... И меркнет свет

Нас боятся и нас ненавидят Нас не ждут никогда и нигде И так будет, пока глаза наши видят След чужих кораблей на воде.

...857 год от Рождества Христова. Европа и Британские острова охвачены пламенем войны. Куда бы вы ни пошли, в любой город или селение, везде слышно только одно слово - викинги. Этим словом пугали не только расшалившихся мальчишек, его боялись самые храбрые воины. Страшный кошмар, от которого не скрыться, безжалостный ужас, приходящий с моря. Они не щадили никого, ни мужчин, ни женщин, ни стариков, ни детей, и тем нагоняли трепет и вселяли в души мрак. Их боялись и ненавидели больше пожара жарким летом. Огромные, как вековые дубы, несокрушимые, как скалы и беспощадные, как бесы из преисподней. Грабили, убивали, брали в плен. Никто не возвращался из-за холодного моря, угнанный в рабство этими убийцами. Перед их мощью склонялись в унижении рыцари, монахи, короли. Не было разницы, кто ты, важно лишь, что твоя жизнь закончена, если ты вблизи увидел сверкающий холодной голубой сталью взгляд своего палача... Рассвет едва тронул лохматые космы тумана над водой. Спокойная гладь реки, впадающей в море, тихо дремала, не потревоженная всплеском рыбы или свистом ветра в крыльях чайки. Пологие берега с едва заметной зеленью высоких деревьев спали сторожким сном, окутанные таким же невесомым пологом. Природа словно замерла в этот час, оставаясь нетронутой и стылой, в ожидании такого же лёгкого и прозрачного осеннего дня. Внезапно из завитков стелющейся влажной ватой дымки проступили чёрно-серые очертания ладьи, почти беззвучно скользящей по руслу реки. Искусно вырезанный из цельного куска дерева дракон на носу лодки устрашающе смотрел вперёд мёртвыми глазами. Теперь сон природы был прерван чуть слышным плеском весла и тихим звоном боевой стали. Драккар едва двигался в сторону ничего не подозревающего города, раскинувшегося в устье реки. Укрывшись за щитами, выставленными по краям корабля, воины с нетерпением ожидали битвы. Расправа над небольшим городком обещала быть недолгой, однако, построенный недалеко от дельты реки, вблизи моря, населённый пункт мог при случае стать удобным форпостом. Всё это тщательно рассчитано и взвешено славным предводителем дружины, не первый год ведущим в бой своих верных соратников. Он стоял на носу, оперевшись одной ногой о борт ладьи, распрямив плечи и со спокойным вниманием всматривался в туман. Ладно скроенный и широкоплечий, с тяжёлым прищуром светло-голубых глаз; рука его лежала на гарде меча и словно успокаивала смертельное оружие, еле заметно поглаживая его крепкими пальцами. Обоюдоострый меч, несомненно, рвался отведать крови не меньше, чем его владелец. Как и секира у пояса рослого мужчины, в котором с первого взгляда можно было угадать вождя. Михаэль Беспощадный наводил своим именем страх не только на врагов, а известен он был далеко за пределами Скандинавии, но и на собственных суровых воинов, смиренным нравом не отличавшихся. Поговаривали, что воинская удача и храбрость в бою были заслугой ужасных жертвоприношений богам, так как простой смертный не может быть столь живучим и неудержимым. Не оборачиваясь, Михаэль поднял вверх правую руку. Сигнал "Приготовиться!" без труда разглядели в блёклом расползающемся тумане опытные бойцы, привыкшие внимательно следить за своим командиром. Верная дружина Михаэля состояла из сорока человек. Все они сейчас пребывали в полной боевой готовности, но лишь самые приближённые стояли за его спиной. Ближе всех, почти прижавшись к борту судна по правую руку, распластался в выжидающей позе Себастьян Лисица - невысокий щуплый мужчина без возраста. Среди рослых и мощных соратников он выглядел более чем скромно, а всё благодаря своему батюшке Освальду Волосатому, который притащил из очередного похода в дальние земли кельтов хрупкую и бледную как смерть девицу в белых тряпках, похищенную из тамошнего разграбленного "божьего дома". Восхитившись девственностью пленницы, он тут же определил её в жёны, но это оказалось впоследствии роковым шагом в жизни бесстрашного воина. Своего первенца новоиспечённая женушка назвала диковинным именем Себастьян, выдержав настоящую войну с непреклонным муженьком, без труда поборов его сопротивление, так как характером она оказалась куда как круче закалённого в боях викинга. И теперь, по прошествии трёх десятков лет, эта суровая чужестранка не дрогнувшей рукой, будто заправский полководец, с лёгкостью управлялась с огромным выводком детей, невесток, зятьёв и внуков, заправляла внушительным хозяйством и своим муженьком, который и думать перестал, чтобы ей хоть слово против сказать, в равной степени обожая и побаиваясь жену, которая едва доставала ему макушкой до локтя. Лисица статью и характером пошёл в мать, а прозвище своё заслужил