Принц дождя и Принцесса пламени

Сегодня в Гранд Опера репетировали другую постановку, где в главной роли была Кэтрин, поэтому Феликс мог себе позволить не оставаться в театре дольше. Он зашёл к отцу, сообщил об обещании Луизы и тут же ушёл. Эрик заметил, что сын избегает смотреть ему в глаза и вообще ведёт себя странно. Ещё большие подозрения у Ангела Музыки вызвал ещё один факт… Впрочем, можно было сказать, что подозрения, появившиеся ранее, теперь усилились и превратились в убеждение. За этими неприятными мыслями Кэти и застала своего мужа. - Милый, я в отчаянии, - тихо проговорила женщина. – Что происходит с нашим сыном? Его будто подменили! - Нет, его не подменили. Просто теперь мы видим в его характере то, что было скрыто, - ответил Эрик. – Это словно обратная сторона луны, у меня она тоже есть… Однажды сильнейшая ревность заставила меня выдать её. Наш сын тоже сейчас охвачен чувствами неистовой силы, и под их влиянием с ним происходит что-то нехорошее. Кто ж тому виной? Ответ один – эта итальянская выскочка! Сам дьявол принёс её сюда вновь. Феликс провёл эту ночь в её объятиях, иначе от него не чувствовался бы запах её духов. - Нет… Не может быть, - прошептала Кэти, в изнеможении опускаясь в кресло. Она не могла поверить в такое жестокое коварство со стороны той, которую считала своей подругой. – Феликс увлёкся ею в детстве, увлёкся сильно, это правда… Но она для него лишь источник вдохновения! Валерия не воспользовалась бы его восхищением. Она ведь почти моя ровесница, а Феликс так молод! - К сожалению, любимая, не все женщины на свете столь добродетельны и честны, как ты, - приглушённо произнёс мужчина, ласково касаясь ладонью мягких каштановых волос жены. - Но я не могу в это поверить! – Кэти мягко перехватила его руку и взволнованно сжала её в ладонях. – Она никогда не причинила мне ничего плохого, хотя имела для этого немало возможностей и… не хочу сейчас об этом говорить… но повод у неё тоже был! Мадам Бертрам вздохнула. Она не забыла: Валерия в дни своей молодости хотела, чтобы Рауль любил её, но он-то любил другую, даже будучи женатым… Кэти всё ещё помнила, что когда-то виконт любил её. Это была одна причина для ненависти и мести, но женщина не хотела называть её вслух и вместо этого сказала о другой, но не менее важной: - Валерия могла бы ненавидеть меня за то, что деньги и поместье моего покойного кузена достались мне, а не ей. Но имение де Шаньи ей не нужно, она бы не согласилась жить в Бордо. Деньги я бы ей отдала сама, если бы она на них претендовала. Но Валерия отказалась от них так же, как от титула! Она богата и самодостаточна, выходит, что теперь у неё нет причин, чтобы так зло мстить мне и моей семье. - Тогда она с лёгкостью отказалась от всего, потому что была молода и полна грандиозных замыслов, но сейчас… Сейчас твоя подруга могла забыть о своём добром отношении к тебе, - задумчиво проговорил Эрик и с ожесточением добавил: - Эта порхающая от одного другому бабочка одинока, у неё нет ни мужа, ни детей. Так что теперь, соблазнив нашего сына, она убивает одним выстрелом двух зайцев: приобретает мужа, а заодно возвращает «великодушно» отданный когда-то титул и деньги! Но я ей этого не позволю! - Пожалуйста, позволь сперва мне поговорить с ней, - Кэтрин торопливо прервала его. – Я сейчас же напишу Валерии и попрошу придти к нам сегодня. Я хочу прямо спросить у неё, что её связывает с Феликсом. - Хорошо, дорогая, - Ангел Музыки поцеловал Кэти. – Но будь осторожна, прошу тебя. Я не хочу, чтобы эта бесстыдница тебя обманывала. Мне тяжело это видеть. - Не волнуйся, я почувствую фальшь, если она захочет солгать, - певица была уверена в силе своей интуиции. – Но всё же мне кажется, что я услышу честный ответ. В то время, как мсье и мадам Бертрам беспокоились о судьбе сына, стоило поволноваться и о том, что происходит с их дочерью. Николь, прочитавшая дневник Рауля де Шаньи, испытала ужас и отвращение к этому человеку, который едва не убил её маму. Девушка захлопнула дневник, спрятала его обратно на ту полку, с которой взяла, и бросилась в ванную. Там Николь долго отмывала руки, поскольку ей казалось, что никогда в жизни она не прикасалась у чему-то более грязному, чем те страницы. Дело не в том, что они слегка обгорели по краю, просто писавший их человек казался девушке порождением ада, настоящим демоном зависти и ненависти, самовлюблённым духом зла, гордыни и порока. Бедной мадемуазель Бертрам едва не сделалось дурно. Она вошла в любимую комнату матери и огляделась по сторонам, чтобы успокоиться и придти в себя после прочитанного. Здесь, в комнате Кэтрин, царила совершенно особая атмосфера так же, как в её театральной гримёрной. Мадам Бертрам нередко репетировала здесь, когда хотела