New born

— Лежи, не вставай! — Широкая прохладная ладонь с бугорками мозолей ложится на его лоб, будто впитывая в себя пульсирующую в висках и над глазницами боль. — У тебя температура поднялась, зря ты не поехал в больницу. Бен досадливо морщится, но тут же блаженно прикрывает глаза и расслабляет мимические мышцы, не желая нарушать гармонию момента. Сейчас даже жжение в пострадавших от огня участках кожи рук, спины и правой голени ощущается чем-то легким и не имеющим значения. Это странно, и он пока еще к этому не привык. К тому, что кто-то заботится о нем не из чувства долга, а ради него самого.  — Я сейчас. Джон лезет в шкаф для одежды и, достав с верхней полки аптечку, вываливает ее содержимое на прикроватную тумбочку. Откладывает в сторону бинты и антисептики, перебирает упаковки с таблетками. Недоуменно хмурится, вертя в руках бутылочку с детским тайленолом в виде сиропа, пытаясь вспомнить, что же заставило его это купить. Не иначе, временное помутнение рассудка, Алекс ведь давно уже не ребенок. Тем не менее, это единственное жаропонижающее средство, имеющееся в его распоряжении на данный момент, поэтому он вливает в Бена тройную дозу и спускается на кухню, где Алекс уже вовсю хлопочет над завтраком.  — Как дела? Она чуть приподнимает уголки рта, вид у нее сонный и какой-то отрешенный.  — Нормально. Занятия в школе на сегодня отменили. Он вопросительно приподнимает бровь.  — Или мне кажется, или ты не особо этому рада? На ее физиономии появляется жалобно-страдальческое выражение.  — Зато домашней работы задали как будто на неделю вперед. Такое ощущение, что учителя состязались между собой — кто больше задаст. Джон лишь улыбается, демонстрируя полное отсутствие сочувствия ее горю; вооружившись вилкой, подхватывает прямо со сковороды кусок омлета с грибами и помидорами.  — Мммм, вкусно! Алекс слегка пожимает плечами.  — У Бена все равно вкуснее. Что он туда добавляет — ума не приложу.  — Надеюсь, когда-нибудь он поведает нам все свои кулинарные секреты. Или книгу рецептов напишет. Пока Джон концентрирует свое внимание на омлете, Алекс незаметно выскальзывает из кухни и появляется на пороге через пару минут, уже полностью одетая, с рюкзаком за плечами.  — Куда это ты? А завтрак?  — Позавтракаю у Анны. Её мама печет обалденные оладьи с черникой. А это я вам приготовила. Тон у нее слишком невинный и даже местами заискивающий, чтобы это могло не вызвать подозрений.  — Куда-то собрались на весь день? — интересуется Джон, изогнув бровь и уперев руки в бока.  — На озеро. Не пропадать же лишнему выходному.  — А как же уроки?  — Я успею. — Алекс улыбается ему ослепительной и фальшивой улыбкой голливудской кинозвезды, нервно поправляет лямки рюкзака, переступает с ноги на ногу.  — Будет только Анна, или…?  — Ну… Уэсли и Колин вроде тоже собирались. Ее физиономия стремительно начинает походить на мордочку Кота из «Шрэка», а Джон, пару секунд посверлив ее пристальным взглядом, хмыкает и произносит:  — Мобильный держи под рукой и будь на связи. Просияв, Алекс кивает и исчезает мгновенно и бесшумно, словно призрак. Поднявшись в спальню, Джон почти насильно заставляет Бена проглотить завтрак; накинув куртку, сгребает со столика в прихожей ключи от машины, сует бумажник во внутренний карман. Сегодня надо непременно заехать в аптеку, а еще на лесопилку, глянуть что там, и как. Снаружи тепло, осень отступила на время, отдав лету его законные права; из приемника доносится голос Бобби Макферрина, призывающий быть счастливым и не беспокоиться по пустякам, и Джон машинально подпевает, щурится от солнца, непроизвольно растягивая губы в улыбке. Сегодня у него