа — оказалось, толстый прозрачный тюбик с чем-то бордово-густым внутри. Это не те ли космические харчи, за которые Рисс когда-то зубную пасту принял и нажрался её? Я ткнул тюбик в карман, подтолкнул золотце к выходу. — Пойдём. За мной, за мной. Знакомая твёрдость тела, как у альфы, как у Рисса. Эта изящная белая ручка может легко переломить бете позвоночник. Ах, ты ж, золотце! На ногах — никаких браслетов, в отличие от остальных омег. К «суперам» даже электрическая пытка не применялась. Настолько послушные? Пятнадцать дверей справа, пятнадцать — слева. Их не запирали, «суперы» не знали, зачем им выходить из закрытого отделения. В одной из комнатушек оказалась прозрачная кабина с надписью «ультрафиолет», во второй — душевая, третья была заставлена какими-то станками. Что-то типа велосипеда без колёс, но с электронным табло на руле, длинные палки со стальными блинами на концах, перекладины на стене, кресла какие-то с болтающимися резинками, но без ремней для привязывания. Пыточная камера, что ли? Или это и есть пресловутые трена-жоры? Безмолвная белозадая толпа собиралась в коридоре. Здесь держали нескольких подростков, даже двоих детей, лет семи, почти без надписей на спинах. Лысенькие, гибкие, глаза доверчивые — солнышки драгоценные, будущее наше: для Сайдара, для Притта, для Астро. Прыжок дальше, в следующую дверь. — Выхо… Сидящий на ложе медленно отложил космический тюбик и облизнул испачканный бордовым рот. Глыба упругих мышц, раскачанных трена-жорами, волосатые ноги, живот кубиками, пыточный браслет, бритая башка. Такой меня в мясной комочек скатает и не заметит. Абсолютно ничего в глазах. Ни искринки, ни интереса. Значит, вот он какой. Мечта Халлара. Альфа-«супер». Порыв воздуха, видимо, дунул на него ароматом омег, который я принёс с собой. Альфа дёрнулся, напрягся, бессмысленный взгляд сменился похотью. Выпрямился, раскрываясь, толстый член, закачался меж волосатых ляжек. Рисс когда-то был таким же — сгустком простейших инстинктов. Но там, под бритым бугристым черепом — мощнейший суперкомпьютер. Если эту обезьяну обучить, вытащить и развить скрытое, да его одного можно на штурм Института пускать. Этот бугай, наверно, стоит больше солдо, чем все другие пленники, вместе взятые. Если наши омеги нарожают несколько взводов таких… Они не то что свергнут бет, они планету в другую сторону крутиться заставят… Подняв «бесшумку», я снял предохранитель и нажал спуск. На лбу альфы заалела скромная точка, массивная туша завалилась на ложе. Я вышел, прикрыв за собой дверь. Прости, ничего личного, глыба. Обстоятельства. Рисс только мой. Всё. Всемогущество, подаренное «дрином», ощутимо таяло, многовато я поймал иголок. Из последней комнатушки ударило концентрированными феромонами. Бедняга лежал на ложе, раскинув привязанные руки и ноги, смуглая кожа блестела от пота. Дрожал от напряжения короткий член, с него на живот стекали тягучие капли. Взгляд мутный, пересохшие губы, на шее наколка уродская наискосок: восемнадцатый. Несчастное дитё, малой, может, первая течка. В штанах было тесно, но ни малейшего желания я не чувствовал: стояк — проделки наркоты, которой мы ширнулись… Наушник взорвался криком: — Дарайн, уходите! Срочно! — Зажигалки? — Только одну закинули, но Тар на пределе. И Карвел вырубился! Я отозвал их, а сюда летят вертушки! — Сколько минут? — Спускайтесь немедленно! Дело швах. Я прыгнул к ложу, резанул ножом ремни. — Встань! Восемнадцатый хотел подскочить — руки по швам, но зашатался. Я едва ухватить успел, скользкого. На ложе осталось пятно смазки. Перекинув омежку на плечо, я выбежал в коридор. Он с тихим скулежом тёрся о меня, не подозревая, чего именно требует его тело. — Вперёд! Пошли, пошли! Быстро! «Суперы» засеменили к выходу — не потерялся бы никто. Нежданная