Перейди мост, прежде чем его сжечь

      — Пап, ты не переживай, — сказал Дан утром, когда они одевались. — Это все пройдет.       Но, как и на Асю, на отца философия царя Соломона не подействовала. Он взял кепку и, повертев ее в руках, положил обратно на полку.       — Понимаешь, Данечка, вот посадят этого… это чудовище лет на десять, — хмуро сказал он. — А потом оно выйдет. И что? Начнет искать того, кто его посадил.       — Судью, что ли? — не понял Дан.       — Какого судью? Тебя!       — А я-то что… Тогда скорее Казанцева. Он из него отбивную по-киевски сделал. Только этот дебил не будет Стаса искать, — уверенно сказал Дан и снял с вешалки куртку. — Побоится. Идем, пап.       Перед выходом он сходил на кухню и сунул в карман таблетки отца. На всякий случай.       У входа в здание суда они встретили Варю. Ее вызвали в качестве педагога сопровождения.       — Вот они, издержки классного руководства, — горько пожаловалась она, поздоровавшись с Александром Сергеевичем. — Мало того, что мне пришлось писать на тебя характеристику, так теперь я еще должна доказывать ее объективность в суде. Не живется тебе спокойно, Морнэ.       — Я больше не буду, — пообещал Дан. — А что ты написала в характеристике?       — Что у тебя двойка по химии. И шило в одном месте.       — Двойки у меня давно нет, — возмутился он. — А шила никто не видел, так что это недоказуемо.       Подошел Стас. Рядом с ним шагал отец — его Дан видел впервые. Казанцев-младший был внешне на него очень похож: те же волевой подбородок, короткая стрижка и тяжелый взгляд.       Но сейчас Стас выглядел непривычно бледным и растерянным.       — Здрасьте, — буркнул он Варе и отвернулся.       Дан хлопнул его по плечу.       — Ты не дрейфь, прорвемся.       — Угу.       Варя хмыкнула и с интересом посмотрела на Асю.       — Это ты с ним была, да?       Ася кивнула и взяла Дана за руку.       Но тут их разлучили: потерпевшего отправили в зал заседаний, а Асю и Стаса как свидетелей увели куда-то по коридору.       Зрителей не было — процесс был закрытым.       Когда Дан зашел в зал, подсудимый уже сидел на своем месте за решеткой. Выглядел он неважно — поникший, сгорбившийся, с каким-то серым и безжизненным лицом. Неприятный огонек зажегся в его глазах, только когда он увидел Дана, — и сразу погас, взгляд снова стал безразличным и пустым.       С Даном зашли отец и Варя. За столом для потерпевших сидела седая женщина с платком в руках. Глаз она не поднимала. Дану велели сесть рядом с ней.       Он посмотрел на отца. Тот нервничал, постоянно снимал очки, протирал их и снова водружал на нос. Смотреть на подсудимого старательно избегал, переводил взгляд с прокурора на адвоката. Только бы ему плохо не стало. А если да? Надо бы отдать ему таблетки, но как? Их посадили в разные места, и просто передать никак не получится. Что стоило сунуть лекарство отцу в карман? Балбес, не догадался. Ладно, будем надеяться, что обойдется, в конце концов, он все это слышал на допросах. Правда, атмосфера в зале суда была напряженной, Дан и сам чувствовал, как иногда в груди что-то болезненно перестукивает.       Подсудимый не поднимал головы.       О чем он сейчас думает?       Сядет, конечно, надолго, но за жизнь свою может не опасаться — теперь не расстреливают. Да и не погиб никто, а за покушение на убийство дадут лет восемь, а то и меньше. Потом, как сказал отец, он выйдет. И… начнет снова?       В глазах маньяка появилась брезгливость. Сначала Дан подумал, что тот смотрит на него, но нет: взгляд обвиняемого тяжелым прищуром уперся в женщину рядом.       То, что происходило дальше, он воспринимал рваными отрывками, эпизодами безумного триллера.       Вот прокурор зачитывает обвинение. Дан нервно ждал, когда начнут описывать то, что с ними происходило, и не сразу понял, почему говорят про Воронежскую область. Эпизод годичной давности: изнасилованная и задушенная второклассница. Женщина рядом с ним уткнулась лицом в дрожащий в руках платок. Мать, понял Дан. Страшно, бог мой, он потерял маму в одиннадцать лет и ни разу не задумывался о том, что было бы, если бы мама потеряла его…       — Подсудимый, вы согласны с предъявленным обвинением?       