благодаря хитрости и изворотливости, не раз спасавшим его жизнь и жизни его соплеменников. Эти качества и восполняли недостаток роста и физической силы. По левую руку от предводителя, с трудом удерживая себя в согбенном положении, старался не пыхтеть высокий и страдающий излишней полнотой Пю Красномордый. Никто уже и не помнил, как на самом деле звали этого огромного, как гора, викинга. Отличался он не столько храбростью и несокрушимостью в бою, сколько своей кровожадностью и злобой. Во время взятия города франков Пьемонта он повеселился на славу, без счёта вспарывая животы и рубя головы противникам, удивляя даже видавших виды воинов, благодаря чему все и стали звать его Пьемонте, сокращённо Пю. Красномордым же его звали давно, из-за пристрастия к еде и невоздержанности к выпивке, да и выглядел он соответствующе, радуя своих собратьев по оружию более чем здоровым цветом лица и обманчиво добродушной улыбкой. Все, кто был близко знаком с Пю, хорошо знали, что подобная улыбка появляется на его лице, когда великан готовится самым изощрённым способом умертвить врага. Несмотря на располагающую внешность, в бою он был страшен, о чём был прекрасно осведомлён Михаэль, выдвигая Пю на передовую тараном, способным прошибить любую стену и строй. Зорко вглядывался в рассеивающийся серый туман и Борис Безбородый. Нрава он был весёлого и спокойного, насколько это возможно, состоя в дружине Михаэля Беспощадного. Над этим храбрым воином постоянно подтрунивали из-за его пристрастия к своим потерявшим всякий вид штанам невообразимого грязно-жёлтого цвета, которые он носил практически не снимая. Где он их взял никому было неизвестно; мягкая и, по всей видимости, дорогая когда-то, бархатная ткань вытерлась практически до дыр, но при этом ничуть не потеряла своей привлекательности в глазах их обладателя. Однако безобидные шутки Борис мог терпеть только от своих друзей, да и то до определённого предела. Многие "шутники" уже почили в бозе, не сдержав вовремя язык, поэтому, завидя Безбородого, боевые соратники предпочитали по большей части помалкивать, либо обсуждать кого угодно другого, вот хотя бы Райнера Толстоногого. Уж на что суровыми были викинги, но Райнер, своей угрюмостью и нелюдимостью, мог переплюнуть кого угодно вокруг. От него невозможно было услышать ни слова попусту, говорил он мало и всё в основном по делу. Не стоило его беспокоить по глупости, он и секиру свою в ход мог пустить без всякого предупреждения. Однако многое он был способен пропустить мимо ушей, то ли в силу своей лености к общению, то ли по невниманию к собеседнику. Но другом он был верным, воином храбрым, и все грубоватые шутки соплеменников не трогали его ничуть. Предрассветный туман уже позолотился наверху первыми лучами восходящего солнца, когда нос ладьи с мягким чавканьем ткнулся в пологий берег. Михаэль спокойно оправил на груди лёгкую кольчугу-сведёнку, довольно короткую, чуть ниже пояса, и оставляющую свободными руки. Ярко начищенный шлем и высокие кожаные сапоги дополняли его обмундирование. Никогда и ни при каких обстоятельствах его дружина не отступала, и там, где пасовали самые отъявленные и проверенные головорезы, Михаэль выходил победителем. Будучи на самом что ни на есть отличном счету у конунга, он не выказывал ни грамма той заносчивости и чванства, которым зачастую страдали остальные викинги тинга. И если он горделиво нёс свою крупную голову высоко задрав подбородок, развернув широкие плечи и выпрямив натянутой струной гибкую спину, то это скорее благодаря многолетней привычке, на посту предводителя бесстрашной дружины, чем из-за высокомерного осознания своих заслуг. Тем временем драккар прочно встал на приколе возле берега и морские разбойники приготовились сойти на берег. Михаэлю достаточно было мимолетного взгляда в сторону Лисицы, чтобы тот бесшумной юркой тенью скользнул на твёрдую землю первым. Начинающаяся возле самой воды отлогая коса, поросшая жухлой бурой травой, поднималась невысоким холмом вглубь берега, что и помогло им высадиться незамеченными. Как ни старайся, лёгкий звон оружия и тяжёлые шаги по твёрдому взгорью могли выдать их возможным стражам, которых не могло не быть, учитывая расположение городка. Подобравшись совсем близко к довольно высокому валу, окружающему жилые строения, викинги распределились, чтобы ударить быстро, с трёх сторон. Однако не успел Михаэль издать воинственный клич, который должен был напугать и дезориентировать противника, как крепкие, надёжно срубленные из толстых тёсаных брёвен ворота распахнулись, и наружу хлынул внушительный отряд лёгкой конницы под незнакомыми флагами. Это было полной неожиданностью для морской дружины. Разведчики не нашли никаких следов предполагаемых защитников города, а теперь на них надвигалась хорошо вооружённая