удача, двадцать четыре моих бриллианта с разрисованными спинами. Даже больше, чем предполагал Халлар. Я дождался, когда последний ребёнок выйдет за дверь и захлопнул её за собой. Звуки осатанели, ворвались в голову. Омежье крыло рыдало, молило, билось. Регулярными раскатами жал на уши сигнал тревоги. Искорёженные решётки загромождали проход везде, где прошло торнадо. Альфы срывали их наугад, через одну, через две, как попало, мимо шмыгали выпущенные на волю бледные тела. Халлар будет не рад. — Вперёд, вперёд, — подгонял я «суперов». — Эй, ты, четвёрочка, там стекло, не наступи. Мои бриллианты испуганно шарахались, когда их касались высунутые из клеток руки. Я запретил себе это видеть. Никакого сопереживания, сердце должно быть поставлено на паузу, иначе я отсюда не уйду, а без меня не уйдёт никто. Впереди среди белого замелькали оранжевые штаны. Альфа гнул прутья решётки в стороны, чтобы пролез пленник. — Уходим! — гаркнул я во всё горло. — Как тебя… Мортон… Уннар! Надо уходить! — Ку…да-а-а? — Прутья поддались, омега юркнул в дыру. И действительно — куда? — Шагай за мной!.. Халлар! Я не помню, куда идти! — Я готовлю пожар. Льен расскажет. — Старейшина перевёл линию. — …здесь. Садись… — Дыхание рваное, будто Льен только что бежал. — Ты где, Дарайн? Я у схемы. — Стационар, девятый этаж. В левом углу наверху… Обгоняя меня, к выходу пробежал Тормод с чернокожим омегой на плече. — Да, да, вижу! — отозвался Льен. — Как выйдешь, налево и до упора, дальше какая-то «зелёная галерея»… — Джунгли, знаю. — …сейчас, Тар, не проваливайся, смотри на меня, здесь ничего не горит, ничего, перестань её кусать… — Ты наружу за ним бегал? — возмутился я. — Ты в своём уме? — Да ладно тебе, генерал Бухтило!.. Ш-ш-ш, тихо, Тар, на меня смотри, вот так, всё, дай, вколю, ты выдержал, ты чудо, я знаю, чего тебе это стоило, клянусь, мы вернём Вегарду этот «танатос», я больше никогда не попрошу тебя делать это, всё, сейчас пройдёт, теперь бинт… — Альмор! — Я остановил ближайшего альфу, дал ему свой наушник, игольчатую стрелялку, приколол микрофон на пояс. — Мы уходим, уводи остальных! Налево и до галереи, дальше Льен проведёт тебя, слушай его. Мы за тобой! За омежьими телами не видно было двери в сектор. Батюшки, да их тут сотня, не меньше! Лады, потом этим заморочусь. Я подпихнул к остальным своих бриллиантов: двадцать два, двадцать три, последний на плече. — Следуйте за ним, — указал на Альмора. — За ним, ясно?! Чёрт их знает, ясно им или нет? Придерживая течного крошку, я рванул обратно. — Бернард! Куда он затерялся в лабиринте клеток? Перепрыгивая завалы прутьев и коммунские трупы, я достиг перекрёстка. Рядом виднелась дверь с надписью «Лаборатория №8» и со стеклянным окошком наверху. Обычная дверь, без наворотов с отпечатками пальцев. Неужели и у омег какой-нибудь Красавчик Вастар есть, братец Красавчика Летти? Вооружившись пучком прутьев от клеток, лабораторию номер восемь взламывал Родерик. — Уходим, — крикнул я ему. — Сюда сейчас ворвутся войска! — Герт сказал, что Тилан там! — зарычал Родерик. — Я не уйду без него! Кажется, он задался целью выпустить всех, кого повязал за эти годы. Сквозь стекло за дверью виднелись бело-синие костюмы, как же они меня сегодня достали! Я двинул дальше — альфе за полтос, не мне ему диктовать, что делать. В одном из проходов не слышалось умоляющих воплей и не тянулись из-за прутьев руки. Там, где прошёл крушитель Чума, решётки были сорваны все подряд. Я нагнал его через пару десятков пустых клеток. — Пора, Бернард! Хватит! Он схватился за следующую решётку. С бороды брызгал пот, на штанах — пятна крови. С ладоней свисала лохмотами содранная кожа. Так сухожилия можно оторвать на хрен. На перекошенном лице — бешеный оскал. Похоже, его накрыло исступлённым приступом