Негромкое, полузадушенное:       — Не согласен.       Что-то тихо говорил адвокат, Дан не понимал ни слова. Черная безысходность свалилась на него душным колючим одеялом, темнотой без единого светлого пятна. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Легче не стало. Вдох не принес воздуха, легкие сдавило, где-то там, внутри, выросла мерзкая ржавая игла. Она ворочалась, искала сердце, как магнитная стрелка тянется к северу. Если найдет — все, конец. Он чувствовал это остро и неумолимо. Это она, мать… она живет с этим уже год. Ее не хватит надолго, максимум пара лет — и все, потом игла доберется до сердца. Надо лечить… а она не хочет.       — Потерпевшая, расскажите, как именно пропал ребенок.       Короткий сбивчивый рассказ. «Пошла гулять… Долго не возвращалась… По улицам искали… Сторож на проходной видел вот с этим…» Пауза. Слезы.       Самым страшным был момент, когда прокурор положил на стол фотографии убитой девочки. В пальцах знакомо кольнуло, и Дана затошнило от ужаса. Нет, нет, да вы что! Он даже руки за спину спрятал, но оторвать взгляда от страшной фотографии никак не мог, а с обостренным сейчас восприятием этого было достаточно, чтобы свалиться в адскую бездну чужих предсмертных ощущений, пережить то, что чувствовал несчастный ребенок перед смертью… Je ne veux pas, ne le fais pas, pour l'amour de Dieu!¹ Прямо отсюда — в дурку, понял Дан и колоссальным усилием разорвал связь — пришлось зажмуриться до черных кругов под веками. Помогло. Отпустило, но голова закружилась и руки пришлось сжать в кулаки, чтобы не дрожали пальцы.       Прокурор спросил, все ли у него в порядке, видимо, заметил неладное. Все тут же повернулись к Дану, и он поспешно кивнул — не хватало еще этого всеобщего внимания!       Результаты экспертизы. Ребенок пытался отбиваться, царапался, под ногтями осталась кровь мерзавца — немного, но на анализ хватило.       Дан на секунду встретился глазами с прокурором и тут же ощутил злость и холодное бешенство этого молодого, лет тридцати с небольшим, парня с четкими, словно пером прорисованными чертами лица. Его придавило бетонной плитой чужих эмоций — такие ублюдки не должны по земле ходить, их надо хоронить заживо, но максимум, что ему дадут, — двадцать пять лет, и то если адвокат не запоет песню о трудном детстве этого недоноска.       Дан наконец вырвался из жесткой прокурорской хватки и теперь уже совершенно сознательно поймал взгляд подсудимого.       Страх. Этот подонок дрожал осиновым листом: да, не расстреляют, но насильников на зоне не жалуют, а если дело касается ребенка… Шансов выжить у него не было, он это понимал и весь, до кончиков пальцев, стал липким страхом. Он очень хотел жить.       У Дана начали неметь руки. Он понял, что стал магнитом для чувств и эмоций всех, кто был вокруг, и никак не мог вырваться из этого урагана. Все — и судья, и адвокаты, и даже секретарша, ведущая протокол, накрывали его хлесткими ударами сильнейших эмоций. Дана трясло. Он уже не поднимал глаз, старался никого не слушать, считать только вдохи и выдохи, но получилось только хуже: он сосредоточился на том, что происходило внутри него, и никак не мог справиться с этим туго закрученным вихрем.       И когда силы совершенно закончились, судья объявил перерыв.       Дан тут же сбежал на улицу, ушел в глухой соседний переулок и попросил у прохожего сигарету. Щелкнул зажигалкой, какое-то время смотрел, как дрожит огонек в непослушных пальцах. Колесико обожгло кожу, он быстро прикурил и бросил зажигалку на асфальт. Потом поднял и сунул в карман. Как выдержать до вечера? Слава богу, с девочкой, кажется, закончили, а то, что произошло с ним и Асей, на фоне этого выглядело ерундой. Но он боялся, что не справятся истрепанные нервы. И… как там отец? Дан поспешно загасил сигарету, выбросил окурок и пошел обратно.       Александр Сергеевич встревоженно ходил по тротуару — от входной двери до автобусной остановки и снова к двери…       — Пап, возьми.       Дан протянул ему пузырек с нитроглицерином, и отец сразу же сунул таблетку под язык.       — Ты где был? — спросил он и тут же подозрительно принюхался. — Курил? Даня…       — Папа, мы поговорим об этом потом, — решительно ответил Дан. — Обещаю. Поверь, это случается крайне редко, и… было страшно, пап, — с усилием выговорил он.       Отец вздохнул.       — Да…       Участия в нападении на двух выпускников подсудимый не отрицал — это было бы глупо.       Первым вызвали Дана.       На вопросы он отвечал коротко и быстро — хотелось, чтобы поскорее все закончилось. Да, обвиняемый на него напал, поранил руку. Он защищался, пытался выбить нож. Потом почувствовал удар — и больше не помнит ничего. Пришел в себя уже на земле, вокруг люди. Все. Вопрос адвоката обвиняемого — как выглядел нож? Не помнит, не разглядел. Да, нож точно был.       Зачитали врачебное заключение — резаная рана правого предплечья, проникающее ранение под лопаткой, повреждено легкое. Заключение экспертизы: отпечатки пальцев на рукоятке ножа принадлежат подсудимому.       Наконец его отпустили и вызвали Асю.       Нет, не зря ей так не хотелось идти на выпускной. Ничего бы не было — этих переживаний и чуть не погибшего Даньки. Но… маньяк-то никуда не делся. Может, пострадал бы кто-то другой, вдруг поняла Ася и поежилась. Ее одноклассница или кто-то из класса Дана — защитить было бы некому, это ей повезло, что он оказался рядом. И что он так все это видел… Каково ему там сейчас?       То, что ему очень нехорошо, она поняла, как только зашла в зал. В глазах — какая-то лихорадочная растерянность, а бледным Дан был, словно его облили белой краской. Он бросил на Асю быстрый взгляд, как только она появилась. Проверяет, как я, поняла она и сразу успокоилась. Не хватало еще, чтобы он нервничал из-за нее.       Ася по просьбе прокурора рассказала про выпускную ночь, подтвердила наличие у нападавшего ножа. Она не видела, как на поле боя оказался Стас, — как раз побежала за помощью.       Ее долго не терзали, вопросов у адвоката не было, поэтому вскоре ее место занял Казанцев, которому допрос вымотал нервы похлеще, чем в то время, когда он был обвиняемым и его отправляли в спецшколу. И все потому, что рядом сидел отец. «Мало я тебя порол, опять влипаешь в неприятности», — ясно читалось в выражении его лица.       «Запросто могут повесить превышение необходимой обороны», — мрачно подумал Стас. Но если бы ситуация повторилась, все равно лупил бы этого урода до кровавых соплей.       — Когда и при каких обстоятельствах вы увидели подсудимого?       — Ну, когда… — мрачно ответил Стас. — Драка была, слышно же. Я туда, там и увидел его.       — Что подсудимый делал в тот момент?       — Одноклассника моего бил, вот его… — ткнул он пальцем в сторону Дана. — Порезать его хотел. Ножом замахнулся.       — Что сделали вы?       — Заступился, вот что.       Адвокат обвиняемого вскинулся, как боевой конь.       — Вы уверены, что нож был? — спросил он и даже подался вперед.       — Был! — выкрикнул Стас ему в лицо.       — Свидетель, успокойтесь, — сказал прокурор.       Стас сжал кулаки.       — Да… хорошо.       — Какой был нож?       — Не помню. Такой… как на зоне делают… наверное.       — Так такой, как на зоне делают, или не помните?       — Темно было. Думаю, как на зоне. Не пойдет же человек с кухонным ножом.       — Свидетель, только факты. Выводы сделает суд.       — Не помню, — признался Стас.       После свидетельских показаний Стас вышел на негнущихся ногах. Почему — и сам не понимал. Но так фигово не было даже в тот день, когда в спецшколе его после отбоя в первый вечер избили вчетвером.       И тут подошел отец. Положил руку на плечо.       — Молодец. Обычно дела не решаются с помощью кулаков, но тут ты все сделал верно.       — Да? Вот видишь…       Стас криво усмехнулся. Голова гудела, в висках стучало — от голода и нервного напряжения.       И вдруг захотелось уткнуться в отцовский пиджак и заплакать, как в раннем детстве.       Прокурор потребовал для подсудимого двадцать пять лет — максимум по совокупности наказаний по разным статьям. Адвокат, несмотря на то, что судебно-психиатрическая экспертиза признала подсудимого вменяемым и вполне осознававшим общественную опасность своих действий, упирал на нестабильность его психики, призывая к смягчению приговора.       От последнего слова обвиняемый отказался.       