Her Hope

Здесь лифты не намного, но просторнее. Это сразу же оценили наши герои. Теперь им обоим хватало места, чтобы сидеть. - Мне нравятся ваши лифты! - довольно воскликнул Эд. - Тут побольше места! - Конечно, - согласилась с ним ГЛэДОС. - Мы делали всё для удобства наших испытуемых. Только посмотри на Челл. Она же такая толстая. Девушка состроила раздраженную мину, Эд тихо хихикнул. ГЛэДОС осталась довольна тем, что напомнила ей о таких важных вещах. Лифт начал потихоньку двигаться вверх. Он ехал бесшумно и медленно, это движение укачивало героев и действовало усыпляюще. Челл это не нравилось. Ей это определённо не нравилось. Они на пороге их врага, они почти добрались до его логова, почти ворвались на его игровую площадку. И что? Завалятся туда и скажут «Ну еще пять минуточек»? Так не пойдет. Надо занять себя чем-нибудь. - Эй, Дубина... - сказала Челл, сладко зевая. - Давай, расскажи что-нибудь, говорилка. Только не надо монотонности в голосе. Больше жизни! Больше воодушевления! Больше драмы! Иначе я усну. - Что тебе рассказать? - таким же уставшим и сонным голосом спросил тот. - Не знаю. Расскажи историю, которая нас всех волнует. Как ты, блин, выжил? Все умерли уже очень давно. ГЛэДОС? Поведай нам эту историю про убийства всех и вся в этом комплексе. Дубина должен знать врага в его картофельное лицо. - Я жила и процветала, - воодушевленно начала ГЛэДОС. - А потом ты убила меня. Девушка прикрыла лицо рукой. Раздраженно возведя глаза к потолку, она снова обратилась к картофелине: - Я вообще-то про то, как ТЫ убила всех. Забыла уже? Нейротоксин и всё такое. И твои рассказы о том, что я - твой последний испытуемый. Ты положила сотни, тысячи людей! И ради чего? - Ради науки! - воскликнула картофелина и замолчала. - Ладно, мы всё поняли, - вмешался Эдди. - Я всё понял. Я - единственный выживший на весь Aperture Science Innovators. Всё только потому, что нас “хранили” как материал для опытов в будущем, если там будут проблемы с белковыми организмами. Я жил очень-очень долго в стазис-камере, пока тут всё не полетело к чертям. Она упала на сотни других таких же камер и разбилась. Выбравшись, я отправился туда, куда глаза глядят, потому что из оборудования у меня только рессоры. И то жестковаты. Я пробирался через горы трупов моих знакомых и незнакомых товарищей по несчастью. Все камеры были разбиты, а люди - мертвы. Разбились при падении. Я чуть не помер от жажды и голода, ловил приходы из-за долгого пребывания в стазис-камере, едва не разучился ходить из-за этого. Но я жив! Я направляюсь на верную смерть с девушкой, которая хочет меня убить, и с говорящей картошкой-суперкомпьютером, которая убила тысячи людей. Если жизнь дарит вам лимоны - делайте лимонад! Со мной случилось такое чудо: я выжил! И на что я его трачу? Только потому, что у меня нет выхода. Сам я никуда не доберусь. Он замолчал. Челл обдумывала его слова. Хоуп сидит рядом с ней по самой величайшей в мире случайности. Вероятность этого события была настолько маленькой, что цифры десятичной дроби после запятой нельзя было пересчитать на пальцах десяти, а то и двадцати рук. - Всё не так плохо, - неуверенно сказала она. - Мы выберемся. Это прозвучало не так воодушевляюще, как она хотела. - Ты сама-то в это веришь? Картошка, какая вероятность того, что мы выберемся? - Смотря что ты имеешь в виду. Вероятность того, что выберусь я - примерно 5%. У вас и того меньше. - Это еще ничего не значит! - самоуверенно сказала Челл. Но небольшая нотка беспокойства всё же имела место быть. - Не будем об этом. Еще неизвестно, что нас ждет впереди. - Да, ты права. - Расскажи еще что-нибудь… - Девушка старалась говорить мягко, обдумывая каждое слово. - О том, что ты делал до Aperture. - До… - секунду он думал, как будто не решался пролить свет на свою историю. - Ну, я… Я был единственным ребенком в семье. Денег особо не было, отец никогда много не зарабатывал. Наверное, поэтому мать ушла от нас, когда я был еще совсем маленьким. Сначала было трудно, потом стало еще хуже. Меня всё чаще отправляли к бабке, матери