милосердия. — Бросай! — заорал я, перекрикивая неистовые омежьи мольбы. — Приближаются вертушки! На крышу высадят десант, здесь всё забросают парализаторами! Ты не можешь спасти всех! Освобождённый омега заспешил мимо меня к выходу. Задыхаясь, Бернард отбросил решётку, в отчаянии оглянулся на бесконечные ряды протянутых рук. Кажется, он не умел ставить сердце на паузу. — Идём! — Пришлось толкнуть его в мокрую спину. Он страдальчески морщил лоб и, похоже, чувствовал себя виноватым за то, что должен уйти. — Я вернусь за вами! — прохрипел Бернард омегам. — Ждите! Я вернусь, слышите?! — Шатаясь и спотыкаясь о решётки, он направился за мной к выходу. — Я вернусь… это не всё… Я тоже не мог дышать спокойно, когда какой-нибудь отстой происходил с членами моей группы. Но Бернард, кажется, считал своей группой вообще всех. И альф, и омег. Разве можно так жить? Никакой души не хватит. Дверь лаборатории номер восемь была вскрыта, торчали огрызки раскуроченного замка. За ручку цеплялся омега, шатаясь на слабых ногах. — Помогите… Там Родди… Бернард бросился подхватить его, омега осел перед ним на колени. В ноздри ворвался интенсивный аромат приманки. За спиной омеги громоздились коммуны — переломанные, с неестественно согнутыми шеями, в предсмертной агонии скребла по полу чья-то рука. Россыпь документов, битые пробирки, игольчатые пистолеты… Словно тут весь наш клан буйствовал, а не один гениальный химик в третьем поколении. Никаких роботов видно не было: яйцеклетки из омег можно извлечь только вручную. — Родерик! — Бернард запрыгнул в лабораторию. Холёное альфье тело без сознания растянулось на полу, в груди и лице торчало несколько игл. Ладони, как и у Бернарда, в клочьях содранной кожи. У входа в лабораторию валялся пустой шприц от «дрина». Я поднял его в гадком предчувствии. — Кажется, дело не в снотворном. Бернард торопливо приложил пальцы к шее Родерика. — Кхарнэ, ну зачем… — шепнул удручённо. — Он что, — ахнул омега, — умер? Бернард глянул на меня и скорбно покачал головой: мотор не бьётся. Не выдержал разгона наркотой. Предупреждали же его… Омега потрясённо закрыл ладонями рот. — Ты Тилан? — спросил я. — Родерик считал, что должен тебе. Тилан жалобно всхлипнул, замотал головой: нет, нет, неправда, ничего он не должен. Я никак не мог определить его возраст: омега без волос и одежды, с яркими губами и контрастным румянцем, вызванным течкой. Лет тридцать пять плюс-минус десять. Скорее, плюс. Бернард приложил кулак к сердцу — достойная смерть, вечная память. — Пусть успокоится твоя душа, — шепнул. По крайней мере, Родерик умер свободным. Я подошёл к Тилану. — Идти можешь? — Рядом с вами — нет, — вздохнул он. Ну ещё бы. Бернард подхватил его за талию, перекинул через плечо. Мы заторопились к выходу. Нас обогнал Клейн, прижимая спасённого к груди, качались на ходу точёные омежьи ступни. Другого омегу вёл Нильс, забросив его руку себе на плечо и бормоча свою распевку про лазоревы глазки. С ободранных ладоней альф капала кровь. Их силами эту часть омежьего крыла настиг тотальный разгром. Коммуны долго будут вспоминать, на что способны девять… теперь уже восемь тестостеронных бомб, вооружённых одним автоматом и жаждой справедливости. Альфохлам? Хоть извиняйся за такие мысли о них. Чума был прав. Разве он может быть в чём-то не прав? Вереница голозадых беглецов растянулась, наверно, до самого первого этажа. Горестные крики из омежьего крыла остались позади, мы с Бернардом замыкали шествие, подгоняя остальных. Тилан держался недолго: то, что для меня отвратная вонь немытой альфятины, для течного омеги — невыносимое искушение. Им и так в течке мозги напрочь отшибает, большинству. В отличие от смирного крошки «супера» на моём плече, Тилан точно знал, чего требует его тело. Он тёрся о Бернарда, стонал, поглаживая