Волосы Вероники

Чанёль обошел весь дом, заглянул в каждый угол и даже в унитаз. Джонин следил за ним с легкой улыбкой, а Сехун кусал губы и украдкой поглядывал на Джонина. Он не мог понять, как тот остается спокойным в такой ситуации. Крис показался в дверях кухни. Вероника висела на нем, как детеныш коалы. Она сразу поняла, что из «большого страшного дяди» можно вить веревки, и мигом этим занялась. За то время, что Ёль обыскивал дом, Крис побывал лошадкой, кухаркой, пациентом и гостем на традиционном китайском чаепитии. Откуда Вероника узнала о последнем, оставалось только гадать. Крис не переставал улыбаться. Чанёль это заметил и насупился. «Прекрасно, он ревнует его к пятилетним девочкам», — покачал головой Сехун. Джонин коротко хохотнул. Чанёль посмотрел на них. Если бы взглядом убивали, они бы уже корчились в предсмертных муках. — Слушай, давай ты скажешь, что ищешь? Я покажу, где оно лежит, и сэкономлю нам время, — предложил Джонин. Чанёль сделал вид, что не слышит. Джонин пожал плечами и ушел на кухню. Крис юркнул следом. Сехун минуту помялся на пороге, махнул рукой и пошел за ними. Готовил Крис прекрасно. Даже Вероника вылизала тарелку и, протянув ее Крису, скомандовала: «Еще». Китаец церемониально поклонился и отправился выполнять приказ. Чанёль вошел бесшумно. Сехун и не заметил бы его, если бы Крис не замер в нелепой позе, взглядом приклеившись к дверному проему. — Я все равно не могу понять, — бросил Ёль, глядя на Джонина, — зачем? Почему нельзя было сделать это цивилизованным путем? Поговорить с госпожой О, к примеру. — И что бы я ей сказал? Помните, вы изменяли мужу с моим отцом, родили от него ребенка, и мы хотим, чтобы она воспитывалась в семье Кимов? Ах, и да, Сехуна мы тоже заберем? Сехун медленно дожевал. Взгляд прикован к лицу Джонина. Он хотел подробностей. Сейчас же. Отложив вилку и нож в сторону, скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. — Отлично, — Джонин проделал то же самое, но без вызова. — Рассказывай. Все. — Сехунни, не веди себя как сучка, — попросил Чанёль. Прошел к столу и уселся на свободный стул. Крис поставил перед ним полную тарелку. Сехун скосил на него глаза. Он надеялся, что его лицо ничего не выражает. Не хотел, чтобы друзья знали, какая буря бушует внутри него. — Отец работал у Ли, когда они жили в Корее. Там познакомился с твоей матерью. Она еще не была замужем. Завязался романчик: ничего серьезного. Затем она познакомилась в твоим отцом и… Вы перебрались в Штаты. За вами — Ли. Мы поехали с ними. Тем летом все повторилось. Мама знала, но молчала. Сестра училась в Нью-Йорке, а мне было шестнадцать: я ничего не замечал. — Кроме маленьких мальчиков, — буркнул Чанёль, за что схлопотал затрещину. — Ай! — Помолчи, пожалуйста. Чанёль бросил на Сехуна долгий взгляд и набил рот рисом. — На этот раз связь не оборвалась. Мама умерла, и отца ничего не держало. Но когда появилась Вероника, все изменилось. Твоя мать не хотела бросать семью, мой отец — понимать, почему она не хочет. Я понимаю обоих. Твоя мать поступила правильно. В определенном смысле. Правда, я не сразу понял, почему она отдала Веронику на воспитание тебе. А когда понял... но я не хочу об этом говорить, — взгляд Джонина блуждал по кухне. Камень, который еще секунду назад был сердцем, сдавил грудь. Сехун прижал к ней ладонь, но не полегчало. Он смотрел на Джонина и понимал, что не хочет знать о мотивах матери. — Почему ты похитил Никки? — спросил Чанёль. Крис смотрел в стол, поглаживая розовую ладошку Вероники. Та притихла. Казалось, она чувствовала то, что чувствовал Джонин. — Последняя воля отца. Мы с сестрой долго спорили, но... В Веронике есть то, чему только я могу помочь раскрыться. — О чем речь? — Крис вскинул голову. Все посмотрели на