***
Следующие несколько дней девушки не покидали друг друга ни на минуту. Они проводили каждую ночь в постели Джейн, и каждое их утро начиналось с теплых объятий. За неделю до этого они отказались по групповой психотерапии, благодаря чему у них появился еще один лишний час для приема посетителей, и Квин, воспользовавшись этим, навещала их ежедневно во время обеденного перерыва. Она приносила с собой фрукты и фастфуд, они втроем много болтали и смеялись. Благодаря этому Дарья и Джейн не только стали питаться лучше, но и куда чаще улыбаться. В последний свой визит Квин сделал им сюрприз, прихватив с собой фотоаппарат. Сначала она сфотографировала Дарью, затем Джейн, а потом их обеих, иронично позирующих на камеру. Потом Квин попросила сестру подвинуться поближе к подруге, и та к ее изумлению беспрекословно устроилась на кровати позади Джейн, которая не прекращала хохотать. Она приобняла Дарья одной рукой, а та в свою очередь опустила ладонь на ее талию и склонилась к чужому плечу. «Вот эта, — подумала Квин с улыбкой, — вот эту я повешу в рамке на стену». Большая часть пленки ушла на то, чтобы запечатлеть развешенные в палате Джейн художественные работы, и те несколько, что остались украшать покинутую Дарьей комнату. Они предложили Квин забрать с собой любую из них, которую та сочтет недооцененной. И Квин поймала их на слове. После того, как нужные рисунки были аккуратно собраны, сложены в папку и помещены в рюкзак Квин, обнаружилось, что кончилась пленка. Она вставила в фотоаппарат запасную и целиком использовала ее на совместные снимки. На короткий срок Дарья и Джейн смогли почувствовать себя обычными подростками, которые дурачатся в компании своих друзей. Это было скромным подарком, но Квин была счастлива его преподнести.***
В палате уже несколько часов царила темнота, но ни одна из них не желала смотреть на часы. Они устроились в кровати Джейн и прямо сейчас были на середине марафона «Трех балбесов». Дверь в коридор была приоткрыта, но единственным источником света в комнате был работающий телевизор. — Хей, — сонно пробормотала Джейн. Подруга повернулась и взглянула на нее уголком глаза, который еще видел. — Пообещаешь мне кое-что? Дарья взяла лежащую рядом с ней холодную руку и поднесла к своему лицу. — Все что угодно. Джейн повернула голову. Ее прекрасные сапфировые глаза остекленели от боли и наркотических анальгетиков. — Обещай, что это не конец, — она пожала руку своей возлюбленной с отчаянной силой, и Дарья сжала ее в ответ так же крепко. — Обещай мне, что мы встретимся вновь, в следующей жизни, и будем вместе, — она сглотнула, что отдалось щелчком в пересохшем горле, — на сей раз навсегда. Дарья поцеловала ее руку, расцеловала щеки и наконец губы. — Обещаю, Джейн. Я отыщу тебя снова, если ты не отыщешь меня первой. Джейн вздохнула, откинула голову на подушку и прикрыла глаза. — Я люблю тебя, Дарья. — Я тоже люблю тебя. Дарья опустила голову на плечо Джейн и вслушивалась в ее дыхание, пока сон не сморил ее.***
Следующим утром Джейн не проснулась. Дарья пробыла рядом с ней весь день, но она так и не открыла глаз. Доктор Адамс пришел, чтобы осмотреть ее, после чего повернулся к Дарье с мрачной физиономией. — Мне очень жаль, юная леди, — вздохнул он, вешая стетоскоп обратно на шею. — Но боюсь, ваша подруга, мисс Лейн, впала в кому. Крайне маловероятно, что она придет в себя. Он сочувственно потрепал ее по плечу, направляясь к двери. Дарья провела два дня, держа Джейн за руку, она знала, что та ни за что не уйдет, не простившись с ней. В субботу, в два часа пополудни глаза Джейн открылись. Она обратила лицо к Дарье, ее грудь вздымалась от тяжелого дыхания, по щеке катилась слеза. — Найди меня, — с трудом выдохнула Джейн, глядя на нее. Горе сгустилось комом в горле Дарьи, и все, что ей удалось выдавить из себя, было коротким «Да». На лице Джейн расцвела последняя душераздирающая улыбка, и ее не стало. Через неопределенное количество