Как на ладони

Обратный путь занимает чертовски много времени, или Джиму просто так кажется, потому что все это время никто из них не проронил ни слова. Тишина заставляет время застывать, ловит его своими цепкими, ухватистыми лапками и держит крепко-накрепко. Себастьян молчит, и это у него получается как-то особенно непринужденно, будто Мориарти и не существовало рядом с ним. Он не позволил себе ни одного лишнего взгляда, ни одного движения впустую, будто нехотя, экономя силы, отвел своего гостя в ванную, позволяя наконец-то одеться, и так же неторопливо провел его к машине, когда со сборами было покончено. В противоположность своему преследователю Джим не сводил с него глаз больше чем на десять секунд. Его не покидало смутное ощущение перейденной границы. Чего-то недозволенного, что без сомнения осталось в стенах его спальни. Отвратительный сценарий для первого поцелуя, но он раз за разом возвращается мыслями к этому моменту, раскладывая его на составляющие и воскрешая в памяти целиком, объединяя детали. Во рту все еще чувствуется непривычный вкус табака и чего-то неуловимого, что он предпочитает оставить без внимания. И ещё, кажется, привкус крови - слишком сильно блондин прикусил его губу. Вся совокупность запахов, вкусов, призрачных ощущений того и гляди норовит вспыхнуть перед глазами, воссоздавая его первый поцелуй во всех возможных деталях. С точностью до микрона. И это по-настоящему странно, потому как самое отчетливое желание, с настойчивостью отбойного молотка колотящееся в его жилах - как можно скорее забыть о случившемся. Выкинуть как ненужный эпизод, черновик с огромной разбежавшейся кляксой или прокисшее молоко. И если раньше он не смотрел на Себастьяна, вполне умышленно, стараясь игнорировать военного, то теперь Джеймс старательно изучает его, досконально копируя в память все, до чего может дотянуться его взгляд. Как ни странно, его личный маньяк вызывал только странное ощущение беспокойства. Не за свою жизнь или сохранность, а такое смутное, как в горячечном сне, который вот-вот грозил стать самым настоящим кошмаром. Он усаживается на переднее сидение рядом с водительским и подтягивает к себе колено, обхватывая его руками, а взгляд черных глаз медленно соскальзывает с выступающего на шее кадыка на окно. За ночь снега выпало достаточно, чтобы на тротуаре образовались небольшие пушистые сугробы, от которых золотом отсвечивал начинающийся рассвет. Темнота медленно отступала в колодезную глубину неба, отгоняемая встающим дневным светилом. Джим зевнул, медленно вытягиваясь и закидывая руки за голову. Мысли сделали круг и повернулись в совершенно другом направлении. Достаточно резко. Власть. Сила. И безнаказанность. В известной мере. Но ведь все это он видел собственными глазами – сообщения о пропавших подростках, собственноручно убитые им люди, год преследования каким-то мутным типом - и все это осталось без какого-либо возмездия со стороны правопорядка. Полиция носилась от одного места преступления к другому как обезглавленная курица и ничего не могла сделать, только безрезультатно сотрясала воздух. Все действия законников были слишком смешны и рассредоточены, так что неудивительно даже, что плоды этих своеобразных усилий появлялись редко, были вымученными и в основном имели свои результаты только в случае откровенно умственно-отсталых преступников. Сам собой вставал очевидный выбор – быть ли ему на стороне победителей, городских хищников, которые смотрели на всю эту систему сверху, или остаться среди лязгающей своими чугунными жвалами системы. И желание вырваться не было чем-то постыдным. Тем более, что ему самому оставалось только смириться с той участью, которую ему уготовили. Краем сознания Джим отмечает, что такие мысли не только отлично успокаивают, но ещё и рисуют в обозримом будущем вполне даже привлекательные картины. Неизвестно, насколько оправданные, но просто так сдаваться он теперь точно был не намерен. Миру нужно не больше секунды, чтобы измениться. За последние сутки Мориарти насчитал слишком много таких секунд, чтобы оставаться неравнодушным ко всему происходящему. - Я думал о тебе, - нарушая молчание, произносит Джим, неотрывно глядя на мерцающее марево рассвета за окном. - Когда началось всё это дерьмо с цветами и чьими-то анатомическими подробностями. Долго думал. Но чего-то подобного я не ожидал. Максимум – грязного изнасилования в подворотне с последующей гангреной задницы. Понятия не имею, бывает ли такое. Последнее предложение вырывается непроизвольно, как ответ на удивленно приподнятую бровь мужчины, и Джиму приходится сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться. Не просто, но ему удается. - А потом я начал думать о том, что для этого совершенно не нужно было всей этой мишуры. Если бы кому и захотелось меня отыметь, то… не так уж редко я хожу всякими подворотнями, и совершенно необязательно разводить всю эту шелуху с подарками. Предположить двинутого идиота мешала слишком крутая продуманность каждого твоего подарка. Дальше – больше, и я совсем потерялся. Единственным приемлемым вариантом я счел двинутого и умного чувака. У таких вечно не знаешь, что на уме, и в этом смысле я оказался прав. - Зато во всем остальном неправ. Ты способен на большее, - Джим ловит короткий заинтересованный взгляд на себе и недовольно поводит плечом, демонстративно отворачиваясь к окну. Разговоры о том, что он недостаточно умен только потому, что не смог предугадать всего