Перейди мост, прежде чем его сжечь

      Тамара обрадовалась Дану как родному, крепко обняла, засыпала вопросами: как дела, ты где, чем занимаешься… Вот удивительно: знакомы были пару месяцев, а поди ж ты… Маша даже заревновала. Отвечать Дан не стремился, но этого и не требовалось: все равно не успевал.       — Вы только здесь не шляйтесь, — наконец предупредила уборщица. — Директор увидит — по шее даст. И мне тоже.       — Сейчас уйдем, — пообещала Маша. — Только не через зал.       Тома посмотрела на нее, затем на Дана и кивнула.       — Да уж… Давайте выведу.       — Ничего, не заблудимся, — подмигнула ей Машка и взяла Дана за руку. — Идем.       — Ну, смотрите, — сурово сказала Тамара.       Потом неожиданно улыбнулась и чмокнула каждого в щеку. Дан невольно улыбнулся в ответ. В свое время уборщица ему, совсем зеленому пацану, здорово помогала…       Тома с ведром и шваброй ушла в зал, Маша быстро оглянулась, толкнула дверь в подсобку.       — Никого. Иди сюда.       — Зачем?       — Тс-с… любопытный какой.       Обстановка в подсобке почти не изменилась. Поставили другой стол, поновее и покрепче, на открытой полке шкафа появилась микроволновка — вот, собственно, и все, остальное осталось прежним.       — Попрут нас отсюда, Маш.       — Если не будем шуметь, то нет…       Дан вдруг понял, чего она хочет. Невольно бросил взгляд в угол за шкафом, сжал ее руку.       — Ты психованная…       — Да-а… Но скажи, что тебе не нравится…       Она всегда умела срывать в нем предохранители; от умелых интонаций хрипловатого голоса у Дана закружилась голова, сбилось дыхание: воздух внутри стал жарким и колючим, обжигал горло, плавил сознание. Парень хотел ее поцеловать, но Машка толкнула его в тот самый укромный угол, прижала к стене. Ее пальцы забрались под его одежду, впились ногтями в спину, и Дан с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть.       — Машка… — хрипло выдавил он.       Она коснулась губами его губ и опустилась на колени.       Дан закрыл глаза.       Вечерний воздух мигом выветрил остатки алкоголя. Им удалось выскользнуть через заднюю дверь, не попавшись никому на глаза, и это было просто мистикой, потому что голоса слышались где-то совсем рядом.       — Чокнутая, — выдохнул Дан, обнимая ее за плечи.       — Сам виноват, — хихикнула Маша. — Ну сколько можно было ждать?       — Еще дождешься, — пообещал он.       — Надеюсь…       Когда Дан открыл дверь подъезда, в кармане запел сотовый. Звонил отец. Спросил, как дела и не будет ли сын против, если он… ну… сегодня домой не приедет. В голосе прятались виноватые нотки. Дан сообщил папе, что тот ловелас, бросил родного сына ради чужой тетки и если не появится через пять минут, он повесится в гостиной прямо на люстре. Отец, радостно обозвав его балбесом, положил трубку. Дан сунул телефон в карман и посмотрел на Машу в упор.       — Ну, теперь я тебе отомщу, — сказал он, распахивая дверь квартиры.       Они ввалились в прихожую, при этом Маша чуть не упала, зацепившись за порог, и Дан удержал ее, обняв одной рукой, а другой стягивая с девушки куртку. Ее невыносимая, ехидно-победная улыбка завела его еще сильнее, и Дан подхватил Машу на руки, а она обхватила его ногами и прошептала в ухо:       — Я бы взяла тебя личным секретарем…       — Секретарем? — усмехнулся Дан и понес ее в комнату. — Чем платить будешь?       Он положил ее на кровать и стянул с себя водолазку.       — Натурой… — выдохнула Маша и представила, как бы это выглядело: офисный стол, документы сдвинуты в сторону… а над ней этот молодой парень — когда он вот так улыбается и смотрит на нее своими темными шаманскими глазами, у нее внизу живота все скручивает до болезненного спазма…       Одежда полетела куда попало, они так хотели друг друга, что казалось немыслимым даже секундное промедление. Дан прижал ее к кровати, не давая двигаться, сжал одной рукой запястья, и цель, которую он себе поставил — отплатить ей той же монетой, довести до такого же бешеного оргазма, как она его в «Кирпичах», — была достигнута в считанные минуты. Маша вскрикнула, крик перешел в стон, настолько женственный и чувственный, что у Дана перехватило дыхание.       — Какой ты горячий… — прошептала она. — А сердечко выдержит?       — Не беспокойся, — сквозь зубы ответил Дан.       Маша прижала пальцы к его губам.       — Ну не злись, — промурлыкала она. — А то умрешь, станешь привидением… а какой с призраками секс?       И вскрикнула — так сильно и больно он сжал ее плечи.       Такого Дана она еще не видела. Взгляд стал жестким, он перевернул ее на живот и взял настолько резко и грубо, что Маша от неожиданности замерла, не понимая, как реагировать на такое. Чем она его разозлила? Маша почти наяву почувствовала на запястьях наручники — настолько он подавил ее волю; она подсознательно ждала, что он вот-вот ее ударит.       — Дан… — взмолилась она наконец еле слышно — голос отказался повиноваться.       Он не услышал. А может, услышал, но остался равнодушным.       Маша всхлипнула, а Дан застонал сквозь зубы и наконец отпустил ее. Обессиленно упал рядом. Она не знала, что делать с этой свободой. Очень хотелось плакать.       — Что ты творишь…       Он не ответил.       У каждого из этих, с бубенцами, свои заморочки. Маша могла бы сказать, что цель всех ее похождений — найти мужика без тараканов в голове, но это, вероятно, биологический нонсенс, поэтому она ищет до сих пор… А ведь когда-то ей показалось, что этот невероятно харизматичный подросток чертовски не похож на других. Где там… просто тараканы его, видимо, другой породы, странной такой. Мутанты.       — Прости, — вдруг глухо сказал Дан, не открывая глаз.       Поднял руку, безошибочно коснулся пальцами ее губ, провел по щеке, бровям — словно хотел представить ее лицо заново, как слепые знакомятся с тем, что хотят увидеть… Маша затаила дыхание от этой неожиданной ласки, а Дан притянул ее к себе и повторил:       — Прости…       Маша вздохнула. Погладила его по руке, сжала пальцы.       — Ну что ты… Тебе плохо?       — О другом поговорим.       — Хорошо, — безропотно согласилась Маша. — Давай вообще не будем говорить. Повернись-ка. — Ее ласковые пальцы прошлись по его спине, снимая напряжение. — У тебя мышцы прямо каменные.       Он вздрагивал от ласки ее пальцев, спина покрывалась мурашками. Мужчин, настолько чувствительных к прикосновениям, у нее еще не было. Маша заметила это еще тогда, четыре года назад: достаточно было обнять, коснуться губами кожи где-нибудь в вырезе рубашки — и у парня мгновенно сбивалось дыхание, а в глазах появлялись отсветы шаманского костра. Конечно, это могло быть игрой гормонов — шестнадцать лет, возраст, когда все, обладающее хотя бы минимальными признаками женского пола, оценивается в первую очередь в качестве возможного секса. Но он и сейчас ужасно тактильный. Как же это заводит… потому что мужик-бревно еще хуже, чем деревянная баба. Был у нее такой, предпочитающий, чтобы его обслуживали; это оказалось ужасно скучно, и Машка после первой же ночи вычеркнула из записной книжки номер его телефона.       Она задумчиво вычерчивала на спине Дана какие-то неведомые символы, и он — было видно — кайфовал. Расслабился, кажется, даже задремал.       Как же ей нравилось доводить мужиков до исступления! С кем-то это получалось на раз-два, попадались более стойкие индивидуумы, но буквально каждый в конце концов оказывался в ее власти. Но этот, черт возьми, странный мальчишка был непредсказуем даже тогда, давно, а сейчас и вовсе ускользал из ее рук. Даже в момент, когда у любого мужика отказывают логика, критическое мышление и осознание себя как личности, — Дан упорно ломал шаблоны. Да, развести его на секс было легко, но и в момент оргазма Маша не чувствовала, что он полностью в ее власти: какая-то часть его сознания упрямо не желала подчиняться. Это было непривычно.       — Здравствуйте, молодой человек, — наконец прошептала она ему на ухо, — с вами можно познакомиться?       Дан кивнул, не открывая глаз. Маша засмеялась, взъерошила ему волосы.       — Давай-ка я тебе погадаю…       — На картах, что ли?       — Да ну, — фыркнула Маша, — на картах любой дурак сможет. А… на карандашах, например… — она взяла со стола пару карандашей. — Тебе когда-нибудь гадали на карандашах?       — Нет. До такой галиматьи я еще не дошел.       — А зря. Смотри: выберешь зеленый — будешь жить долго и счастливо. Женишься, заведешь кучу детишек, внуков, правнуков переженишь. А попадется синий — ждет тебя стра-ашная смерть…       — Дура, — не сдержался Дан.       — Чего это? — обиделась Машка. — Сейчас увидим, умник… — она зажала карандаши в кулаке, оставив торчать пару сантиметров. — Выбирай. Только не смотри.       — Бред какой-то.       — Ничего не бред. Боишься, что ли? — поддела Маша.       — О господи. Тебя или смерти?       — Выбирать боишься.       — Ничего я не боюсь.       — Тогда тяни.       Дан вздохнул и протянул руку к ее кулаку.       — Э, ты подглядываешь! — возмутилась Машка.       — Нет.       Но она покрутила карандаши, меняя их местами, и для верности закрыла ему глаза ладонью.       — Выбирай.       Дан на ощупь вытянул карандаш.       — О-о-о, — зловещим голосом протянула Машка, — советую тебе в ближа-айшую неделю не выходить из дома, а то, глядишь, кирпич на голову свалится или под машину сыграешь… Ой. Ну чего ты? Слушай, ты в прошлой жизни наверняка был инквизитором. Они вот так смотрели на ведьм, когда фа-акел к костру подносили. Ты что, боишься смерти? Дурачок. Чего ее бояться, обычное дело, все там будем.       — Мария, иди в задницу, — тяжело сказал Дан.       — Всего-то? Фух, а я думала, убьешь…       Сначала со стола грохнулся здоровенный арбуз. Он катился к краю, все на него смотрели и не шевелились, как загипнотизированные. Наконец Стас рявкнул «бля!», но было поздно: арбуз шлепнулся на землю, раскололся на части, забрызгав Машу и Алину, девушку, приехавшую с Вороном.       Они снова собрались на даче Стаса. С погодой подфартило, стол накрыли между старыми яблонями и кустами смородины. Машка напросилась с Даном и сразу оказалась в своей стихии: перезнакомилась со всеми парнями, выпила с Вороном на брудершафт, много шутила, иногда довольно откровенно. Дан наблюдал за этим фейерверком отстраненно. Черт знает, затеяла она все это специально или не могла удержать в узде падкую на мужиков натуру, но Дан вдруг понял, что ему все равно. Хотя неприятно, конечно, могла бы не так демонстративно на него плевать.       Надо было ехать одному. Но Ворон позвонил, когда она была рядом, и отбрыкаться не получилось, хотя Дан попытался. Он первый раз проводил с девушкой столько времени подряд. Маша взяла отпуск, они практически не расставались всю неделю, и он понял, что устал: от постоянного «давай сходим», «сделай это», «я хочу вон ту прелестную штучку», от того, что нужно все время думать, что сказать, а чего говорить не стоит; да и постоянное внимание к себе напрягало, он к такому не привык. Вот секс — это было здорово. На этом поле Машка была профессионалом. Но в его жизни как-то внезапно ее стало много.       В итоге пришлось взять ее с собой… и чего, собственно, он ожидал? Что Машка будет скромно сидеть в уголочке со стаканом лимонада? Ну да, ну да… Здесь столько брутальных парней, что Дан прямо физически ощутил, как у нее забурлили внутри колючие пузырьки возбуждения, как только они открыли калитку.       Машка с удовольствием приняла предложение Стаса проводить ее в дом, чтобы отмыть ноги от арбузного сока и семечек.       Дан взял пластиковый стаканчик с коньяком, подержал в руке и поставил обратно. Вот он, минус, когда ты за рулем… Он не хотел оставаться на ночевку, потому что отец собирался в командировку и очень просил сына вернуться вечером. Они почти не виделись эту неделю: днем папа работал, вечерами то он уезжал к Лиле, то Дан уходил к Маше. А теперь отца отправляли на две недели в Екатеринбург, и он хотел перед отъездом хотя бы один вечер провести с сыном. Дан пообещал приехать: они друг по другу соскучились.       Пацаны вынесли на мусорку погибший арбуз, Стас с Машей принесли из дома другой и на всякий случай положили его под грушей. Диван взял гитару. Машка сразу оживилась.       — Сереженька, ты мне сыграешь…       Она зашептала ему что-то на ухо. Сереженька пожал плечами, хмыкнул, сказал «без базара», и Маша запела под его гитару что-то драйвово-роковое. Пела она все-таки здорово. И всегда умела цеплять, уводить за собой… по крайней мере, Дана. Он заслушался и вздрогнул, когда его тронули за плечо.       — Клево поет, да?       Рядом сидела Алина, вторая арбузная жертва. Ее черные джинсы пали в неравном бою, и она переоделась в короткие светлые шорты.       Дан кивнул.       — А ты ее знаешь, да?       — Знаю.       — Давай выпьем, — предложила Алина, кокетливо стрельнув в него взглядом серых глаз.       Ей вряд ли было больше восемнадцати, даже косметика и черные, явно крашеные волосы не помогали скрыть юный возраст, хотя девчонка очень старалась. Черная кожанка с цепями и густо подведенные глаза плохо сочетались с легкомысленными шортиками, и, заметив взгляд Дана, Алина поморщилась.       — Я готка, — пояснила она и в доказательство подняла руки с кучей зловещих колец на пальцах. — А это… — она качнула ногой, — …ну, больше ничего не нашлось. А джинсы мокрые.       — Ничего, — утешил ее Дан, — высохнут.       — Так что, выпьем?       — Я за рулем.       — Жаль.       Внезапно он почувствовал на плечах острые ноготочки. Пел уже Диван, а Маша незаметно подошла к Дану сзади.       — Уступи место, — велела она Алине, и девчонку как ветром сдуло.       — Чем занима-аетесь? — невинно поинтересовалась Маша.       — Пьем.       — Тебе же нельзя.       — А я и не пью.       — А я пью.       Маша взяла стаканчик с коньяком, опрокинула его одним махом, затем обняла Дана и положила голову ему на плечо, а стакан поставила перед ним на стол.       — Налей.       — Частишь.       — Ты что, моя мама?       Дан взял бутылку. Да черт с ней, пусть надирается. Хочется человеку расслабиться. В запойном алкоголизме он ее никогда не замечал, хотя если они шли в кафе, Машка обязательно заказывала два-три коктейля. Вопрос только, как ее, пьяную, потом домой везти…       Позвонил отец. Дан отошел за дом, чтобы поговорить без помех. Папа спросил, как дела, встревоженно поинтересовался, не пьет ли он, а то садиться за руль нельзя, и вообще, был бы ты, сынок, осторожен, время сейчас неспокойное. Дан поклялся, что ни капли и вечером обязательно приедет.       Только он сунул телефон в карман, как подошел Серега.       — Слышь, Дан, дело есть…       Они закурили, сели на сложенные штабелем доски.       — Ну?       Ворон помялся, как-то неловко усмехнулся.       — Ты же в натуре, это… ну, мертвяков видишь?       — А что? — настороженно спросил Дан.       — Да тетя Валя хотела что-то там узнать… про подругу свою.       Он сплюнул, виновато покосился на друга. Мол, я понимаю, что все это фигня, но тетка все мозги проела…       — А ты ей растрепал.       Ворон вздохнул.       — Да она как клещ. Я ляпнул сдуру, тетка вцепилась — не оторвать… Не, че, реально, что ли? Это все херня же.       — Херня, — согласился Дан.       Из-за угла вырулил уже изрядно поддатый Стас.       — Вы че тут, парни? Пошли, там Янек приехал с бабами.       Дан тут же встал. Бабы его не заинтересовали, но разговор напрягал.       — Идем. Потом, Серега, ладно? Позже поговорим.       — Лады.       Машка болтала с Янеком. Невысокий симпатичный блондин явно сразу на нее запал, а она почувствовала это и тут же сделала стойку, как гончая на охоте. Обаяние включилось на максимум, улыбка стреляла пулей из снайперской винтовки. Уехать, что ли, оставить ее на просторах охотничьих угодий? Человека все равно не изменить. Дан закрыл глаза. Голоса слились в невнятный гул, очень похожий… да, конечно, зал в «Кирпичах». Набит битком, начинается программа, очень популярная певица, «местный полубомонд», как говорил Виталик. И голос, выворачивающий душу голос…       «…Только перышко в небе кружится над давно опустевшим гнездом…» Почему она может так петь, почему дрожат пальцы, почему хочется замереть и не дышать?       