На перекрестке нашей реальности

Он не совсем уверен, когда это началось. Чертово наваждение - и вот он уже бредит этим человеком. День, неделя, месяц, второй, год. Крышесносно, до помутнения перед глазами и больше ничего тебе не надо. Ведь для тебя он самый лучший, самый красивый, самый талантливый, самый желанный - что хуже всего. Вообще Томми всегда считал, что слово "Адам" и "самый" - неотделимы друг от друга, как само собой разумеющееся. С Ламбертом - рок-иконой двадцать первого столетия - они познакомились сравнительно недавно, к тому же по нелепой случайности. Один год - маленький срок, чтобы узнать человека по-настоящему. Так Томми думает сейчас, в то время как буквально еще вчера он готов был глотку перегрызть каждому, кто думает иначе. А думали многие… Новые друзья, связи в шоу-бизнесе, море денег, девочки, выпивка. Томми никогда не был идиотом, чтобы отказаться от подобного. Адаму даже не пришлось просить дважды: первая ослепительная улыбка, пронзительный взгляд серых глаз - и слегка женственный, подающий надежды гитарист готов продать душу дьяволу ради контракта. А потом Томми с головой окунулся в репетиции, концерты, афтепати. Это была жизнь, о которой мечтаешь, жизнь, которую заслуживаешь, жизнь, которой живешь. Хотелось захлебнуться: все и сразу, как по волшебству. Ему нравился новый мир, нравились ребята Адама, с их пошлыми шуточками и заводным характером. Томми нравилось колесить по всему миру, о чем он мечтал еще с тех пор, как прикоснулся к струнам старой дядиной гитары. И Томми нравился, черт побери, Адам. Он даже решил признаться в этом как-то спустя полгода после их встречи, когда машина заглохла посреди пустынного шоссе. И ему не отказали. Тогда случился их первый осознанный поцелуй. Настоящий. Не тот, что для публики, не для показухи друзьям, не ради собственного развлечения. Он хранил вкус его губ, вспоминая всякий раз, когда Адам был далеко. Он вспоминал его легкие касания, сводящие с ума слова. Даже сейчас, когда противные слезы душат, а кончики пальцев покалывают от безжалостного холода на улице. Худое тело в который раз содрогается, нервно стряхивая непрошенную слезу. Томми ненавидит плакать. Это удел слабых, он не хочет быть таким. Но еще больше он ненавидит Адама - источника соленых дорожек на щеках. Теперь, одиноко блуждая улицами Лос-Анджелеса, память почему-то услужливо подкидывает то, что он так яро старался не замечать. Гитарист рад, что не уступил Адаму раньше, таким образом ему удалось продлить момент, пока он не узнал его настоящего. Наслаждался тем Адамом, в которого был влюблен. А теперь есть "тогда", "сейчас" и "завтра". Хоть о последнем он и запрещает себе думать. Его пугает неизвестность. Точно так же как и пугает новый Адам. Томми не уверен, на что способен этот человек, точно как и не в силах знать наверняка – выполнит ли он угрозу. Лишь в одном Рэтлифф точно уверен, что Ламберт – человек слова. Очередная невеселая усмешка. А ведь до сегодняшнего вечера он, Томми, был его персональным исключением. Им было хорошо, и они были счастливы. Томми уверен. Не сомневается и знает, что Адам искусно врет. Теперь знает. Помнится, как Эшли однажды сказала, что Томми полный придурок, раз верит в сказки, хлопая ресницами за розовыми очками. Может, он просто не понимал намеков? Но Айзек не единожды советовал держаться подальше от таких, как Адам. Кажется, в тот же день Томми и думать позабыл о его советах. Самые прозрачные намеки делал Брайан, лишь сочувствующе глядя и ободряюще похлопывая по плечу, мол, все будет хорошо. Теперь Томми понимает, но от этого не легче. Он действительно сам виноват. А пару часов назад он был самым счастливым человеком. Он так долго готовился к этому, морально настраивался, переубеждал собственные тараканы в голове. Наверное, со стороны это выглядело до безобразия ужасно. Но Адам того стоил. Их отношения того стоили. И правда стоила того, чтобы перейти черту. Вот только появились подозрения. Неделю назад, а то и две. Что-то изменялось в их отношениях, в них самих, в Адаме. Его голос стал более резким, а движения - грубыми, с некоторой ноткой холодности. Наверное, опрометчиво было сразу же принимать все происходящее на свой счет, но говорят, любовь похожа на сумасшествие. Томми не согласен: любовь и есть сумасшествие, другого объяснения своим действиям он найти не может. А так намного спокойнее. Томми никогда не считал секс чрезвычайно важным в отношениях. Ведь если человек действительно любит, есть ли разница в количестве физических контактов? И Адам его поддерживал в этом, говорил, что его вполне устраивает подобное положение вещей. А потом стало мало. - Знаешь, иногда мне тебя недостаточно. Намек, за которым многое сказано. Ему тридцать, он взрослый самодостаточный