Как на ладони

Черноволосый парень быстро взбегает по скрипучим ступеням, сжимая в руках холодную окружность металлической коробки. Даже потрёпанную куртку не оставляет в прихожей – не позволяет себе тратить время на такие мелочи. Любопытство выедает изнутри, подстёгивает, подгоняет. Этот маленький жадный зверёк с каждым разом всё голоднее. И на этот раз «подарок» больше и увесистей. Он почти пульсирует в руках, требуя быть открытым. Очередной мрачный презент, предназначенный исключительно для его тёмных глаз. Сложно передать, как юноше нравится эта игра с невидимым огнём. Впрочем, жар от него он ощущал предельно ясно. У него ещё не было сексуального опыта, но, очевидно, именно это люди имеют в виду, когда используют слово «заводит». Джима это определённо заводит. Короткие ногти поддевают плотно закрытую крышку, и он с усилием тянет её вверх, пока металлическая заслонка не соскакивает, открывая взгляду очаровывающую своей простой красотой инсталляцию. Несколько лепестков по инерции выпадают на стол, отделяясь от плотных свежих бутонов. Белоснежные, идеальные, с тонкими, почти прозрачными лепестками пионы плотно окружают обескровленное сердце. Захватывающий контраст. Орган, постоянно сокрытый в клетке рёбер, кажется беззащитным и прекрасным. Под стать окружающим его цветам. Утопает в них, как в молоке, покоится как на мягкой подушке. Сиюминутное совершенство, которое вот-вот будет разрушено под гнётом времени. Джим невольно облизывает губы и благоговейно улыбается, кончиками пальцев прикасаясь к цветам. Невольно задерживает дыхание, соскальзывая к самому «сердцу» композиции. Человеческое, и совсем ещё свежее. Тут и не нужно каких-то специфических знаний, чтобы определить, хотя у Мориарти они есть – как-то на спор присутствовал в морге на вскрытии трупа. Кстати, спор он тогда выиграл и обнаружил в себе совершенное отсутствие брезгливости к человеческому материалу. С этим следовало бы обратиться к психиатру, а с дарами от неизвестного данайца - в полицию. Ни первое, ни второе место Джеймса не привлекало. В сущности, он даже не помнил, когда именно это началось, но всё не длилось более года. Факт. Сейчас он мог это утверждать достаточно уверенно. Город вновь усыпало невесомым пеплом, и казалось, что даже воздух замёрз, схватился под напором отрицательных температур. Вдыхать такой - настоящая роскошь. Как и привычно вглядываться в щербатую толпу. Джим никак не может отделаться от мысли, что этот человек всегда смотрит. Как он забирает посылку, как открывает. Смотрит на реакцию и изучает. Никаких сомнений. Но точка отсчёта незаметно ускользнула из поля его зрения. Может, он был слишком занят и пропустил первый опасный сигнал. Наверняка, в тот день даже воздух был не таким, как обычно. Особенным. И вопил о приближающейся опасности. Но Мориарти просто не смог этого расслышать. Может быть, всё случилось в тот самый день, когда в воздухе появился явственный запах зимы и выпал снег. Тогда он обнаружил у своей двери несколько пятен крови, но придавать значения таким мелочам не стал. Драки происходят каждый день. Странно, но он даже не связал это со смертью отца. Был слишком впечатлён этими новостями. Мать тогда чёрным силуэтом появилась в дверном проёме, заламывая руки и бормоча что-то о разбойном нападении – коих такие же сотни на каждый день и каждого человека. Ощущение избранности пришло гораздо позже, но было неотвратимым. А в тот момент жизнь просто продолжалась, изменившись в лучшую сторону. Вместе с отцом умерли синяки, кровоподтёки и ссадины, которые больше не расцветали на тонких руках и тощей спине. Умерли крики и удушающее моральное давление. Дышать стало легче в самом буквальном смысле. И Джим сполна наслаждался своей новообретённой свободой. Сегодня одно, завтра другое – мир был поистине огромен, щедр на открытия, и его многообразие вызвало восторг в карих глазах подростка. Предвкушение возможностей, крывшихся в информации, пьянило и окрыляло, выстраивая в воображении странные несбыточные паззлы. Ещё только ощущения желаний. В итоге он выпивал один источник информации за другим, опустошал книги, эгоистично присваивая себе любую информацию, которая могла вызвать интерес или быть полезной. Абсолютно хаотично, несбалансированно, как заморенный голодом узник, который дорвался до шведского стола. А с какого-то момента Джеймс и сам чувствовал себя такой информацией, которую чьи-то хищные глаза хотят присвоить. Так уж получилось, и он не знал объективной причины этому. Но с некоторых пор он начал физически ощущать на себе чей-то взгляд. Достаточно аккуратный, чтобы нельзя было вычислить его источник. Слишком жадный, чтобы не замечать его. И это интриговало. Когда смутные ощущения начали подкрепляться своеобразными подарками, парню стало ещё любопытнее. Как и чем он смог привлечь такое внимание? Объяснение если и существовало, то оно скользким угрём уходило меж цепких пальцев. И, несмотря на то, что подарки были крайне недолговечны, внимание незнакомца оставалось странной константой. Из-за этого Джим не мог ощутить спокойствие, вечно прислушиваясь к шорохам, скрипам, раздающимся в темноте. Его начали беспокоить голуби на чердаке и слишком шумные соседи. Хотя страха в нём не было ни капли, только интерес, усиливающийся с каждым днём. Джим так долго прожигал взглядом толпу, каждого отдельного человека, стараясь угадать того самого, что за год это переросло в его хобби. Искать того, кого он не видел никогда в жизни. В этом крылось нечто такое захватывающее, интригующее, что неосознанно он уже боялся его обнаружить. Нормы здесь и близко не было, но Джим успел так высоко поднять планку ожиданий, что разочаровываться попросту не хотелось.