его мокрую, исполосованную шрамами спину: — О, силы небесные… какой ты… какой же ты… Вытащив из сумки сонную пушку, Бернард всадил иглу в зад Тилана, тот успокоено повис. Бернарда и самого трясло, в глазах полыхала зелёная буря. Глубоко втоптанное звериное пёрло наружу. Даже если дать ему сейчас фильтры, толку будет немного: какие там фильтры, когда течный зад елозит по щеке, а по локтю стекает горячая смазка? Гул вертушек я услышал на подходе к джунглям. Где-то в коридорах за спиной затарахтело, зашлёпало, послышался топот ног. — Они здесь! — взревел я. — Бегом, бегом! Шакалы высадились на крышу и уже спускались на этаж. Стащив с плеча «супера», я отдал его Нильсу: «Скорей, вниз!» и взял «бесшумку». Последние омеги свернули на залитую солнцем галерею. За спиной загремели тяжёлые шаги десанта. Я встретил их гранатой, брошенной за угол, припустил за остальными, пока не нарвался на выстрелы. В своей разгрузке я не проканал бы за здешнего, запросто могли стрелять на поражение. — Шевелись! — хрипел Бернард. — Дарайн, деревья! Кряхтя, я перевернул громоздкую деревянную кадку высотой мне по пояс. Кадка треснула, грунт засыпал проход. Обнажились крючковатые древесные корни. Спутанные лесками в одно целое, джунгли потянулись следом с потолка, зашлёпали по полу зелёные плети, заскрипели другие кадки. Сзади, у входа в галерею, показались солдаты в противогазах. На плечах — цилиндры дымомётов. Я обмер: не успели! Бахнул хлопок, снаряд пронёсся мимо меня, в гущу омег. Задев омежье бедро, прокатился по полу, заклубился плотный голубой дым. Обожжённый омега вскрикнул, опёрся о плечо соседа. Вторая дымовуха с парализатором приземлилась рядом со мной. — Не вдыхать! — заорал я, истратив последний воздух в лёгких. Солдат в противогазах скосило моими пулями. Я зарядил очередью по всем подряд стёклам. Окна брызнули осколками — омегам под ноги, наружу, во двор. В галерею пахнуло жарким воздухом; дым заколыхался, теряя насыщенность. Бернард голой рукой подхватил снаряд и вышвырнул в окно, тут же рванул прочь из голубого облака. Напрягая все силы, я оторвал от пола ещё одну деревянную кадку. В висках ныло, лёгкие горели, требуя кислорода. Деревяшка хрястнула, вторую дымовуху завалило чёрным сырым грунтом. Лианы с потолка посыпались на голову, я запутался в леске. Продраться меж плетями — высунуться из окна — долгожданный вдох до упора. Раскалённый, сухой, до головокружения сладостный воздух. Пара омег всё же хапнули парализатора, зашатались, другие подхватили их под руки, повели с галереи вниз по лестнице. Десант больше не лез, ждали подкрепление, вертушки гудели совсем близко. Я отбросил пустую обойму, взял новую — цап, цап — последнюю. Вытащил гранату — тоже одна осталась. Шевелились от ветерка висящие на спутанных лесках лианы. Почему бы и нет. Я вынул нож, отрезал леску и спешно примотал гранату к кадке, другой конец лески закрепил к горшку напротив. Сунутся — заденут обязательно. Теперь надрать мясистых лиан, прикрыть ими сюрприз. В галерее срач, не заметят. Готово. Я побежал вслед за остальными на лестничную площадку. Холл первого этажа шумел тревожными голосами. У входа во взломанный «Архив», меж баррикад, толпились омеги, втягивались в распахнутую дверь. Альфы в оранжевых штанах, неловко сжимая наше оружие, охраняли холл. Халлар с ручным пулемётом на шее шустро перематывал бинтом ободранные ладони Тормода, у того на шее болталась «муха». Где-то оставив Тилана, Бернард наскоро учил Уннара, как стрелять из АМ-300. Рядом лежал спящий Гай. Старейшина так посмотрел на меня, что я чуть обратно в галерею не улизнул. Он давал приказ не снимать микрофон. Он давал приказ освободить тридцать омег. Тридцать. Я кивнул ему повинно: вот выберемся отсюда, буду весь твой, можешь дрючить хоть до посинения. Как