Волосы Вероники

Темно, хоть глаз выколи. Первая осознанная мысль — это сон. Сехун потер виски, приподнялся на локтях и размял шею. Позвонки приятно хрустнули. Сехун вздохнул и сел. На колени шлепнулось плоское и практически невесомое: конверт. — Проклятье… — Сехун застонал и повалился на спину. Спрятал лицо в ладонях и дал себе время успокоиться. Слух уловил приглушенные звуки. Голоса, музыка, тяжелые шаги. Много, много голосов, бесконечное количество каблуков вгрызается в паркет. Сехун рывком сел и уставился на дверь. Голоса и музыка доносились с первого этажа. Гостиная, может, — столовая. Да ну нахрен. Вечеринка? Кто в его семье идиот? Сехун обматерил стену, встал и прошел к двери. Выглянул в коридор. Пусто. Свет зажжен, в ванной плещется вода. Сехун выбрался из комнаты, прошел до лестницы и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз. В холле — двое в серых костюмах: партнеры отца. В руках — толстые сигары. Сладкий запах дорогого табака ударил в нос. Желудок скрутило, в животе гаденько заныло. Сехун сложился пополам, сжал губы и отошел к стене. Вспомнил, что ничерта не ел со вчерашнего вечера и выругался. Вернулся в комнату, запер дверь. Проверил телефон, но тот, насытившись электричеством, спал. Сехун зажег ночник и в зеленоватом свете торшера рассмотрел конверт. Не запечатан, внутри — сложенный вчетверо лист канцелярской бумаги. Сехун развернул его и минуту пялился в нижнюю часть страницы, боясь читать послание. Но время не ждало. Сехун набрал полную грудь воздуха и прочел загадку. Замер, забыв выдохнуть. Еще раз прочел. Одно из двух: или он отупел, или Кай издевается. — Молодая старуха восседает на Троне Двенадцати Императоров, — пробубнил и опустил глаза в левый, загнутый угол страницы. Расправил его и увидел сделанную от руки дописку: «2,14. A3V». — Ладно, — Сехун ощупью потянулся за телефоном. Простой план — пробить вопрос в Googleʼе — провалился: Интернет не работал. Сехун посмотрел настройки: все в порядке. Позвонил оператору, и тот заверил, что услуга подключена. Сехун швырнул телефон на подушку. Мозг отказывался верить, что исчезновение Интернета — дело рук Кая. — Он же не бог, — прошептал Сехун и, встав с кровати, начал ходить по комнате. Бумага хрустела под пальцами. Исчезновение Вероники само по себе было странным. Теперь письмо и отключенный Интернет, который никто не отключал. Есть над чем призадуматься. Сехун встал на месте и зажмурился. Виски заломило. Он сдавил их ладонями и опустился на корточки. Развернулся и повалился на пол. Прижал письмо к груди и уставился в потолок. На него гостем из прошлого смотрела карта звездного неба. Сехун прищурился и в тусклом свете ночника прочел названия созвездий. Змееносец, а рядом с ним — Стрелец. Взгляд скользил от одной точки к другой, выхватывал то звезду, то их скопление. Попадались герои греческих мифов, арабские слова, как Альдебаран, и буквенно-цифровые значения. Сехун встречал их как старых знакомых, чьи имена и лица успел подзабыть. Они опьянелыми светлячками кружили над ним, уводили в тернистые дебри воспоминаний и тут же, ошалелого, выбрасывали на пустынный берег реальности. Сехун закрыл глаза. Веки с изнанки подкрашены зеленым. На мертвенном фоне пляшут загаданные Каем цифры. Понадобилось десять секунд, чтобы понять, отбросить письмо в сторону и вскочить на кровать. Подсказка была под носом. Сехун заводил по карте пальцем, выискивая заданную величину, но тщетно. Матернулся, спрыгнул на пол и вылетел из комнаты. Путь в библиотеку лежал через гостиную. Придется встретиться с гидрами. У двери гостиной Сехун столкнулся с матерью. Лицо ее скривилось, будто она проглотила слизняка. Явно не рада видеть его среди гостей. — Сехунни, ты проснулся, — пропела она сладеньким, гаденьким голоском, и Сехун захотел блевануть. Но пришлось улыбаться — плохая привычка. — Что за цирк вы устроили? Поминки по совести? — сказал он, когда между ним и матерью оставалось полшага. Та огляделась по сторонам, но никто не обратил на них внимания. — Во-первых, перестань грубить, во-вторых — это не я придумала! — зашипела она Сехуну в лицо. — Блюмквист? — Если бы. Он, — мать сделала многозначительное ударение на местоимении, — снова звонил, отцу, и выдвинул требования. — Закатить гулянку? — Именно. Пригласить друзей и знакомых и развлекать их до полуночи. — А потом один из них превратится в тыкву, и Блюмквист ее арестует? — Не паясничай. Сехун дернул плечом, осмотрелся. Мелькали картонные фигуры во фраках и декорированные дорогим тряпьем манекены. Одних он узнавал, других — нет. — Он затеял какую-то игру, — мать вернулась к предыдущей теме, — и дал понять, что деньги его не интересуют. Сехун посмотрел на нее долгим взглядом и спросил: — Что он сказал? — Ничего особенного. Что будет звонить раз в сутки, давать задание, и если выполним — поговорим