внутри ощущение спокойствия и ясности, которого непонятно надолго ли хватит, но, как говорила Скарлетт О’Хара — «об этом я подумаю завтра». Выйдя из аптеки с пакетом в руках, он слышит, как кто-то окликает его по имени. Напротив, через дорогу, маленькая церковь с колокольней, огороженная невысокой решетчатой оградой, за которой виднеется аккуратно подстриженный газон, чуть присыпанный опавшей листвой, и свежевыкрашенная скамейка под приземистым кленом с пышной кроной. Джон переходит дорогу, неторопливо и слегка настороженно; отец Картрайт, местный священник, которого в городке почти все зовут просто «Фрэнк» или «Большой Фрэнк», терпеливо его дожидается, продолжая держать в руке банку с краской. Ростом «Большой Фрэнк» совсем немного ниже Джона, зато в ширину превосходит его чуть ли не вдвое; у него широкие кустистые брови над светло-голубыми глазами навыкате, залысины надо лбом и тяжелый подбородок, а лицо сплошь усеяно веснушками. Он работает кладовщиком на лесопилке, но не гнушается и прочей работы, не боясь уронить достоинство священнослужителя. В городке его уважают, но с Джоном они за все это время и словом не перекинулись. Не то чтобы нарочно друг друга сторонились, просто не представилось случая. У Джона имелись основания предполагать, что духовное лицо вряд ли отнесется с одобрением к их с Беном скромным персонам, и он вовсе не жаждал проверить свое предположение на практике. Он подходит ближе; взгляд у отца Картрайта не из легких, он явно многих вынуждал опустить перед ним глаза. Джон глядит прямо, прищурившись и чуть растянув губы в своей привычной полуулыбке.  — Ты меня избегаешь, Джон Локк, или мне показалось? Такой вот очень неожиданный и прямой вопрос. Джон молчит, склонив голову набок, и не отводит глаз. Медленно произносит, пожевав губами.  — Избегают кого-то, когда испытывают смущение или страх. Я похож на смущенного или напуганного человека? Прежде чем ответить, отец Картрайт тоже пару секунд молчит, и они словно бы ведут неслышный диалог, в котором куда больше слов, нежели в вербальном.  — Ты и твоя семья ни разу не появились на воскресной проповеди. Джон улыбается чуть шире, выражение его глаз делается мягче, с затаившейся где-то в уголках едва заметной лукавинкой.  — Моя семья… Церковь ведь не признает нас семьей, верно? К тому же, я не особо религиозный человек, отец Картрайт. Снова несколько секунд безмолвного диалога, потом отец Картрайт произносит, кашлянув.  — Когда я не в церкви и не читаю проповедь, я просто Фрэнк. Приходите послезавтра. Ты, Бен и Алекс. Будет богослужение в честь миновавшей нас напасти. Джон молчит, чуть наклонив голову вперед, глядит исподлобья. Потом кивает.  — Хорошо. Пристроив банку с краской на траву, Фрэнк обтирает ладони ветошью и протягивает Джону руку.  — Пути Господни неисповедимы. Не думаю, что вы случайно оказались в наших краях. Джона последняя его фраза озадачивает, и он размышляет над ее смыслом всю дорогу до лесопилки. Проснувшись окончательно, Бен некоторое время лежит, бездумно уставившись в потолок. Раньше домашние хлопоты съедали большую часть дня, помогали избавиться от дурных мыслей и будоражащих воспоминаний, теперь, пока не заживут ожоги на руках, придется думать, чем себя занять, чтобы не свихнуться. Для начала надо бы встать и привести себя в порядок, а это не так-то просто при нынешних обстоятельствах. Голова кружится, а все тело ломит так, словно накануне его пинали ногами, и Бен с ностальгией вспоминает Остров, где любые травмы заживали за считанные дни. Натянув поверх повязок резиновые перчатки, он успешно справляется с бритьем, чисткой зубов и умыванием, и, спустя