мужчина, и он должен сделать выбор. Никто и не спорит, что принять свою ориентацию легко, но год - вполне приличный срок для грядущих изменений. Адам был необычайно нежен и осторожен. В его глазах и движениях чувствовалась забота, нежность - все то, чего так не хватало и чего так хотела уставшая от одиночества душа. Но все развеялось, стоило им лежать обнаженными на смятых простынях, переводя дыхание от выматывающего оргазма. - Думаю, тебе пора. - Прости, что? Это можно было бы перевести в шутку, не встань Адам и не начав собирать его одежду, чтобы швырнуть прямиком в руки. Голос звучал чрезвычайно спокойно, а на лице не дрогнул ни единый мускул. Словно он только сошел с обложки Rolling Stone. Необычайно красив и совершенен. Впрочем, как обычно. Даже в такой ситуации. - Я сделал что-то не так? - Нет. - Тогда что? - Все хорошо, Томми. Теперь хорошо. Звучит как «проваливай», только в мягкой формулировке. Ему не сразу доходит смысл прозвучавших слов, а еще Томми наивно верит, что вот Адам подойдет и скажет, какой он дурашка, поскольку любит его и ни за что не даст в обиду. Но тот и дальше продолжает бесцеремонно щеголять голой задницей, не удосужив недавнего любовника и единым мимолетным взглядом. - Объясни. Глаза гитариста бегают со стороны в сторону, пытаясь зацепиться взглядом за что-либо, лишь бы не глазеть на любимого человека. Он старается дышать ровно и почти не шмыгать носом, но рваные выдохи выдают его с потрохами. - Не принимай близко к сердцу. Просто… Знаешь, все когда-нибудь заканчивается. Мы – не исключение. Томми хочет сказать, что не все заканчивается сразу же после первого секса, но из горла вырываются лишь неразборчивые хрипы. Больно. Неприятно. Жестоко. Такое бьет по самолюбию. Самооценку можно похоронить и без священника. Томми хочет знать, в чем его ошибка и почему подобное происходит именно с ними. Он заслужил правду. Его пальцы сжимают веснушчатую руку певца и плевать, что там, наверняка, останутся следы. Он требует ответа сейчас же, в эту секунду. - Да ладно тебе! Пусти. Ты… Ты серьезно, сейчас вот? Не думал же, что это любовь до гроба? Глаза Адама насмешливо сверкают в свете луны, а губы трогает легкая ухмылка. Чуть напряженная - едва заметно. - А как же твое признание? Что это было? - Альтруизм? - Адам, что происходит? Какого черта еще вчера ты клялся мне в вечной любви, а уже сегодня гонишь прочь? - Добро пожаловать в реальность, детка, где геи врут, а такие недотроги, как ты, подставляют задницу. Это закон выживания. Так то! Смирись! Томми всегда считал себя уравновешенным человеком. Даже когда умер отец, он знал, что должен держаться и оставаться сильным. Не упасть в грязь лицом, как того требует от нас судьба. Жизнь слишком обманчива, чтобы постоянно прогибаться. Сейчас он тоже держится. По крайней мере, пока не окажется по ту сторону двери, он не позволит себе заплакать. Только не здесь и не при этом человеке. А потом этот разговор, когда его пальцы уже касаются ручки двери, чтобы навсегда покинуть вмиг осточертевшие стены, который оставляет на душе неприятный осадок. Томми хотел бы заткнуть себе уши и не слышать ни единого слова, но лишь обессиленно застыл, боясь пропустить хоть одно. - Тебя предупреждали! Не нужно обвинять сейчас меня во всем случившемся. Ты знал. Знал и все равно пошел на это! - Заткнись! - Просишь помолчать? Да? И просил каждого, когда они говорили, что Адам не святой. И ты знал, что пожалеешь, знал, чего ожидать в конце. Я тебя разочаровал? Нет, мой дорогой, лишь подтвердил правду. А я… Я всего лишь падок на хорошеньких мальчиков. Каждый получил свое, так что давай разойдемся по-хорошему. - Получил свое? Адам, ты же не хочешь сказ… Нет, не надо. Лучше помолчи… - Божеееееее! Ты действительно настолько наивен? Ну, извини, раз для тебя это настолько серьезно. Знаешь, было время, когда я думал, что время потрачено. Знаешь, ты хоть и действительно хорош, но год уламывать на трах не каждый выдержит. После того, как кулак Томми соприкасается с до чертиков идеальным лицом Ламберта, он помнит мало. Но точно слышит звонкий смех и аплодисменты, от которых передергивает. Это смешно? Ему не понять. А, может, просто он выглядит смешным? Но плевать. Единственное, что действительно волнует Томми в этот момент, - возмездие. Адам должен расплатиться, во что бы ему это не стоило. Он хочет, чтобы Адам страдал. Томми хочет причинить боль в тысячи, миллионы раз сильнее, нежели испытывает сейчас. - Наступит день, когда ты будешь на моем месте. Когда ты, Адам, будешь вынужден работать на такое дерьмо, коим ты сейчас являешься. Когда ради оплаты счетов засунешь свое собственное мнение в любой зад только потому, что ты должен и это ебаная реальность. И я буду рад… Я первым похлопаю за подобный подарок судьбы.