В одну из ночей Маша снова спросила, как тогда, много лет назад:       — Ты меня любишь?       А он смотрел на нее и молчал.       — Ах да-а, — усмехнулась Маша, — честный до жестокости Дан…       Он обнял ее, притянул к себе, заставив уткнуться лицом в его плечо. Спросил тихо:       — А ты?       Повисла пауза. Маша подняла голову, посмотрела ему в глаза.       — Вот видишь… А ты кому-нибудь говорила эти слова?       Она снова опустила голову, прячась от его невыносимого взгляда, а пространство вокруг них стремительно покрывалось ледяной коркой. Но он почувствовал, прижал ее к себе, ломая этот лед.       — Поцелуй меня…       Маша потянулась к его губам, прошептала прямо в них:       — Пожалуйста… будь нежным…       И Дан задохнулся от тоски, прозвучавшей в этих словах.       — Буду, — шепнул он ей на ухо.       Кто она? Где та Маша, которая обнимала его на балконе? Пела так, что захлебывалось сердце, просила… чего? Чтобы отозвалась его душа. Просила помощи.       Тогда ему так показалось. И он был готов помочь.       А она вовсю кадрит Янека.       — Слушай, я тебе не мешаю? — спросил он, когда Машка в очередной раз подошла к нему с пустым бокалом.       — Нисколько, милый, — заверила она. — Присоединяйся.       — Спасибо, я не любитель оргий, — сухо ответил Дан.       — Зря.       Дан сунул руку в карман, нащупал ключи от машины. Ладно, беги, Янек заждался. Ему захотелось благословить эту парочку. Трахайтесь, дети мои, долго и счастливо и кончите в один день…       Внезапно с радостным визгом и воплем «Да-а-ан!» ему на шею бросилась Наташка. Он с удовольствием обнял ее, а девчонка чмокнула его в щеку, протараторила «привет-ура-молодец-что-приехал», и уезжать сразу расхотелось.       Наташка поправила сбившиеся очки.       — Что, нашел батарейку? Или все-таки заряжаешься по ночам?       Дан невольно бросил взгляд на Машку и усмехнулся.       — Заряжаюсь.       — Правильно. Улыбайся чаще. Тебе идет.       Она хихикнула, подхватила привезенный пакет с продуктами и унеслась в дом.       Через полчаса Дан все-таки решил уехать. Он чувствовал себя совершенно неприкаянным и не понимал, что вообще здесь делает. Его девушка ведет себя так, как будто она и не его вовсе, и даже надраться по этому поводу нельзя. Пацаны бухают, а он на трезвую голову никак не может вписаться в их компанию — бред какой-то, кажется, он поломался, а починить некому, гарантия закончилась, мастерская давно сгинула в нетях…       Надо найти Машу. Янека тоже не видно — дело, похоже, ясное. Дан злорадно подумал, что как честный человек обязан предупредить, что уезжает, попрощаться, все такое, а если при этом возникнет какая-то неудобная ситуация — что ж, проблемы не его, неудобно будет не ему. Он усмехнулся и пошел в дом.       Оказавшись в темном коридорчике, Дан толкнул первую попавшуюся дверь. На широкой кровати друг напротив друга сидели Алина с Наташкой, на одеяле были разложены карты. Девчонки задернули шторы, а свет включать не стали, и обстановка была сумрачно-таинственной.       — Ой, Дан, заходи, Алинка таро раскладывает.       Весело. Каждый проводит время по-своему. Интересно, они на любовь гадают? Потому что странно это все. То ли Наташка в упор не видит, как проводит время ее парень, то ли для нее это не так важно…       — Развлекайтесь, не буду мешать.       — А ты не помешаешь, мы уже все.       — Таро не развлечение, — строго сказала Алина и собрала карты в колоду. — Садись сюда.       Наташка отодвинулась к стене, расправила покрывало.       — Иди к нам.       Дан сел на кровать.       — Что такое таро?       — Инструмент для вылезания из задницы, если ты вдруг в ней оказался, — засмеялась Наташка.       Ого. Интересно.       — Ладно, — решился Дан, — давай. Посмотрим, какие тут у вас маршруты выхода из задниц.       — Не у нас, а у тебя, — поправила Алина. — Карты не меняют судьбу. Они помогают понять, что происходит и куда двигаться. Мне колода от бабушки досталась, она ведуньей была.       