отца. Ненавидел бывать у неё! - лицо Хоупа изменялось с каждой фразой. На нем отпечатывались то грусть, то злоба, то какая-то старая ненависть. Было понятно, что он давно похоронил эти воспоминания в себе. - Если тебе неприятно, то можешь не рассказывать, - остановила его девушка, опасаясь, что на пользу Эду не пойдут эти разговоры. Эд посмотрел на неё, немного улыбнулся и сказал: - Не бойся, я не расплачусь, - прозвучало довольно добродушно, но мрачноватый отблеск в глазах всё равно сохранился. Челл посмотрела на него с небольшим недоверием, однако всё равно кивнула, предлагая продолжить. - Так вот… Бабка та постоянно не уставала напоминать мне, что мать моя была гуленой, а я - незапланированный ребенок. И вообще никому не нужен был. Уж тем более ей, у неё-то котики были, которых она любила больше жизни. Но век бабки был недолгим, поэтому я сбежал оттуда, когда та окочурилась. У меня не было денег, еды, места для ночлега. Оказалось, что отец продал нашу захудалую квартирку на окраине города, чтобы погасить карточный долг, а сам спился в какой-то подворотне. Мне было не очень интересно, ведь тогда я остался совсем один. Загибаясь от голода и холода, я был готов проститься с жизнью в 14 лет, но удача впервые повернулась ко мне не задницей. Ну, зависит от того, как на это смотреть. Я шёл, куда глаза глядят, чтобы найти более-менее чистый уголок для своего уже почти хладного тела. И на одном из складов в порту меня встретил мужчина, предложил работать на его конторку. Работа была не самой трудной, ведь я тогда не представлял из себя что-то живое, способное на тяжелый труд. Я подметал складские помещения, позднее уже вовсю работал грузчиком. Всё это было за жалкие гроши, которых с трудом хватало на еду. Ну и еще мне разрешали ночевать на том складе. Пережив воспаление легких и обретя надежду на кое-какое будущее, через два года всё пошло к чертям. Оказалось, что этот мужик, который дал мне и таким же как я работу, промышлял по-тихому контрабандой. Его контору прикрыли, а нас всех забрали. Там было много несовершеннолетних и вообще людей без определенного места жительства и предназначения в жизни. Меня, как несовершеннолетнего, отправили в детский дом. Два года жизни там сделали свое дело. Будучи выходцем из худшего детского дома в штате Огайо, я точно знал, что мне надо отправиться в Кливленд, чтобы податься в Aperture. В детдоме мне много рассказывали, что многие воспитанники уезжали туда на работу. Вскормленный рассказами о безбедном существовании, интересной работе и удивительных открытиях, я, со своим новым другом Натом Апшером, отправился туда. Нас приняли, мы работали долго и упорно, но у Ната получалось явно лучше, чем у меня. Его повышали в должности и допускали к более сложным тестам, когда как я перекладывал грузовые кубы на кнопки под восторженные восклицания глупых лаборантов, - Эд был мрачнее тучи, его тон становился всё более напряженным и злым. - Однажды я видел церемонию награждения самых отважных и ценных испытуемых. Ната награждали там за сообразительность и смекалку. Это был последний раз, когда я его увидел. Потом нас отправили на долгий покой. Эд запрокинул голову и шумно выдохнул. Да, это явно был не самый простой рассказ. Довольно внушительное жизнеописание, таящее в себе столько мрачных моментов жизни столь молодого парня. - Я даже пытался его найти, - вдруг сказал Эд, его голос немного срывался, - ну, когда проснулся среди горы обломков и… трупов… Но там было темно и никто не откликался. Я едва не сошел с ума. Хорошо, что не нашел его. Хорошо, что в последний раз я видел его еще живым. Челл не знала, что ему сказать. И что вообще говорят в подобные моменты? Ей казалось, что ужаснее её судьбы ничего быть не может. Прожить всю жизнь в клетке, видя только кубы и порталы. Но оказалось, что жизнь за этими стенами намного хуже. Девушке было жаль напарника. Она лишь попыталась взять его за руку, хоть как-то попытаться утешить. Он явно был опечален тем, что вновь пришлось вспомнить всё это. Но парень резко одернул руку, когда