этого дерьма, восторга явно не вызывали. Себастьяну, впрочем, дела до этого явно нет. Он закладывает не самый аккуратный вираж, пользуясь пустынностью улицы, и одной рукой вытаскивает сигарету из помятой пачки, зажимает меж зубов, прикуривая. Вместе с первым клубом дыма по салону распространяется едкий запах дыма, и Джеймс ловит себя на том, что почти физически ощущает эту циркуляцию воздуха – из чужих легких в его собственные, раз за разом. - Ну, спасибо, блять. Всю жизнь ждал подобного комплимента. - Посмотри на это философски. Тебе предоставили ахуенный шанс проявить себя. Оправдать или превзойти все ожидания. Типа как поставить в казино все, что у тебя есть, на зеро и выиграть в десять раз больше. - Только вот ставку сделали за меня. Без спроса и без моего ведома. - Так тем интереснее, разве нет? Нюансы. - Ага, мелочи. Мне нужно как-то привыкнуть к это… Что это за херня? – Джим обрывает себя на полуслове, резко фокусируя взгляд на маячащем впереди строении, и вскидывается на пассажирском сидении, подаваясь вперед. Клубы черного дыма поднимались далеко вверх сигнальным столбом, только вот до этого момента он не замечал тревожного сигнала, расползающегося по небу большим грязным пятном. Сердце обрывается, ухает вниз с невероятной высоты, и дыхание перехватывает на какие-то жалкие секунды раньше, чем до него доходит, откуда идет дым. Места, которое он торопливо оставил не более восьми часов назад, больше просто не существует. Оно было съедено огнем, обглодано до костей фундамента, и от его только-только освежеванного трупа исходил к небу последний дух. Редких языков пламени уже не было, только фрагменты пены, дико напоминающие ошметки слюны чудовищного, поживившегося здесь зверя. В голове не сразу умещается, что дом на десяток квартир едва ли сохранил себе первый этаж. Третий попросту обвалился на второй, и немного на улицу, будто в приступе тошноты. Переломанные стулья, ошметки обивки и обгоревшей ткани, щепки и какой-то совсем уж невнятный строительный мусор виднеются чуть ли не на десять метров вокруг. - Взрыв. Эпицентр, кажется, на втором этаже. Скорее всего газ, - сухо констатирует Себастьян, останавливая свой автомобиль у обочины, прямиком за машиной службы спасения, и тут же выходит на улицу, разглядывая пожарище. Секундная заминка, и Джим вылезает следом, направляясь к останкам своего бывшего дома, стараясь осмыслить все случившееся. Люди в форменных робах усердно копошатся в развалинах, видимо выискивая жертв этого несчастного случая. Полицейские, медики и простые зеваки из числа ранних пташек смазываются в одно пятно из движения и звука, Джим на самом деле не видит и не замечает ничего, кроме обугленного дома, кислотно-желтой оградительной ленты, пластиковых мешков для трупов, разложенных в огороженном пространстве. Способность думать возвращается так же резко, как и пропадает. Из вакуума полной бессознательности его вырывает шквал посторонних звуков и запахов, и вместе с особо острой работой рецепторов и нервных окончаний возвращается привычная быстрота мысли. Несчастный случай? Джеймс улавливает это словосочетание краем уха, и тут же отметает - тот ещё бред. В любой другой день он, может быть, и поверил бы в это, но только не сегодня. Только вот Себастьян ничего не говорил об этом, да и сам выглядел немного обескураженным этим событием. Короткий взгляд из-за плеча на светловолосого мужчину только подтверждает эту мысль - либо он был не в курсе, либо у него кроме всех талантов, о которых Мориарти уже знал, имелся и нехилый актерский талант. Резко развернувшись, он направляется обратно, стараясь не оглядываться на пожарище - хватит уже того пульсирующего ощущения пустоты в груди и запаха гари, пропитавшего одежду и даже его волосы. Этот смрад заставляет задыхаться на ходу, цепляет такие животные механизмы внутри, что дико хочется выть и орать на всю улицу, рвать на себе волосы, проклиная все на свете, но это желание почему-то остается неудовлетворенным. Впору саму себе удивляться, но язык прирастает к небу намертво, остается только беспомощно вдыхать, широко открывая рот, как рыбе, выброшенной на берег. - Я не понимаю, - тихо говорит Джим и вздрагивает, когда на его плечо ложится сильная рука Морана. - Так и должно было быть? Это что, типа новая проверка на вшивость? Или как это должно у вас называться? - Никак. Садись в машину, Джим. Все равно нет больше смысла здесь оставаться. - Как это смысла нет? А как же мама? Нужно её найти. Мы на третьем этаже жили, его сейчас и нет даже, - он снова оглядывается назад и возвращает Себастьяну максимально требовательный взгляд. - У меня ведь и нет больше никого… Как мы можем уехать? - Окей, подумай сам. Сейчас мы здесь не сможем ничего узнать, не привлекая к себе лишнего внимания. Вернемся домой, и я все выясню настолько быстро, насколько это будет возможно. Идет? – он заглядывает в глаза Мориарти в ожидании какого-либо ответа, но черта с два, тот только разворачивается и направляется обратно к машине с видом последнего мученика. Моран бросает последний взгляд на сгоревшее здание и идет следом за подростком, по пути набирая и отправляя сообщение. - И что мы будем теперь делать? – Джеймс тяжело вздыхает, пристегиваясь ремнем безопасности, видимо, решив, что на сегодня с него уже достаточно было и опасностей, и кардинальных перемен. По ощущениям, он выработал лимит на приключения не меньше, чем на всю оставшуюся жизнь. - Ждать. Теперь уже только ждать.