него. — Я не понимаю. Кто-нибудь скажет, что происходит? — Вероника, — позвал Джонин, — покажи Крису фокус, которому я тебя научил. — Не хочу, — набычилась. В синем кардигане и с надутыми щеками она напоминала упитанную грозовую тучку. — Я дам тебе мороженое. — Два. Сехун прыснул. Нервное. — Два. Банановых, — согласился Джонин. — С шоколадом. — У тебя на него аллергия, — к Джонину присоединился и Сехун. Переглянулись. Вероника окинула их уничтожающим взглядом. Чанёль заржал. Она перевела взгляд на него. Он прикусил язык и извинился. Шрам на пальце служил отличным напоминанием: шутить с Вероникой не стоит. — Два мороженых и колу. — Хорошо. Вероника заерзала на коленях Криса. Нахмурилась. Взгляд суровый, не детский, сосредоточен на перечнице. Чанёль и Сехун подались вперед. Предупреждающий крик Джонина опоздал на секунду. Перечница взмыла в воздух, завертелась юлой, дернулась в бок и с противным звуком впечаталась в лицо Сехуна. Тот матернулся и повалился на пол, закрывая рот рукой. — Твою мать! Кровь просочилась сквозь пальцы и потекла по тыльной стороне ладони. — Оппа, я не хотела! — завопила Вероника. Крис прижимал ее к себе. Джонин бросился к Сехуну, помог подняться. Кровь горячая, неприятно-горькая. Много. Во рту и на подбородке, капает на грудь и стекает за манжету рубашки. В ванной Джонин с трудом, но отнял руку Сехуна от его лица, помог умыться и осмотрел рот. — Рана неглубокая. Губа, конечно, распухнет. Надо лед приложить. — Прекрасно, — буркнул Сехун. Рот не открывался. Джонин вытер его лицо полотенцем. Сехун смотрел ему в глаза. В них он видел себя и нежность, нежность немыслимую, невыносимую, нескончаемую. Он обнял Джонина за талию, прижался к нему и замер. Джонин уткнулся носом в его висок, поцеловал. Сухая ладонь легла на шею. В том месте, где кончики пальцев соприкоснулись с кожей, растеклось успокаивающее тепло. — Не злись на нее, — голос мягкий, шафрановый. Говорит не о Веронике. Сехун кивнул. — Она его любила? — Да. — А отца? — И его. Любит. Правда. — Он знает? — Думаю, да. — И про Ник? — Да. Она на него не похожа. — Да уж. — Злишься на меня? — За что? — За то, что молчал. — Нет. Я привык. Джонин едва ощутимо улыбнулся, провел губами по скуле, поцеловал уголок глаза. Сехун зажмурился. — Ты не собираешься ее отдавать? — Нет. — Это будет больно... — Знаю, но... Ты же видел, что она делает? Я должен быть рядом. — Иначе она кого-нибудь покалечит? — Или убьет. Мало ли, чем она решит покидаться в следующий раз. — Это страшно. — С этим можно жить. — Не с ее характером. — Ей пять, ее характер формируется, — погладил Сехуна по голове. — Нужно лед приложить. Пойдем. — Еще секундочку. Джонин обнял его крепче. Сехун затих. Дышал через раз и слушал, как бьется сердце Джонина. Его ритм завораживал. Словно кельтский обряд: неровный ряд слогов, растянутых в гулком песнопении. Долгий, короткий, короткий, долгий. Пауза. Короткий. Сехун заслушался. Успокоился. Боль притихла. Сладко. Когда они уже были в коридоре, он спросил: — Почему ты доверяешь Чанёлю? — Потому что у него есть Крис. Сехун склонил голову на бок. Он не понимал. Джонин встал перед ним. — У меня с ним есть кое-что общее. — Что? — Секрет. — Засранец. Джонин довольно улыбнулся. Сехун качнулся вперед и губами провел по его губам. Скривился. — Не дури, — Джонин покачал головой и тронул уголок рта кончиком языка. Сехун замер на вдохе. Нечестно. — Лед. В холодильнике. А я пойду искать банановое мороженое. — Трус. Джонин криво усмехнулся и отступил на шаг. Еще один, и еще. Пошел на выход. У двери обернулся. Сехун покраснел и опустил глаза. Щелкнул замок; по полу протянулась широкая полоса света. Сехун поднял голову, но дверь уже закрылась. Поежился, потер плечи и ушел на кухню. Без Джонина он замерзал.