После этого невыносимо тяжелое заседание закончилось. Приговор обещали объявить через два дня, в четверг.       На улице было темно и холодно.       Начало десятого, надо было расходиться, но Дан взял Асю за руку и потянул в сторону.       — Послушай, может, ко мне пойдешь? Поболтаем, а то…       «Хреново одному», — хотел сказать он, но остановился и замолчал.       — Я бы очень хотела, — искренне сказала Ася. — Не могу бабушку оставить.       Дан вздохнул.       — Да, понимаю…       Дома он первым делом позвонил в «Кирпичи», отпросился на сегодняшнюю ночь. Не было сил не только работать, но и вообще видеть незнакомых людей. Кирилл явно был недоволен, но сейчас Дану было наплевать.       Папа заварил чаю с марсельскими травками и налил себе большую чашку. Сел у телевизора, пощелкал кнопками, переключая каналы. Оставил «Культуру» с каким-то старым советским фильмом. Дан выдернул с полки первую попавшуюся книгу и тоже устроился на диване. Не хотел оставлять отца одного. И себя тоже. Очень боялся, что если закроется в комнате, заявится Танька, которую он сейчас искренне ненавидел. За черную пустоту внутри, ржавую иглу в груди измученной матери, за тошноту и режущую боль во всех уголках души, невыносимо тяжелую, холодную ярость прокурора, муторный страх подонка, забравшего детскую жизнь, — за все, что сегодня ему пришлось прожить.       Очередной перекресток на его пути. Только почему-то ему никто не дает выбрать направление. Право выбора есть у всех — только он какой-то прокаженный, что ли, сидит в машине с автопилотом, а ручного управления нет. Изволь двигаться, куда тебя везут, и не чирикать. Соскочить не получится, а нравится тебе это или нет — никого не волнует.       — Пап, слушай…       — Что, Даня? — отозвался Александр Сергеевич, убавив громкость телевизора.       — Может, ты в четверг не пойдешь? На это заседание… когда приговор будут читать.       — Как же я тебя одного там оставлю? — удивился отец.       Дан закрыл книгу. Все равно читать не получалось.       — Варя придет.       — Я дома еще больше переживать буду, — вздохнул папа. — Ложись, Данечка, спать. Хоть выспишься, а то из-за своей работы под утро домой приходишь.       Какой там сон, подумал Дан, но, чтобы успокоить отца, сказал «ладно» и встал.       До самого будильника он просидел на подоконнике в своей комнате. Оказалось, что за шесть часов фонарь выключался девяносто восемь раз. На двадцать первом в соседней комнате наконец перестал работать телевизор — отец лег спать.       Перед школой Дан встал под холодный душ. Неизвестно точно, что он там смывает, но ему сейчас не помешала бы ванна со льдом. Голова кружилась от пережитого накануне и бессонной ночи.       Дан встретил Варю у ее кабинета. Она толкнула дверь и сказала:       — Заходи. Как отец?       — Не спал ночью, телевизор смотрел.       О том, что сам он так и не уснул, Дан промолчал.       Варя сняла куртку, повесила в шкаф. Дан закрыл дверь и прислонился к ней спиной.       — Садись.       Он покачал головой. Помолчал немного, потом сказал:       — В-варь… — голос неожиданно сбился, как будто горло забило ватой, он откашлялся и повторил громче: — Варь…       Она повернулась к нему.       — Почему свечи гаснут? Фитиль фиговый?       — Здесь скорее ветер слишком злой. Ты же про девочку?       — Да, — тихо сказал Дан. — Неужели на такую маленькую может того… встать…       — Мразь, — с холодной ненавистью сказала Варя. — Что, ну что у таких в голове? Тебе шестнадцать, и Асе тоже. А той второкласснице было восемь.       — Если нет мозгов, пустоту надо чем-то заполнять. Дрянью какой-нибудь.       — У всей этой истории есть один огромный плюс, — помолчав, сказала Варя. — Ты его остановил. Больше жертв не будет.       Дан вздохнул.       — Скорее Казанцев. Я-то как раз был не особо эффективен.       Варя открыла ящик стола, достала классный журнал.       — Знаешь, за это ему многое спишется. Все грехи скопом отмолил. Возьми, отдай учителю. Какой у вас урок?       — Литература.       Дан взял журнал и открыл дверь.       — Погоди, — услышал он в спину. — Знаешь что, Шумахер…       Он остановился.       — …береги себя.