Сказки на ночь

      Так происходит, когда в твою жизнь врывается человек – и ты приходишь к нему снова и снова. Появляется зависимость, и ты сам не рад такому положению вещей. Так случается, когда раз за разом возбуждение от тел друг друга уже не бьёт как обухом по голове – раз, вспышка, рефлекс, всплеск адреналина в крови и зашкаливающее сердцебиение, и ты уже вжимаешь его в диван, ловя сдавленные выдохи на своих губах. Всё остывает, и все остывают. Это стоит просто принять как данность. Запал, который вспыхивает в то время как двое взрослых и опытных мужчин - им, в сущности, совсем не до идиотских чувств - срываются и забывают о своей серьёзности, правах и правилах, пропадает. Это поначалу только безумно горячо и прожигает зияющую угольной чернотой дыру в груди, даря чувство избранности, будто ты прыгнул выше своей головы.       В тот момент так и есть, но потом всё пропадает. Как бы идеально ни было с самого начала, но тот, самый горячий момент навсегда останется потолком в этом чувственном удовольствии, и с каждым последующим прикосновением, объятием, поцелуем на губах будет оседать едва уловимый привкус горечи грядущей разлуки. Это стоит понимать, кто бы ни был твоим партнёром. Пусть это и непревзойдённый Джеймс Мориарти. Всегда. Нет в жизни никакого постоянства, кроме этой удручающей статистики.       А потом ты слышишь выстрел. Даже не слышишь, потому что находишься на другом континенте по очередному важному заданию. Но всё же, когда его брат сообщает эту новость, в голове всё звучит очень ясно. И этот звук, который нельзя спутать ни с чем, режет всё на две части. На "до" и "после". И в этом "после" подступающий к горлу ком из обиды и непонимания моментально убеждает тебя, что тот самый человек, которого в твоей жизни больше нет, был единственным, чьи прикосновения заставляли тебя трепетать. Моментальная смена мнения. И это надолго.       Ощущение, что если бы Джим не умер, не пропал, не испарился, как долбанная золотая лань заколдованного леса, то всё было бы куда лучше, чем в только что ускользнувшем прошлом. Теперь оно несомненно ценно, теперь всё хочется вернуть и пережить снова, и так невыносимо осознавать свою обезоруживающую беспомощность. Мерзкое, съедающее изнутри чувство. Появляется уверенность, что если вдруг ты останешься в одиночестве, то услышишь, как эти голодные, вполне ощутимые черви скорби и слабости жрут твою тёплую плоть. Время сожалеть о упущенных возможностях и вспоминать бытовые мелочи. Жить ими, подобно одержимому, и мечтать о мёртвом. О том, кто охладевшим куском мяса давно похоронен в земле и кого едят вполне настоящие черви. Моран готов биться об заклад, что такой Джим бы ему совсем не понравился. Без шальной улыбки, ещё более бледный и такой... спокойный. Раньше это было пределом мечтаний, а сейчас его тошнило от одной только мысли, что это тело может пребывать в спокойствии. Если бы только сердце Мориарти билось, а мозг принимал нервные импульсы... и если бы была эта, необходимая сейчас как воздух, возможность прижать к себе этого непостижимого человека, по воле которого эту новость он принял таким совершенно неподобающим образом. О, всё было бы идеально, будь его личный Дьявол ещё в состоянии топтать эту грязную, во всех отношениях, землю. И каждый новый поцелуй тогда бы пылал на губах. И в них бы, разумеется, не было горечи. Как бы не так. •••       Себастьян открывает своим ключом дверь квартиры, укромного элитного и чужого уголка в центре Лондона. Хотя его здесь ждут, но хозяин не любит открытых дверей. Точно так же, как и открытых пространств. Но ему всегда здесь рады, и сам отставной военный, не разбирая путей и причин, идёт по изведанному уже год как маршруту. - Никаких новостей? - привычное и набившее оскомину