времени Дарья расслышала позади себя шаги и оторвала голову от неподвижной груди Джейн. Она увидела высокого темноволосого парня в униформе охранника. Увидев лицо убитой горем Дарьи, он замер в дверном проеме. В ней снова пробудился гнев. — Она умерла, — всхлипнула Дарья, и лицо Трента перекосило от боли. — Где ты был?! — Я работал сверхурочно, — тихо промолвил он. Точно живой мертвец он прошагал к стулу и в бессилии рухнул на него. — Чтобы нанять Дженни личную сиделку. Чтобы она могла вернуться домой… Дарья ничего не ответила, лишь коснулась рукой коротких волос Джейн, ее навсегда потухших глаз. Трент вперил взгляд в форменную фуражку, которую мял в руках, его глаза наполнились слезами, и он поднял их на сидящую напротив девушку. — Как тебя зовут? Она вытерла лицо рукавом и шмыгнула носом. — Дарья. — Я Трент. Джейн… моя сестра. — Я знаю, — она все еще сжимала руку Джейн в своей, прогоняя холод. Дарья погладила костяшку ее большого пальца, но никто обнадеживающе не сжал ее руку в ответ. — Она много рассказывала о тебе. Трент поднял голову, его лицо вспыхнуло удивлением. — И что она говорила? Дарья, наконец, подняла глаза, и Трента поразили их глубина и цвет. Она улыбнулась уголком рта, и ему подумалось, что это самое печальное выражение лица, какое он только видел. — Ты был ее героем. Трент всхлипнул, и Дарья вернула взгляд к своей покойной возлюбленной. — А она была моим. Скорбь снова накрыла ее с головой, и Дарья ощутила, что ее последние силы иссякают. Она рухнула на грудь Джейн, содрогаясь от рыданий всем телом и мечтая умереть на месте. Она не ожидала, что сильные руки обнимут ее и прижмут к широкой груди. Большая ладонь аккуратно скользнула под ее голову, напоминая о давних отцовских ласках. — Ты любила ее? — прошептал Трент надломленным голосом. — Ты любила Дженни? — Да, — выдохнула Дарья, прильнув к нему. Желание защитить взяло верх, и Трент прижал хрупкое тело девушки еще крепче, стараясь унять ее рыдания, стремясь ослабить ее боль. Едва знакомые, но сломленные общим горем, они утешали друг друга, пока силы окончательно не покинули Дарью. Трент помог ей вернуться в палату и уложил в постель. Уже собираясь уходить, он заметил на тумбочке один из скетчбуков Джейн. Имя Дарьи было написано на обложке ее характерным почерком со всеми заглавными буквами. Трент пролистал его, и на каждой странице обнаружилось лицо Дарьи. Нарисованная Дарья была здорова, у нее были густые и пышные каштановые волосы, яркие зеленые глаза и застенчивая улыбка. На одной из страниц рядом с Дарьей были изображены девушка с длинными рыжими волосами и темноволосый мужчина с волевым подбородком. На остальных же в основном были Дарья и Джейн, которые стояли, сидели или лежали рядом. Самый последний скетч в альбоме был выполнен пастелью. На нем Дарья и Джейн стояли на верхней ступени церкви. Дарья была облачена в неброское, но элегантное подвенечное платье, а Джейн была одета в парадный костюм. Он состоял из пиджака с фалдами, красного галстука и алого кушака. Мини-юбка подчеркивала длинные, покрытые сетчатыми чулками ноги, а шипованные ботинки и цилиндр дополняли образ. Глаза Трента вновь оказались на мокром месте при виде улыбчивой парочки на рисунке, и, поддавшись внезапному порыву, он склонился, чтобы мягко поцеловать Дарью в висок. Бросив последний скорбный взгляд, он вернул скетчбук на место и ушел, чтобы вернуться к сестре. В тот вечер Дарья попросила для себя морфий. После того как слезы иссякли, глубокое чувство умиротворения овладело разумом Дарьи. Она лежала в постели, непрестанно нажимая на кнопку подачи морфия, пока ее не сморил сон.***