с Никки. — И все? — И все. — А что детектив? — Уничтожает наш запас маслин, — мать кивком указала в дальний угол комнаты, где были сервированы столы с закусками. Сехун обернулся через плечо. Блюмквист склонился над блюдом с маслинами. Он ловко накалывал по несколько штук на шпажку и отправлял в рот. Глаза не переставали сканировать комнату. Он сразу заметил Сехуна, помахал ему рукой. Сехун кисло улыбнулся в ответ. — Почему меня не разбудили? — А тебе бы это понравилось? — Вряд ли. — Я так же решила. — Что еще я должен знать? Мать призадумалась. Поджала тонкие губы и на время ушла в себя. Взгляд ее затуманился: вот-вот уснет. — Я хочу, чтобы ты пока не ходил в школу, — спустя минуту сказала она: четко и резко, давая понять, что возражений не потерпит. — С чего вдруг? — Блюмквист считает, что он, — она снова выделила местоимение нажимом, — может что-то сделать… с тобой. — Со мной? — Сехун рассмеялся. — Мам, если бы он хотел, то сделал бы это еще в парке. — Я настаиваю. — Опять запрете меня в комнате? — Если придется. — Отлично. Я под домашним арестом? — Если тебе так нравится это называть… — Мне это вообще не нравится. — Не сомневаюсь, — мать протянула руку и смахнула с плеча Сехуна несуществующую пылинку. — Но ты будешь послушным мальчиком и… — И что мне за это будет? Взгляд матери изменился. Ледяной, он скользнул по его лицу, и Сехун отшатнулся. Такой она бывала редко. Очень. — Ты весь в меня, малыш, весь в меня. — Я не… — Всё ты понимаешь, — она потрепала Сехуна по щеке. Ладонь мраморная, неприятно-холодная. Сехун поежился. Показалось, кто-то дышит в затылок. Он обернулся, но нет, померещилось. Призраки, должно быть. — Побудешь дома, пока ситуация не прояснится. Не хочу новых проблем. Сехун промолчал. — Проголодался? Попрошу Лейлу что-нибудь приготовить. — Я сам, — Сехун развернулся и быстрым шагом ушел на кухню. Ел он без особого аппетита; от стенаний кухарки вытекал мозг. К тому времени, как он закончил и, прихватив яблоко, вернулся в гостиную, людей прибавилось. Половина устроилась за импровизированным карточным столом, остальные — обступили их полукругом и с не меньшим азартом следили за игрой. Сехун нырнул в коридор, ведущий к черному входу. Слева была еще одна дверь — библиотека. Заглядывали туда редко, и ручка покрылась слоем пыли. Сехун стер ее рукавом. Отпер дверь и вошел в комнату. Нашарил выключатель. Лампа мигнула и погасла. Сехун выругался и двинул к окну. Высокое, от пола до потолка, оно было завешано плотными шторами. Он раздвинул их; ночь стояла облачная, на небе — ни звездочки. Сехун подождал, когда глаза привыкнут к сумраку, и прошел к бюро. В детстве он использовал его как тайник. Многочисленные ящички запирались на ключ, который он носил на шее как оберег, но легко поддавались уговорам отвертки. Лухан ловко ею орудовал, но секретом делиться не спешил. Тогда Сехун обижался, сейчас же это казалось ему сущей ерундой. Он улыбнулся воспоминаниям, провел рукой по мореному дереву: теплое. Это место было особенным. Маленький Сехун считал, что книги — живые, полные загадок существа, которые открываются лишь избранным. Он был одним из них, на зависть Лухану. Тот не переносил латиницу, плевался от сухих английских слов, зато с легкостью разбирался в хитросплетении китайских иероглифов и читал по-корейски, чему завидовал уже Сехун. Они часами просиживали в библиотеке, листали толстые тома, гадали на Книге Перемен. Лухан объяснял значение того или иного предсказания, но Сехуну было десять, и он ничерта не понимал. Лухан смеялся над ним, по-доброму, и предлагал посмотреть атлас звездного неба. Сехун это обожал и мигом обо всем забывал. Он вздохнул и включил настольную лампу. Плоский желток шлепнулся на стол, стёк на пол и по нему добрался до стенных шкафов. Астрономия занимала нижний отдел, чтобы маленький Сехун мог с легкостью достать нужную книгу. Выбрав несколько книг, он вернулся к бюро, полистал первое пособие и нашел таблицы звездных величин. Если он не ошибся, это был спектральный класс. Список открывала Денебола — третья по яркости звезда в созвездии Льва. Светимость в двенадцать раз превосходит солнечную. Видимый блеск составляет 2,14m»… Сехун захлопнул книгу. — Твою мать, Кай, — вырвалось у него. Он загадал звезду. Чертову звезду! Сехун потер щеки: нужно успокоиться. Могло ли это быть совпадением? Чутье подсказывало, что нет. Он снова открыл книгу. Облизал губы, привалился к бюро бедром и принялся читать. Нужный абзац нашелся едва ли ни сразу. «Для древних китайских астрономов, — прочел Сехун, — Денебола была частью пятизвёздного Woo Ti Tsi: Трона Двенадцати Императоров…» Сехун застонал и прижал открытую книгу к лицу. Вдохнул ее пыльный запах и прикрыл глаза. Уже долгие годы он был влюблен. Влюблен безответно — в звезды. И Кай об этом знал. Этот засранец об этом знал!