уже приветствие, когда он скидывает с плеч тяжелое пальто и безразлично швыряет дорогую (скорее тем, кто её выбирал, чем реальной ценой) шмотку в шкаф, проходит внутрь пропитанного уютом пространства. - Интересно, каких это новостей ты с таким упорством ждёшь, - пожимает плечами живая копия мёртвого босса и холодно улыбается, разливая по бокалам коньяк. - И зачем ты пожаловал на этот раз? - мастерски, точь-в-точь повторяя манеру брата, вздёргивает бровь Ричард. Нагловато, с еле заметной усмешкой, а главное, нарочно, показательно. Словно ему приятно было издеваться. - Не делай так, - хмуро произносит отставной полковник, запуская пятерню в светлые пряди волос, на секунду сжимая кулак, и разворачивается, направляясь в спальню актёра. Хорошего, надо сказать, актёра. Свою главную за всю жизнь роль он играет потрясающе правдоподобно. Так, что подступающее чувство необоснованной вины вновь хватает за горло своими цепкими лапищами и стискивает, вышибая весь воздух из лёгких. Хотя и не настолько хорошо, чтобы отставной полковник поверил хоть на секунду в этот замысловатый фарс и дал глазам обмануть себя. Джима больше нет. - Лучше угадай сам, зачем я пришел к тебе. - Да тут и гадать нечего, у тебя всё на лице написано, - тихо говорит мужчина, закрывая за собой дверь в спальню, и невидимо в темноте качает головой. Неодобрительно.       Он думает, что если любовь вообще возможна в таком возрасте, то она больше похожа на тоску, ту самую, от которой хочется выть волком или раздирать собственную грудную клетку в крике и рыдании. Ту самую любовь, которой у него никогда не было. Или любовь к брату считается? Но это самый последний вопрос, пожалуй, который он задаст человеку, с такой лёгкостью забравшему у него Джима на долгих семь лет. Все семь лет он ненавидел этого снайпера и боролся с желанием подсыпать ему яд в утренний кофе, когда они встречались на общей кухне. Потому что Джим бы расстроился. Такой уж он был силой, заставляющей всё в мире крутиться на его орбите, сотканной из острого ума и дьявольского обаяния. Подгонял по своим меркам людей, события и всё, что только могло ему понадобиться. Ну а Ричи по праву считал себя ближе всех к своему королю и ревностно охранял свой теневой трон. Напрасно, как оказалось. В первый раз, когда он увидел Морана на пороге своей собственной квартиры, он мог едва ли и слово выговорить от удивления. Но в дом его, всё-таки, пропустил. А потом это превратилось в традицию из разряда тех, что вполне можно назвать трогательными или сентиментальными. Совершенно не в духе ни одного из участников этого действа. Но Бастиану было это необходимо, и это было видно невооруженным взглядом. А Ричарду было скучно в своей золотой клетке.       - У меня для тебя новая сказка, - шепчет брюнет, аккуратно забираясь на собственную кровать, чтобы не расплескать янтарный ароматный алкоголь. Он устраивается в изголовье, а Себастьян, судя по незначительному прогибу матраса и натяжению простыней, остаётся лежать поперёк кровати. Даже в совершенной темноте Брук прекрасно представляет себе, как отставной полковник, осушив бокал в один глоток, закидывает руки за голову, удобно вытягиваясь на чужой кровати. - Я в нетерпении, удиви меня, - усмехается жесткий голос в темноте, хотя сказочник не чувствует там и доли смеха. Но сказка сегодня особенная, и ему будет интересно её рассказывать. - Смотри не усни, - задумчиво тянет Ричард, неуверенно постукивая пальцами о холод толстого стекла. Он переводит дыхание, перед тем как нырнуть в чернильную ненаписанную быль, которая требует быть высказанной уже целый год. Целых двенадцать месяцев… как же быстро летит время. - Итак, Себастьян, думаю, сегодня я расскажу тебе одну из своих лучших сказок. Сказку о Крысином Короле.