Дарья пробудилась от прикосновения мягких губ к своей щеке. Она распахнула глаза, ожидая увидеть рядом Квин или маму, но чуть не задохнулась от удивления, обнаружив рядом девушку с улыбчивыми алыми устами и черными как вороново крыло волосами. Та с нежностью глядела на нее. — Джейн, — едва слышно выдохнула Дарья, и теплые пальцы коснулись ее лица. Джейн была одета в красный жакет поверх черной футболки, серые шорты и черные колготки. На ее ногах красовалась пара новенький мартенсов, а волосы казались пышными и здоровыми. Она присела рядом с Дарьей, ее лицо выражало одновременно печаль и любовь. — Пора идти, — сказала Джейн, коснувшись ее лица. Дарья сделала последний вдох, и очертания комнаты поплыли. Последнее, что она видела, было парой сверкающих синих глаз. Дарья улыбнулась и последовала за ними. Спустя восемнадцать часов после смерти Джейн Лейн Дарьи Моргендорфер скончалась. Взошло солнце и, проникнув через окно, осветило прикрепленный к стеклу одинокий рисунок: акварель изображала Джейн и Дарью, какими они были бы, распорядись жизнь иначе. Подруги стояли плечом к плечу, скрестив руки на груди и глядя друг на друга. На их лицах были одинаковые усмешки. За их спинами возвышалась школа, «Лондейл-Хай» читалось на заднем плане. У их ног был записан коротких стих, подписанный обеими его создательницами.Банальность твою поднимая на смех, Циников парой здесь будем стоять. Ты можешь считать себя лучшим, Но нам на это уж точно плевать.
Он был датирован прошлым месяцем, днем их встречи на сеансе групповой психотерапии, целую жизнь тому назад.***
Трент опустил одинокую орхидею на могилу сестры, а рядом с нею — розу. Он отступил на шаг и сунул руки в карманы, но чужая маленькая рука юркнула следом и обвила его запястье. Трент улыбнулся, и Квин улыбнулась в ответ и приобняла отца другой рукой. Хелен, стоящая рядом с Трентом по другую сторону, опустила ладонь на его плечо. Маленькая семья хранила молчание, каждый ее член думал о чем-то своем. Могильная плита была большой, более чем в два раза превышая средний размер, и на ней было выбито два имени вместо одного.Дарья Э. М. Моргендорфер и Джейн С. С. Лейн
16 ноября 1981; 4 марта 1981 — 29–30 июня 1997
И одно единственное слово, описывающие их: «Возлюбленные». Ниже были приведены две цитаты:«Дружба — это одна душа, живущая в двух телах».
И«Бог подарил нам воспоминания, чтобы мы могли любоваться розами в декабре».
— Поверить не могу, что прошло уже пять лет, — сдавленно промолвила Хелен, ее душили слезы. Ее взгляд вновь упал на надгробие. — Будто один миг. Как только могло пройти столько времени? Рука Трента вынырнула из кармана, и он приобнял свою названную мать. — Любопытно, что бы они подумали на этот счет, — Квин прислонила к могильной плите небольшую книжечку в твердом переплете. На обложке была помещена фотография Дарьи и Джейн, одна из тех многих, что Квин сделала во время своих визитов. На этом снимке они лежали в постели, склонив головы друг к другу и переплетая пальцы. Прямо над головами виднелись слова, отпечатанные старомодным шрифтом «Что-то вроде сожаления», а внизу, чуть выше сплетения рук, другие — «История о любви». — Она, должно быть, шкуру бы с нас живьем спустила даже за одно предложение опубликовать ее личный дневник, — засмеялась Хелен, разглядывая книгу, и ее губы тронула нежная улыбка. Ее глаза остановились на искренней улыбке дочери и девушке, которая подарила Хелен возможность лицезреть ее каждый день. — Дженни бы это понравилось, — рассмеялся Трент, улыбка на его тонких устах была грустной, но полной нежности. — Она всегда хотела, чтобы мир узнал о ее творчестве. Джейк подошел поближе, опустился на траву и поцеловал кончики пальцев. Он коснулся ими надгробия, растягивая это мгновение. — Скучаю по тебе, детка, — прошептал он, — каждый день. Джейк с печалью посмотрел на фотографию своей малышки и той, что зажгла искру жизни в глазах его дочери в ее последние дни. — Спасибо, Джейн-о, — просто сказал он, — ты позаботилась о моей крошке. Хелен зажала рот рукой — горечь утраты захлестнула ее с новой силой. Она работала так много, что к тому времени, когда добиралась до больницы, чтобы увидеться с дочерью, всегда заставала Дарью спящей. В последние несколько посещений, уже перед самым концом, персонал