почувствовал её касание. - Эй, ты чего? - пытался он смягчить ситуацию. - Я не собираюсь плакать. Если у тебя есть вопросы насчет… Ну… Этой истории… То лучше задавай их сейчас. И больше не будем к этому возвращаться. Челл подумала, стоит ли вообще что-то спрашивать. Но все-таки один вопрос у неё был: - Так тебе было чуть меньше семнадцати… А сейчас тебе..? - Двадцать два, - уныло ответил Эд. - Четыре года своей жизни я потратил на работу в Aperture. Кейв Джонсон говорил, что вклад каждого из нас позволял науке продвинуться на много лет вперед. Уж точно он говорил не про вклад таких, как я, - Хоуп печально усмехнулся. - Проваляться десятки, сотни лет в стазисе… Я помог науке, как думаешь? Напарницу порадовало то, что он пытается хоть как-то смотреть на происходящее и произошедшее с улыбкой. С усмешкой, если быть точным. - Ты хорошо сохранился, - ухмыльнулась девушка и легонько ударила его в плечо. Эдди грустно улыбнулся. Он посмотрел ей в глаза таким взглядом, которого она никогда раньше не видела. Хоуп как будто повзрослел, возмужал, стал серьезнее. Эта грусть, безмолвная скорбь и старая боль в глубине его глаз перехватили её дыхание. Она просто смотрела в его глаза, на его лицо. Он немного печально улыбался одним уголком губ. - Чего ты загрустила? - полушепотом спросил Хоуп. - Н-н-ничего, - таким же шепотом ответила девушка. Всё это время Челл бессовестно пялилась на его лицо, в его глаза. Кабинку немного тряхнуло, это было очень вовремя. Несколько толчков лифта сгладили неловкий момент в их беседе. - Кажется, мы приближаемся, - с небольшим торжеством в голосе сказала Челл, переводя тему в более благоприятное для неё русло. - Знать бы еще к чему, - немного понурив голову, с досадой отозвался Эд. Еще пара минут и двери лифта открылись. Снова просторный круглый зал, знакомая круглая дверь с изображением бегущего человека. Для Хоупа это всё было в новинку. Он разглядывал панели, на которых одно изображение сменялось другим. Он щупал гладкий и блестящий алюминий, разглядывал всё вокруг. - Хватит глазеть, дубина. Пошли! - скомандовала девушка и направилась к двери. И Челл, и ГЛэДОС надеялись увидеть там уже знакомые камеры испытаний. По крайней мере, они были готовы именно к этому. Но перед ними открылся коридор. Пройдя по нему, герои оказались в комнате наблюдений, откуда за матовым стеклом ученые наблюдали за ходом испытаний. Пока ГЛэДОС, плененная в теле картофелины, не убила их всех. Внезапно зазвучал уже знакомый голос. Голос их маленького друга, который взвалил на себя слишком большую ношу. Уитли был чем-то сильно раздосадован и кричал: - Господи! Ну вы же просто ящики с ногами! Это же ваше единственное предназначение - жать на кнопки! Как можно не уметь то, для чего вы были созданы? - А что, справедливо, - отметила ГЛэДОС. - Именно этот вопрос я задавала самой себе, наблюдая за ходом твоих испытаний, Челл. Привыкшая к таким замечаниям девушка теперь и ухом не повела. Лишь продолжила наблюдать за теми, на кого кричит Уитли. Перед ними была камера. В центре была манящая красная кнопка. И к этой кнопке тщетно пытались доползти какие-то невообразимые мутанты. На огромном экране они видели небезызвестный модуль, который с упоением наблюдал за своим детищем. Если бы машины умели выражать эмоции, подобно людям, то его можно было бы сравнить с отцом, наблюдающим за первыми шагами своего чада. Но в его случае чадо скорее было порождением чего-то ужасного. Грузовой куб, из которого торчала турель. Вернее, только её основание и две ножки, которыми эта конструкция пыталась подтащить себя к красной кнопке. Их было много и они, неуклюжие и уродливые, как птенцы, пищали и завывали механическими голосами. В итоге Уитли это надоело и он исчез с монитора. - Эй, Челл! - это Эд окликнул девушку, которая наблюдала за экспериментом. - Кажется, тут можно пролезть. Он указывал на пролом в стене, за которым виднелся мостик. Через секунду наша троица прошла через портал и оказалась на этом самом мостике, готовые войти в комнату и встретиться лицом к “лицу” с армией Уитли.