побыть наедине. Николь очень любила эту комнату за особенную таинственную атмосферу возвышенности и элегантности, коснувшуюся каждого предмета, даже занавесок на окнах и скатерти на столике. Девушка открыла крышку фортепиано и немного поиграла, вспоминая, как папа учил её музыке. Рисовать у Николь получалось гораздо лучше, но играла она тоже хорошо. Сейчас юная мадемуазель Бертрам невольно подумала о маме – много лет назад она только чудом осталась жива… Где же теперь этот ужасный человек, который намеревался или заставить полюбить его, или лишить её жизни, чтобы она не досталась никому? Поскольку на этом запись обрывалась и дневник почему-то лежал здесь, девушка предположила, что его владелец мёртв. Это несколько успокоило её: теперь семейному счастью папы и мамы ничего не угрожает. На страницах дневника несколько раз мельком упоминался Феликс, бывший тогда ещё ребёнком. Николь решила на всякий случай спросить у брата, правда ли всё то, что там написано. Размышляя о нём, девушка внезапно вспомнила, что в дневнике пару раз встречается ещё одна женщина, кроме Кэтрин. Правда, владелец дневника ни разу не называет её по имени – только современной Мессалиной. Николь задумалась: «Мессалина… Точно, как та женщина в красном платье, которая так горделиво смотрела на Феликса. Она – уж точно современная Мессалина, лучше и не скажешь. Неужели она тоже к этому причастна? Она была женой этого виконта, который писал дневник. Значит, она знает, что с ним было потом. Хотя зачем мне это? Лучше попытаться забыть кошмарную историю из того дневника, не знаю, как мама всё это выдержала». Юная наяда вернулась к себе в комнату и стала рисовать. Постепенно к ней вернулось хорошее настроение, омрачившееся от страшной истории из прошлого родителей. Сегодня у Николь действительно были все причины, чтобы быть счастливой – она так молода, так жизнерадостна и мечтательна, она влюблена! Да, девушка была нежно влюблена в своего прекрасного Принца дождя – по-настоящему благородного, смелого и преданного, понимающего все её мысли и мечты. Николь радостно закружилась по комнате, вспоминая, как он кружил её по воздуху, словно невесомую. Погрузившись в сладостные воспоминания, девушка стала рисовать портрет своего возлюбленного. Результат удался великолепным – красивое и аристократичное лицо её хранителя было словно живым на портрете, казалось, что глаза цвета грозового неба внимательно смотрят на зрителя. Николь ещё не догадывалась о том, что с портрета на неё глядит не только её незримый хранитель, повелевающий дождём и ветром, но и реально существовавший человек – Рауль де Шаньи, владелец обгоревшего дневника. *** Феликс несколько часов провёл в доме Валерии. Он не хотел к ней идти, но ноги будто сами принесли его туда. - Снова ты? – равнодушным тоном проговорила женщина, отворив ему дверь. – Ладно, проходи. Композитор перешагнул через порог и остановился, прямо глядя ей в глаза. В его душе противоборствовали два желания: то гневно обвинить её в своём моральном падении, ведь она толкнула его на скверное дело, то… просить у неё помощи и совета, что делать дальше, как искупить совершённый проступок. Только ей Феликс сейчас мог открыть свои тревоги, только с ней мог быть откровенным. Он порывался заговорить, но умолкал, продолжая сомневаться. Ему было тяжело. Головная боль, начавшаяся ещё раньше, усиливалась и мучительно пульсировала в висках, ложилась тяжким, будто свинцовым бременем на лоб, назойливо ныла в затылке. Дневной свет будто резал молодому гению глаза и делал боль ещё более жестокой. Валерия спокойно сидела на диване, перебирая старые фотографии. Наконец Феликс приблизился к ней и сел рядом. Женщина посмотрела на него на мгновение, но снова отвернулась, а затем сдержанно произнесла: - Перестань смотреть на меня так, словно я – твой злейший враг. Если я тебе так противна – уходи, я тебя не удерживаю. Родители и сестра наверняка беспокоятся о тебе. - Я знаю, я понимаю всё, - сбивчиво ответил он. – Просто мне очень плохо, я никогда ещё не чувствовал такого отвращения к самому себе. Итальянка протянула руку и погладила его по волосам. Феликс в то же мгновение будто упал на её алое платье, прижимаясь головой к её коленям, и ощутил, как ладони Валерии продолжают поглаживать его. Несчастному казалось, что нежность этой женщины способна избавить его от страданий. Постепенно он успокоился и уснул, а когда проснулся, то боль в самом деле чудесным образом исчезла. - Тебе лучше? – спросила женщина. - Головная боль прошла, - ответил композитор, - Но на душе легче не стало. Будто огнём горит. - А почему твоя сестрёнка называет тебя огнепоклонником? – полюбопытствовала итальянка. Феликс невольно улыбнулся и проговорил: - Николь дала мне такое