будто много от меня зависело. Моя вина лишь в том, что мне не достаёт пороху спорить с Чумой. Готов был проставиться на то, что у Халлара тоже не хватит. Встав на колени, я засадил шприц с «дрином» в плечо Гая. — Где Рисс? — спросил, задыхаясь от бега. — Арон вниз унёс, — отозвался Халлар. — Льен и Тар впереди с картой Райдона. Со стороны лестницы послышался отдалённый взрыв — сработала растяжка. Халлар бросил в меня вопросительный взгляд, я кивнул: моя работа. У нас появилась пара дополнительных минут. Толпа у входа быстро редела, всасывалась в дверь «Архива». Ощетинившись стволами, альфы отступили следом, в длинный подвал, заставленный гудящими шкафами. Те самые морозильники, понял я, с «биоматериалом». Внутри одуряюще воняло бензином, Халлар нахлюпал из канистры даже в потолок. Дверь в «Архив» открывалась наружу: не подопрёшь, но можно забаррикадировать. Мортон с Альмором наклонили ближайший шкаф, из его ящиков хлынул спермопад пластиковых цилиндриков. Образцы раскатились по полу; альфы со скрежетом подтащили шкаф к двери. Мы с Бернардом придвинули ещё один тяжеленный шкаф — килограмм триста, не меньше, Тормод с Нильсом — третий. Шакалам придётся попыхтеть, чтобы войти сюда. Я глянул в проход между шкафами, залитый холодным светом люминесцентных ламп: дальняя стена виднелась чёрт-те где вдали. Метров пятьдесят сплошных морозильников, под потолок высотой. — На хрена им столько? — поразился я. — Консервы — это для опытов, — поделился, отдуваясь, Клейн. — Для инкубатора — свежак. Похоже, в ближайшее время Институту придётся приостановить деятельность. Не будет ни свежака, ни консервов. Омеги растеклись по проходам между шкафами. Держась за стену, разбуженный Гай с офигевшим видом пялился на сборище голых ягодиц. По одному хватая омег за талию, Уннар опускал их в квадратную дыру в полу. Мне почудилось, что за баррикадой из шкафов затопали сапоги. Последний белозадый красавчик исчез в коллекторе, один за другим альфы попрыгали вниз, спрыгнул и я. Лететь оказалось высоко, метра три. Сапоги плюхнулись в лужу по лодыжку, немедленно промокли насквозь. В коллекторе было нереально душно, хуже, чем под июльским паревом снаружи. Знакомо несло сыростью. В тесном тоннеле мелькали огоньки светоуказок, босые омежьи ноги шлёпали по воде. По стенам, выложенным мелким кирпичом, сочилась влага. Уютно, почти как в Гриарде. Я отступил в сторону, пропуская спрыгивающего Мортона. Сверху ему спустили на плечо омегу, мощно пахнуло приманкой. Вытащив светоуказку из-за пазухи, я раскрыл узкий луч: бродить нам тут несколько часов, батарейку экономить надо. — Дарайн! — завопила тьма за спиной голосом Арона, шаги мокро зашлёпали в мою сторону. — Ты не раненый? Целый? А меня по щеке чесануло, смотри… Запах сырости сменился благоуханием, во тьме коллектора будто заря занялась. Я стащил с плеча Арона бессильно висящее тело, подхватил на руки, прижал к груди — и улетел: ни воды, ни кирпичей, ни звуков. Мягкость кудрей, безупречные изгибы под ладонями, пряная сладость истинного. Вялой рукой я нашарил в кармане «дрин», осторожненько Риссу в бедро вколол, чтоб не больно. Арон где-то рядом тараторил, захлёбываясь эмоциями: — …туда-сюда по крыше, жопа в мыле! Карвел белый, литра три из брюха вытекло, его штормит уже! Тар пятерню жуёт, с бороды кровища капает! И тут зажигалка такая — пи-и-и-у… Я почти не слышал его трескотню. Стоял и балдел, ощущая, как бьётся под ладонью омежье сердце. Мы живые, Рисс. Живые, лапушка мой! Мы сделали это, и мы всё ещё живые! Взвились брызги под сапогами спрыгнувшего Халлара, на его плечо опустили сверху спящего Тилана. Последним в лужу впечатался босыми ногами Бернард. Сверху визгливо задребезжала пожарная сигнализация: расплёсканное по стенам бензинное пламя пожирало «Архив».