час, пристраивается за обеденным столом с газетой, дожидаясь, пока закипит чайник. В окно светит солнце, уютно тикают настенные часы, чайник на плите издает тихое бормотание, и окружающий мир уже не кажется ему таким нереальным, как вначале, когда они только вселились в этот дом. В местной газете сплошь статьи про пожар — всего двое погибших, с десяток пострадавших и несколько сгоревших построек, можно сказать, отделались малой кровью. Неожиданный стук в дверь прерывает его идиллию, и, отложив газету, Бен идет открывать. Фигура шерифа на пороге их дома производит эффект вылитого на него сверху ушата ледяной воды. Не то чтобы его пугали представители закона, вовсе нет. В прошлом ему всегда легко удавалось обводить их вокруг пальца, вне зависимости от того, в какой стране он проворачивал свои махинации. Но теперь все изменилось, и даже местечковый шериф может представлять для них реальную угрозу. Если, конечно, захочет им навредить. Впрочем, ничего угрожающего в облике шерифа Лоуди нет — чуть выше среднего роста, грузноватый, с правильными чертами лица и густыми усами подковой, он глядит на Бена с абсолютно нейтральным выражением. И голос у него абсолютно нейтральный, не дающий и шанса сделать предположение о цели его визита.  — Утро доброе, мистер Лайнус. Могу я войти? Бен машинально здоровается в ответ, молча отступает, позволяя нежданному гостю переступить порог. В данный конкретный момент ему сложно проработать тактику поведения, поэтому он ждет от шерифа каких-либо слов или действий, которые дадут ему необходимую информацию. Чем меньше скажет он сам, тем меньше вероятность допустить ошибку, поэтому Бен предпочитает помалкивать, позволяя Лоуди пройти в столовую и оглядеться по сторонам.  — Чаю хотите? Фраза совершенно нейтральная, голос доброжелательно-ровный, ни тени беспокойства и вины. Он берется было за ручку чайника наименее пострадавшей левой рукой, но шериф по-хозяйски перехватывает у него увесистый и горячий предмет.  — Давайте-ка я помогу.  — Вы очень любезны, — бормочет Бен с легким оттенком недоумения, наблюдая, как его гость сам расставляет чашки, распаковывает печенье и разливает напиток с ароматом бергамота. Спустя пару минут они мирно пьют чай, обмениваясь какими-то малозначительными фразами, и Бен вдруг понимает, что шериф выбрал ту же тактику, что и он — выжидательную. Проникнуть на территорию потенциального противника, изучить его среду обитания, привычки, найти слабые места. Все очень знакомо. От этой мысли внутри все холодеет и сжимается; ему вдруг становится настолько невыносимо сидеть, улыбаться и ждать, когда Лоуди огласит цель своего визита, явно неприятную для них с Джоном, что он решается на первый шаг. Медленно отодвигает чашку, глядит в упор на визитера, сжав губы в тонкую линию и положив руки на стол ладонями вниз.  — Шериф, давайте начистоту. Вы определенно явились сюда не чай распивать. Тогда зачем? К чему все эти игры? Если вам есть, что нам предъявить, то я готов вас выслушать.  — Отчего вам кажется, что я собираюсь именно предъявить обвинение? — Глаза Лоуди едва заметно сужаются. — Ощущаете за собой вину? Бен сардонически улыбается уголками губ, приподнимает бровь.  — Хорошая попытка. Если я и ощущаю за собой вину, то к вам и к вашему городу это не имеет никакого отношения. Ваш ход. Хотя, — тут же произносит он, уловив на лице гостя изменившееся выражение, — я могу предположить, зачем вы здесь. Вы хотите дать нам с мистером Локком добрый совет — убраться из ваших владений подобру-поздорову. Пока чего-нибудь плохого не случилось. Народ здесь грубый, неотесанный, мало ли. Это исключительно ради нашей же безопасности. Разумеется, кто бы сомневался. Ну и вам будет спокойнее. Бен почти не сдерживается — его голос подрагивает, ирония в его тоне звучит уже как едва сдерживаемая злость. В конце концов, им практически нечего терять, так что к черту вежливость и осторожность. Шериф, однако, реагирует на его слова совсем не так, как он ожидал. Он подается вперед, сузив глаза.  — Ради вашей безопасности? Вам что — угрожали? Или?.. Бен вдруг теряется, словно очнувшись от приступа неконтролируемых эмоций и поняв, что допустил промах. Он совсем потерял хватку, надо будет что-то с этим сделать. Сжавшись, он затравленно молчит, пытаясь усилием воли стереть со своего лица любые проявления чувств. Не дождавшись ответа, шериф расслабляет плечи, откинувшись на спинку стула.  — Ладно. Я сам виноват, начал не с того конца. Прошу меня простить. Собственно, я по поводу того случая на пожаре. Даг Оушен сказал, что вы вошли в горящую постройку и вынесли оттуда ящик с динамитом. Вот теперь Бен по-настоящему удивлен. Он уже успел почти позабыть об инциденте, вернее, он изначально не придавал ему особого значения. В тот момент он думал о безопасности Джона и Алекс, о последствиях, которые взрыв динамита мог иметь лично для них. Угроза была устранена, вспоминать о ней не имело никакого смысла. Он слегка пожимает плечами, ощутив некоторое облегчение.  — Ну, если мистер Оушен так сказал, значит, так оно и было. Взгляд шерифа какой-то слишком испытывающий, и Бену пока что непонятна причина всего этого.  — Я хотел бы услышать об этом из ваших уст.  — А зачем? — Бен уже не скрывает искреннего удивления, — Разве я поступил неправильно или противозаконно? Напротив, то, что я сделал, было весьма своевременно… — Запнувшись, он замолкает на секунду, осененный некой мыслью, — Если вы расследуете, каким образом динамит там оказался, то вопрос уж точно не ко мне — в тот день я впервые появился на лесопилке, это может подтвердить кто угодно. Шериф качает головой, потирает переносицу со странно смущенным видом.  — Послушайте, я не собирался вас ни в чем обвинять, я прекрасно знаю, откуда там взялся динамит и кто в этом виновен. Напротив, я хотел… Стук входной двери прерывает его на полуслове; спустя минуту Джон появляется на пороге комнаты и, углядев гостя, замирает в дверном проеме.  — Шериф… Чем обязан? Его голос звучит слегка напряженно, но на лице вежливая улыбка. Лоуди поднимается из-за стола, оглядывает их обоих с каким-то непонятным выражением. Кашлянув, произносит.  — Собственно, я здесь вот зачем. От лица мэра и жителей города я хочу выразить нашу признательность мистеру Лайнусу за его необычайно смелый поступок. Мы все перед вами в долгу. Теперь уже они оба застывают с бесконечным удивлением на лицах; Джон переводит взгляд с шерифа на Бена и обратно, машинально проводит ладонью по гладкому затылку.  — Признаться… я не в курсе о чем вообще идет речь. Пока Лоуди цветисто живописует героический поступок Лайнуса, лицо Джона все больше мрачнеет — образ Бена среди пламени с ящиком динамита в руках его отнюдь не вдохновляет. И не рассказать об этом было очень в его духе. Закончив свою прочувствованную речь фразой о том, что если им понадобится помощь, они могут на него полностью рассчитывать, шериф пожимает Джону руку и исчезает за дверью, оставив их с Беном наедине. Кажется, им нынче есть что обсудить. Звездное небо ковшом висело над головой. Над Островом оно было каким-то иным, не таким, как виделось с материка. Бен лежал навзничь, подложив под голову левую ладонь и аккуратно пристроив на груди правую руку, шевелить которой было еще не особенно комфортно. Он бездумно глядел в