Какая еще бабушка, подумал Дан. Может, бабушка и была ведуньей, но карты явно не ее — новенькие, чистые, как из магазина. Или они у бабушки в шкафу лежали.       Алина перетасовала колоду и протянула Дану.       — Подержи в руках.       — Это обязательно?       — Да. Так положено.       Он взял карты. Тяжелые, не то что игральные. Они и по размеру больше, и колода толще.       Судя по пафосу, девчонка совсем недавно увлеклась гаданиями, купила колоду, выучила значения карт… вон как старательно тасовала, серьезная такая. Готка.       Алина забрала колоду и снова ее перемешала.       — Тяни.       — Одну?       — Да.       Он вытащил карту из середины колоды. Лодка, перевозчик с шестом, странная фигура, мечи…       — Шестерка мечей, — важно сказала Алина. — Символизирует преграды и трудности. Часто указывает на наличие внутренней борьбы и конфликтов. Но сложности могут быть преодолены, а жизненный опыт, полученный через их разрешение, станет ценным уроком. — Вдруг она сбилась с заученных формулировок и сказала нормальным, человеческим тоном: — Но вообще-то это переправа. Давай посмотрим куда. — Она снова протянула Дану колоду. — Тащи.       «Интересно, а глубину задницы они показывают?» — подумал Дан и взял верхнюю карту.       Он успел только заметить, что это снова мечи, и увидеть на листе римскую «X». Десятка мечей, стало быть.       А Алина вдруг сгребла карты и бодро сказала:       — Давай попробуем еще раз.       Испугалась. Дан четко чувствовал ее растерянность и страх — слишком знакомые ощущения, чтобы их не уловить. Что же это такое он вытянул? И чего она боится? Такое в ее небогатой тарологической карьере еще не попадалось?       Интересно.       Нет, в самом деле интересно. Дан почувствовал азарт. И даже закрыл глаза перед тем, как протянуть руку к колоде. К сожалению, это не помогло: он знал, что вытягивает примерно девятую-десятую карту снизу. Хотя какая разница, видит он колоду или нет? Главное, что он не видит изображений на картах. И, слава богам — даже если бы видел, — не понимает, что они означают. Так что все равно это игра вслепую.       Он открыл глаза, услышав странный голос Алины:       — Куда-то ты все-таки плывешь.       На покрывале лежала шестерка мечей.       Ага, ага, интересно…       Девушка на этот раз развернула карты веером и дрогнувшим голосом сказала:       — Тяни.       Кажется, она готова снова увидеть… что там он вытащил в прошлый раз? Десятку? Ну то есть, если так получится, она не удивится. Дан невольно задержал дыхание и быстро выдернул карту с левой стороны. Посмотрел на нее, прежде чем отдать Алине. Нет, не десятка, обрадовался он в первый момент — какой-то всадник с черным флагом… а потом прочитал под картинкой: «Смерть». Тьфу ты. Конечно, а чего он ждал? Это же его закадычная подружка. У него ведь и друзей-то нет. Серега Ворон единственный, с кем он хоть как-то приятельствует, в армии сдружился с Лехой… пока тот не погиб. А эта верная подруга всегда рядом. Как там Алина, кстати? Небось в шоке?       Дан поднял взгляд и обнаружил, что девушка с любопытством рассматривает карты.       — Переосмысление происходящего.       — Ч-что?       — Не бойся перемен. Карта Смерти не всегда обозначает смерть.       — А что еще она может значить? — усмехнулся Дан.       — В твоей жизни происходит что-то, к чему ты не готов. Поэтому тревога. Не можешь смириться с тем, что происходит. Выход не можешь найти, понимаешь?       Как прекрасно, когда тебе, как деревенскому дурачку, растолковывают, что с тобой происходит. Дурацкие картонки с картинками. Мечи нарисованные, смерть на лошадке.       — Спасибо.       — Да ты не бойся…       Она убеждала его, что все замечательно, а в глазах таял страх. Не бойся, милая, не тебе со Смертью танцы танцевать. Через неделю, или месяц, или прямо завтра — умирать все равно придется. Карма у него такая. Дружеские связи. Блат. Регулярные свиданки. Интересно, смех его сейчас звучит истерически или все нормально? Вон как девчонки переглядываются, решили, видать, что он кукухой съехал.       А разве это не так?