Компромат на Хауса

— Если этот идиот не согласится на наше предложение, то точно отбросит коньки к завтрашнему вечеру, — подытожил Хаус. – И тогда ни одна светлая любовь больше не сможет быть озвучена! – он глянул на Чейза.       Но Роберту было всё равно, после разговора с Грир что-то изменилось. Он будто отпустил обиду на любовь, теперь мог сосредоточиться на чём-то другом, не боясь в случае чего осознать: он влюбился. — Итак, раз красавчик, красотка и малышка Пак сегодня на побегушках у меня, то Тауб идёт и выбивает в кровавом бою веры и неверия разрешение! — Почему я? — Потому что не мы. Бегом!       Такое объяснение как-то автоматически придавало стимула идти с неохотой к пациенту. Любое дело, начатое с отрицания, будет провалено, так и знайте. НЕ хочу, НЕ знаю, НЕ буду. И всё – валится к чертям. Тауб этого не знал, хотя, может, и подозревал. В любом случае все его убеждения звучали с натяжкой, улыбка была похожа на кривляние клоуна, а голос фальшивил на каждом слове сожаления. Пациент не дурак, поэтому и замотал головой.       То, что Крис сам себя не смог убедить в надобности такого дела, как убеждение пациента, вдавило его в асфальт общей жизненной массы. Он вдруг стал ещё мельче, совсем дурацким и ненужным.       И такие ситуации не раз всплывали в жизни Тауба. Он не был плохим человеком, но проблемы с искренностью в нём явно прослеживались. Купить дочкам игрушки подешевле или подороже? А почему? Потому что любит. Нет, потому что «папа». Так было принято обществом.       Красивая девушка. И та красивая. И та красивая. А вот та не особая красавица, но у неё такой живой взгляд… Она, видимо, интересная. Нет, Тауб пошёл к первой красивой. Так ведь принято обществом?       Тауб вышел к административной стойке в холле, а после поймал Роберта у лифта. — Чейз, скажи, вот что лучше: арахисовое масло или садовое яблоко?       Роберт засмеялся. — Сравнения у тебя, Тауб, конечно, шикарные. Ну, я бы выбрал яблоко. А ты? — А я масло. — Почему? — Потому что о нём хоть говорят, в той же рекламе. — А-а-а… ты признаёшь свою зависимость от чужого мнения? — Ну, нет! С чего бы вдруг? — Это своего рода мелочность. Если ты предпочтёшь масло яблоку, то станешь не хуже таких же, кто выбрал масло. А если наоборот, то можешь оказаться среди меньшинства с яблоком. Тебя пугает быть не в большинстве. — А ты такой исключительный? – фыркнул Тауб с обидой.       Чейз же положил руку на плечо коллеги и сказал, да так мягко, будто папа на путь истинный наставлял: — Нет, я просто люблю яблоки. Но среди яблок тоже можно делать выбор, так? Всё зависит от личных предпочтений, но и тут нам предоставляют проявить свою мелочность и сделать выбор, да такой, какой бы большинство сделало. Вот в чём суть тех, кто всё отрицают: они это ясно видят.       Тауб приободрился. Но всё испортил Хаус, стоявший у перил этажом выше. — Всё бренно, как сказал наш пациент!       Благо, народу в холле было немного. — И что это значит? Я наказан, папочка? – язвительно спросил Тауб, так как ожидать от Хауса чего-то хорошего было просто нереально. — Нет, сын мой, я скажу, что ты мелочное дерьмо. Ты предпочёл выбору одной женщины двух – и напортачил с обеими. Ты предпочёл остаться в стороне при рождении своих «косяков» — и вот у тебя две дочери с одинаковыми именами. Ты предпочитаешь, чтобы за тебя выбирали. И даже пациенту ты оставил выбор. И он тебя послал! Ты мелочный еврей, Тауб. — Не нужно переходить на… — Тауб поднял указательный палец вверх, как бы желая пригрозить боссу.       Хауса передёрнуло. Снова явилась она, с кучей ненужных бумаг, просто чтобы пройти мимо. Молодая девушка по имени Грир (что по вечерам веселило Хауса за стаканом виски) шла мимо. Опять хмурые брови и глаза, цвет которых диагност определить не мог, которые пронзали насквозь. Чем она недовольна в таком молодом возрасте? Что не так? Хаусу становилось интересно. Сначала он думал, что это напускное, она просто пытается привлечь внимание. Но теперь это становилось ясным, как мелочность Тауба: она не играет. — Парень с внешностью девушки, скажи-ка, Тауб мелочный?       Грир обернулась на голос Хауса. Она только этого и ждала. Он провокатор, так почему бы и ей не провоцировать его на интерес к себе? Она хотела накопать о нём как можно больше, чтобы он подавился собственном стыдом. Её бесила его боль, то, как он всё это выставляет напоказ, отрицая всё, что попадается. Пусть давится морально. Как и она… — Может, и так. А в чём мелочны Вы? — Я? Да я не ограничен ни в чём. — Правда? А, по-моему, все по-своему мелочны. И Вы в том числе. — Хорошо, я мелочен в количестве викодинок. Пять или пять с половиночкой. Ну даже не знаю!       Это раздражало, зато Тауб и Чейз смотрели снизу и улыбались во все зубы. Им становилось всё интереснее. Ещё вчера они бы и не подумали о Грир Хейз, теперь же её личность поглотила докторов полностью. — А ты мелочна в своём несчастье. Собираешь его по крупинкам каждый день и думаешь: «Почему так»? Ты не знаешь, что не даёт тебе покоя, а хочешь быть счастлива, такой же, как они, — Хаус повёл рукой в сторону входа.       Грир будто ножом в сердце ударили. Он… угадал? — Вы такой же. — Не утверждай. — А разве желание быть счастливым, но упиваться своей болью, потому что так привычно и так проверено, – это не мелочность? — Может. — Так что же хуже, думать об арахисовом масле из рекламы или о том, почему ты в яме невесть откуда взявшегося депрессивного дерьма?       Хаус был доволен, девчонка оказалась не такой уж безнадёжной. — Но пациента Тауб так и не убедил. — Качество убеждения зависит от желания убеждать, — пожала плечами Грир. — И к чему это идёт? Ты жаждешь меня убедить, но не сможешь, потому что я не хочу быть убеждённым. — Что же, убеждение – обоюдный процесс, по-вашему? — Нет. На то и существует ложь.       На удивление Хаус держался бодрячком. Но и Грир просто так не сдавалась. Здесь она больше проявила свою журналистскую хватку, нежели врачебную заинтересованность.       Тауб вошёл в лифт походкой победителя. Чейз даже позволил себе сам нажать на кнопку нужного этажа, молча наблюдая за тем, кто приободрился. У него всё было не хуже, чем у других. И он этим довольствовался.