небо, слушал голоса ночных птиц и животных, потрескивание костра, вдыхал аппетитный запах поджаривающегося на вертеле кролика. Сейчас ему казалось, что он может лежать вот так бесконечно, выкинув из головы все мысли. Позади остались спертый воздух люка, полумрак, постоянное легкое ощущение клаустрофобии и досада от проваленной миссии; впереди его ожидали привычные заботы и хлопоты вроде падения акций «Дхармы Инишиэйтив» на фондовой бирже, опухоли в позвоночнике, с которой надо было срочно что-то делать, корабля, полного наемников, отправленного Уитмором по его душу, неродной дочери, которая в последнее время его ни в грош не ставит, и ненависти, что так тщательно скрывала от него Джульет. Впервые за все время в роли лидера его обуревало острое, болезненное желание все бросить и уйти. Подобное чувство частенько посещало его в десятилетнем возрасте, еще до Острова, когда он стаскивал со спящего отца ботинки, накрывал его одеялом, сгребал в мешок все пустые бутылки и банки из-под пива и шел к мусорному баку. А потом садился на крыльцо, глядел на небо и мечтал о том, как он в один прекрасный день соберет вещи и уйдет. Куда-нибудь подальше от людей, ведь люди обязательно вернут его отцу, если поймают. Хорошо было бы поселиться в лесу, ловить рыбу, собирать грибы и ягоды. Спать возле костра, и чтобы рядом был верный друг, с которым можно поговорить о чем угодно, или даже просто помолчать. Можно было бы приручить дикого пса и научиться вместе охотиться, как в книгах Джека Лондона. Усмехнувшись, Бен подумал о том, что в данный момент его детская мечта практически исполнилась — он лежит возле костра, вокруг лес сплошной стеной, а рядом «верный друг» готовит для них ужин. Повернув голову, он искоса глянул на Локка и тот, поймав его взгляд, вопросительно приподнял бровь. Бен качнул головой, и тот вновь перенес свое внимание на вертел с жарящимся кроликом. Очень, очень странный человек этот Джон Локк. Как он ворвался тогда в каморку, где Саид допрашивал его в компании Анны-Люсии, у него было такое выражение лица… Локк хотел его защитить. Его. Защитить. Невероятно. И это желание было столь яростным, что даже если бы его слова не возымели эффекта, он перешел бы от слов к действиям и справился бы с этими двумя, несмотря на сломанную ногу и отсутствие специальной подготовки. Что он там им говорил? Чем они лучше чужаков, если позволяют себе держать взаперти и пытать человека, не будучи уверенными в его виновности. Как-то так. Смысл его слов помнился смутно, зато выражение лица врезалось в память намертво. Они отступили под натиском Локка, оставили пленника в покое. На время. А ночью Локк вывел его наружу и ушел вместе с ним. Локк снял тушку кролика с вертела и, разложив на листьях, разрезал на куски. Они молча жевали, сидя рядом, потом по очереди глотали из фляги родниковую воду. «Почему я?» — этот вопрос мучил и интриговал Бена куда сильнее, чем все остальное. Даже если Локк предпочитает мужчин, во всем этом нет никакого смысла. Грубо говоря, Локк мог отыметь его там, в люке, не спрашивая согласия. Это можно было понять, это как раз вписывалось в привычную картину мира. Но не желание защитить, пожертвовав ради него интересами своих людей. А может, не стоило искать в этом смысл? Возможно, это была одна из тех вещей, которые нужно принимать на веру, без аргументов и логических конструкций? Потому что в ней нет ни капли логики. Бену теперь уже казалось недостаточным просто привлечь Локка на свою сторону, накрепко привязать и дергать за ниточки, будто марионетку, как он планировал изначально. Он хотел докопаться до сути, и ради этого был готов на любые эксперименты.