отправлял Хелен в палату Джейн. Она не успела близко познакомиться с девочкой, и их разговоры длились не дольше пары минут, но Хелен точно знала, что она искренне любила Дарью. Потому она и не имела ничего против ночевок в одной кровати — ей было достаточно того, что ее дочь мирно спит. Позже — Хелен узнала это из дневника Дарьи — Джейн рассказала той об ее визитах. Дарья выражала свою радость по своему обыкновению сдержанно, и ее любовь принимала самые простые формы. Хелен пришлось отложить книгу, чтобы та не намокла от слез. Моргендорферы столкнулись с Трентом, когда пришли в больницу, чтобы забрать вещи из палаты Дарьи. Трент пришел за тем же, и, упаковывавшись, остановился у опустевшей кровати Джейн, любуюсь рисунком, прикрепленным к стеклу. Квин признала в нем один из набросков Джейн и подошла к нему, чтобы выразить свои соболезнования. Вчетвером они завели беседу, а затем переместились в дом Моргендорферов. Каждый поведал свою историю, нашел отклик, их объединила скорбь и любовь к безвременно ушедшим близким. В конце концов, Квин предложила организовать совместные похороны, что было безоговорочно принято всеми. Составленная Квин книга содержала в себе записи из дневника Дарьи, сделанные в последний месяц ее жизни, а также рисунки Джейн, созданные в то же время. К этому прибавились несколько фотографий, включавшие полароидные снимки, которые нашлись на пустых страницах скетчбуков Джейн, и фото, отснятые Квин на пленку во время ее визитов. Все вместе это сплелось в гобелен из надежд, боли и чуда любви, пришедшей несмотря ни на что. Трент лишь не позволил включить в книгу рассказ Дарьи, который она писала для Джейн много часов в своем скрепленном спиралью блокноте. Это была история об альтернативной реальности, в которой здоровые Дарья и Джейн познакомились в школе Лондейл-Хай в том же году, когда повстречались в больнице. В рассказе они представали гордыми и ироничными изгоями, всегда отстаивающими свою правоту в вопросах морали и выходящими победительницами из любого переплета. Трент решил, что этот рассказ должен остаться тем, чем он являлся изначально — олицетворением жажды лучшей жизни для каждой из них. Было уже поздно, и маленькая семья засобиралась домой. На обратном пути до парковки они почти не говорили. Проходя мимо надгробий, Квин рассеянно касалась их пальцами. — Я перевожусь в Бостон, в медицинскую школу, — промолвила она, глядя себе под ноги. — Так я смогу быть поближе к дому. Калифорния прекрасна, но я хотела бы приезжать домой чаще, чем пару раз в год. — Это здорово, дорогая, — Хелен обняла свою дочь, и та ответила тем же. — Как думаете, Дарья могла бы мной гордиться? — Да, — ответил Джейк, присоединяясь к объятиям. — Я в этом уверен. Уже вне поля зрения удаляющейся семьи оставленная на могиле книга соскользнула в траву и раскрылась. Теплый июньский ветерок принялся трепать ее страницы и утих, только когда та раскрылась самая последняя из них.«… порою было безмерно жаль, что мы не смогли встретить друг друга раньше, или при других, более приятных или менее ужасных обстоятельствах. Но позже мы поняли, что, сложись все иначе, между нами не возникло бы такой связи или, что вероятнее, такой силы чувств. Перефразируя Джейн Остин, это был счастливый случай, спасший нас от чего-то, подобного сожалениям. Я не хочу жалеть о времени, отпущенном нам с тобою, его было слишком мало. И хоть наше знакомство длилось всего месяц, ты была моим другом, что я не могу сказать больше ни о ком на целой планете. Мы влюбились друг в друга, и, возможно, в другой, лучшей жизни в нашем распоряжении была бы сотня счастливых лет, но я не смею жаловаться. Джейн и три восхитительных дня заполнили мое сердце до краев».
Дарья Моргендорфер. 29 июня 1997
Напротив этого отрывка была помещена фотография юных возлюбленных. Они нежно соприкасались лбами, их глаза были закрыты, а руки — переплетены. Их полные любви улыбки были ясными словно утренняя заря.