Растаявший кумир. (Ошибки природы. "Часть" третья, дополнительная)

На выставке, что состоялась через несколько дней, Ник ходил с видом человека, которому вместо единорога показали осла. Возле картин он не останавливался, хотя, проходя мимо, осматривал их с серьёзным взглядом; было весьма очевидно, что он кого-то искал. И несколько раз находил его, но подойти смог лишь под самый вечер. — Вот мы и увиделись, — произнёс Ник, улыбнувшись своему тёзке. И от голоса его, мягкого баритона, по спине блондина побежали мурашки; на долю секунды он показался ему знакомым. — Не похоже, что ты часто бываешь в подобных местах. — Вряд ли совру, если скажу, что со школы ни разу не был. Ни черта не понимаю в живописи, разве что красивое от уродливого отличить могу. И потому скажу сразу — ты не Малевич, рисовать умеешь. Никита рассмеялся: — Благодарю, весьма лестно. — Кстати, скоро всё это закончится? — Через часа полтора, если я правильно помню. — Я тут уже хрен знает сколько времени торчу, так что жутко проголодался. Как ты смотришь на то, чтобы после закрытия выставки где-нибудь поужинать? — Признаться, я предпочёл бы отказаться, но мой желудок очень даже за. — В таком случае, я закажу столик в ***. Или тебе не нравится это место? — Если там кормят нормально, мне всё равно. — В таком случае, всё решено, — довольно улыбнулся Ник. Однако всякая улыбка пропала с его лица, когда вместе с Никитой он увидел и Настю, во взгляде которой несложно было прочитать удовольствие от подобного времяпрепровождения. Но удовольствие получала лишь она, так как её неугомонный трёп надоел даже Никите, у которого за столько лет выработался к нему иммунитет. Как только Настя вышла из такси возле своего дома, на лице Ника появилось облегчение. Да и блондин, казалось, вздохнул спокойнее. — Вы долго вместе жили? — спросил он, подсев ближе. — Лет десять, наверное. — Это ж как так — десять лет? — А вот так, — отмахнулся Никита. Было ясно, что говорить он не намерен: устал. До его дома, адрес которого Ник уже выучил наизусть, они ехали молча. Однако из машины вышли оба, что несколько удивило блондина. — Знаешь, это мог бы быть хороший вечер, — произнёс Ник, и на лице его было написано, что сначала он не хотел этого говорить, — если бы ты не позвал свою сестру. Неужели ты думаешь, что я ради неё припёрся на эту вашу выставку? Что ради неё столько времени рассматривал картины, в которых ни черта не понимаю? Что это её я хотел бы проводить до дома — а, быть может, не проводить, а всё-таки убедить прогуляться, полюбоваться какой-нибудь хренью, благо в нашем городе хватает подобного? Нет, Никита, мне на сестрёнку твою плевать с высокой колокольни, хотя она, вроде бы, уверена в обратном. Меня интересуешь ты. — Значит, это была всё-таки не шутка? — в момент напрягшись, спросил Никита. — Я уже говорил, что вы принимаете меня не за того. — Не за того — не за гея, да? То есть, не гей ты? Тебе не нравятся парни? Так, выходит? — Почему вы так уверены в обратном? — холодно поинтересовался блондин. — Уверен — и всё. — Какое объективное заявление. Ещё раз повторяю — я не по этой части. Более того — к подобному отношусь не слишком одобрительно. Так что… Всего вам доброго. И Никита ушёл; уши его пылали от негодования, которое так и хотело вырваться наружу. Но он был уже не в том возрасте, чтобы пинать камни или колотить кулаками столбы.