прозвище, потому что я долго могу смотреть на огонь. Но даже она не знает, что в его очертаниях я всегда видел только тебя. - Меня? – изумилась Валерия. - Да, я смотрел на огонь, и мне всегда виделся танец сказочной Принцессы пламени. Ту сказку мне рассказывала мама, когда я был ребёнком. Черты огненной принцессы, которая танцует с алым платком, украшенным золотыми монетками, представлялись мне в твоём обличье, – он вздохнул и поднялся. - С алым платком? – заинтригованно переспросила она. – А у меня ведь есть такой! Я привезла его из Египта. Если хочешь, я когда-нибудь даже станцевать могу – меня одна египтянка научила. - Прошу, не терзай меня, моя Мессалина, - воскликнул мужчина, и его глаза засверкали. – Станцуй сейчас! Та взглянула на него искоса и с улыбкой, а затем, приподняв брови, произнесла: - Изволь, я станцую. Но помни, что ты сам хотел этого. Смотри, как бы не пришлось потом раскаиваться. Она вышла на минуту и вернулась с обещанным египетским платком из алого шёлка, расшитого золотом, почти раздетая и с распущенными волосами. Феликс смотрел на обожаемую итальянку, почти что не дыша. Валерия танцевала с упоением, превращая танец в искусную игру соблазна. Алый платок так и мелькал перед глазами у Феликса, заставляя позабыть обо всём на свете. Он и вправду сейчас забыл про всё, даже про свою вину перед Луизой и попранное чувство гордости и самоуважения. - Где же цветы, где слова восторга и серенада под балконом? – капризно полюбопытствовала Мессалина, остановившись и набросив свой платок на голову композитору. - Сегодня же вечером всё будет, - пообещал он, чувствуя, что к нему возвращается радостное ощущение счастья жизни. – Неужели ты думаешь, что я не способен спеть серенаду? - Сможешь-сможешь, - весело рассмеялась ветреная кокетка и стащила с него платок, позвякивающий монетками. – И про цветы не забудь. Феликс тоже готов был засмеяться в ответ, словно семнадцатилетний беззаботный юноша, но внезапно в его голосе появились неприятные стальные нотки. - А откуда этот букет? – проговорил он и указал на белые розы в хрустальной вазе. - А ты, к тому же, ревнивец, - усмехнулась Валерия. – Но ведь я не жена тебе. Мужчина чуть побледнел и выпрямился, словно натянутая струна. - Впрочем, я вынуждена тебя разочаровать. Эти цветы я купила сама, чтобы отвезти на могилу покойного мужа, - итальянка печально вздохнула и коснулась пальцами нежных лепестков роз. – Если бы не наш утренний спектакль, то я поехала бы туда сегодня, но пришлось отложить на завтра. Для меня это важно, и я непременно поеду. Если вздумаешь за мной шпионить, то можешь больше ко мне не приходить. - Хорошо, я не буду тебя преследовать, - примирительным тоном ответил композитор. Он не поверил женщине, но решил притвориться доверчивым простаком. – Просто скажи мне хоть приблизительно, где это, чтобы я не волновался. - В Бордо. Кстати, это недалеко от фамильного имения твоей семьи, ведь мой бывший муж тоже из рода де Шаньи, - спокойно ответила Валерия. - Ах да, верно, я совсем забыл, - пробормотал Феликс. – Я забыл, что ты была замужем за этим негодяем. - Не называй его так, - негромко, но решительно произнесла женщина. - Он едва не убил мою маму! – почти выкрикнул композитор, с силой сжав её руку. – А перед этим он преследовал её, из-за него папа подозревал маму в измене. Ведь ты же сама это знаешь! - А ты многого не знаешь, - резко возразила итальянка, вырываясь. – Так что не смей обзывать моего мужа. - Буду называть его, как захочу! Рауль де Шаньи – мерзавец и негодяй, которым не место среди людей. Не будь он уже много лет в могиле, я сам с удовольствием убил бы его! – Феликс грубо толкнул Валерию. Она помолчала мгновение и ответила: - Между прочим, дорогой мой, ты иногда отчётливо напоминаешь мне Рауля, к тому же, далеко не с лучшей стороны. - Не будем ссориться из-за того, кто давно превратился в прах, - успокаивающим тоном произнёс композитор. – Прости мою внезапную ревность. Ты ведь не любишь его, верно? - Не люблю. Но он был мне хорошим мужем и заслуживает того, чтобы я относилась к нему по-доброму. Если хочешь, подожди полчаса, и мы сможем пойти к тебе домой вместе. Я получила от Кэтрин письмо, в котором она просит меня прийти вечером. Уже скоро вечер, ты проспал полдня, - Валерия повернулась к шкафу и стала выбирать платье. – Сейчас я переоденусь, и можем идти. Пока женщина разглядывала свои наряды, Феликс из принципа украдкой вытащил фотографию Рауля из стопки остальных и спрятал в карман. У него уже появилась идея узнать всё о том, куда собралась его возлюбленная: композитор не поверил, что Валерия намерена отправиться действительно на кладбище, а не к другому мужчине, и хотел всё проверить. Он намеревался попросить помощи у сестры.