***

      Майка сидел в зале ожидания, все собирались домой. Дежурство сегодня выпадало не на Майку, он был свободен. Но что-то держало его тут, он и сам не знал, что такое произошло. Пойти бы домой да поиграть на гитаре. Может, позвонить друзьям, если те не работают, то… Собраться снова? Когда он их видел последний раз? С наступлением взрослой жизни всё стало таким… обыденным. Формальным, что ли. Нужно с кем-то спать, нужно кушать, зарабатывать и быть этим довольным. Но как?       Чи Пак так и бегала от него. Она всё чаще стала находиться возле своего коллеги – австралийца Чейза. Майка понимал, что проигрывает этому мужчине во многом. Но такой ли должен быть рядом с забитой комплексами Чи? Да кто бы знал.       Это угнетало.       Мимо прошёл Хаус. Вдруг он вернулся. — Парень, ты мелочен? — Н-нет… С чего бы? — Если будет выбор отдать мне почку или сердце – что выберешь? — То, что Вам будет необходимо. — Даже сердце? — Да. Если ситуация будет складываться соответствующим образом. Наверное, завещать своё тело во благо медицины и науки не так уж и плохо.       Хаус задумался. — Бред, идиотизм.       Майка просто пожал плечами и не стал продолжать разговор. Он уже уяснил, что с таким самодуром, пусть и гениальным, как Хаус, лучше дел не иметь, если ты не пациент. Следующей жертвой Хауса стал Уилсон: — Друг мой, скажи, а ты бы что мне отдал? — Хорошую оплеуху, Хаус! Пошли уже домой. — Кто лучше: я или Форман? — Отвали, Хаус. — Я знал, что ты выберешь Формана. Но я знаю, что это бред!       Мимо шла Грир с тяжёлым чемоданом. Всем говорила, что переезжает на новую квартиру. Но на самом деле она набрала кучи ксерокопий из личных дел врачей: всё, что упоминалось о Хаусе. — Давай помогу! – подорвался с места Майка.       Не дождавшись ответа, он схватил чемодан и ждал указаний. Грир обалдела. — Пойдём к машине, — тихо ответила она.       Этот парень нисколько не цеплял Грир до этого момента. Она как-то иначе поглядела на него. И что, что рыжий? Ну и что, что очки? Его зелёные глаза и робкая улыбка стирали все эти идиотские стереотипы. Он был милым. — Ну, спасибо тебе, Майки, — поблагодарила Грир парня.       Тут бы чего-то типа рукопожатия или поцелуя в щёку, но Грир упустила момент. Кивком попрощавшись, Майка ушёл домой, довольный собой.       Мимо прошёл Тауб, сел в свою машину. Грир постучалась в окошко. — Хаус – какой же он? — Ему плевать на чужое мнение, если ты об этом. Ты не переубедишь его. А вот меня – запросто...