охрана, которая, по всей видимости, ожидала нападения. Но замешательство в рядах викингов было сиюминутным, и уже в следующее мгновение, склонив огромную голову и по-бычьи выгнув мощную шею, Пю рванул вперёд, огласив окрестности диким рёвом. Волчьи хвосты, нашитые на кольчугу для устрашения в бою, свирепо развевались за его спиной. Противник поднял лошадь на дыбы, но острая секира Пю в мгновение ока вспорола брюхо животного от паха до грудины. Всадник в чёрных доспехах и хрипящий конь завалились назад, зацепив с собой на землю ещё двоих рыцарей, подскочивших на подмогу. Куча мала в самом авангарде врага сыграла на руку пешим и более подвижным захватчикам. Дружина развернула фланги широкими крыльями в обхват конного войска и, направляемая зычными командами Михаэля, ринулась вперёд. Мелькали мечи и звенела сталь, боевые кони рвались в атаку, соперничая мужеством со своими хозяевами. Борис едва успевал уворачиваться от тяжёлых копыт, непрестанно пуская в ход короткое копьё, секира Пю взлетала в воздух, словно была не тяжелее пёрышка. Тихое осеннее утро на берегу полноводной реки словно смыло кровавым побоищем, развернувшимся перед воротами города. Прозрачный воздух, наполненный свежим и бодрящим дыханием первых заморозков, казалось, вздрагивал от криков победителей и стонов их жертв. Злобно свистели мечи, напоённые кровью, с глухим хрустом врезались в незащищённую плоть секиры. Многие рыцари оказались в пешем строю, потеряв преимущество, и их, неповоротливых, закованных в латы, с лёгкостью добивали воины Михаэля. Сам главарь, с мечом наперевес, неотступно шёл вперёд, прокладывая себе дорогу сквозь рваный строй защищающихся, которых становилось всё меньше и меньше. Люди кричали и бросались вперёд, на верную погибель. Неожиданно из ворот маленькой крепости хлынул отряд разношёрстных защитников с рогатинами и топорами в руках. Бородатые, одетые в рубище и с изумлённым испугом на обветренных лицах, они представляли собой жалкое зрелище. На правом фланге Райнер воздел вверх обе секиры, страшные, грозно-окровавленные, издал тут же подхваченный соплеменниками боевой клич, и понёсся на толпу слабо вооружённых крестьян. Видно, несмотря на защиту конницы, положение у них было аховое, если люди вышли за ограду с чем попало. В пылу битвы Толстоногий не заметил чёрного жеребца, развернувшегося наперерез его движению; закованный в латы с ног до головы воин, легко качнувшись вперёд, взмахнул мечом, и Райнер даже вскрикнуть не успел, как покатился по земле, разрубленный почти пополам. Его не спасла даже плотная куртка из дублёной кожи с железными пластинами. Все соплеменники видели эту смерть и с двойным усердием бросились на штурм. Как ни был увёртлив и искусен этот всадник, ему удалось только вскользь коснуться мечом кинувшегося к нему Бориса, который посчитал своим долгом тут же расквитаться с убийцей соратника. Викинг упал, но на его место подоспели ещё трое и, свалив коня, вытащили из-под него рыцаря. Михаэль, орудуя мечом, краем глаза видел всё это и зычно гаркнул: — Не убивать! — рослый воин, державший врага за руку, тут же саданул своему пленнику по голове секирой, перевернув её плашмя и лишив его сознания. Глянул сквозь прорези шлема на вождя и кивнул головой. Приказы Беспощадного выполнялись беспрекословно. Некогда было наблюдать за тем, что произойдёт дальше, достаточно было теперь любоваться действиями Пю, который в каком-то шальном, безудержном боевом танце, буквально раскидывал вокруг себя практически безоружных горожан. Через час всё было кончено, поле возле города, усыпанное трупами людей и животных, представляло собой жуткое зрелище. Михаэль болезненно поморщился, ему всегда было жаль безвинно, как он считал, павших коней, которых посылали на верную гибель люди. Вот их как раз он никогда не жалел, взмахом руки отправив воинов добивать раненных и собирать живых пленных. Сам же, бережно вытерев меч о землю и подозвав Лисицу с отрядом в двадцать человек, отправился в город, укреплять позиции. Это не составило большого труда. Все население его теперь, после бездарной вылазки боеспособных мужчин, составляли женщины, дети, жмущиеся к своим маленьким домишкам, да пожилые купцы, которые не успели сбежать вовремя. Что со всем этим завоёванным добром делать, Михаэль даже не задумывался, его дело было взять укрепление, а о жителях и складах с припасами должны были позаботиться другие. Собрав в круг уцелевших и перевязавших раны бойцов, он запрыгнул на серый валун, так к месту оказавшийся поблизости. — С победой вас, славные воины! — гул ответного приветствия почти оглушил его. Усмехнувшись, Михаэль продолжил. — Все вы знаете, что за нами идёт дружина моего брата Кая, с кнаррами и подмогой нам, для дальнейшего продвижения по вражеской земле. Его слова потонули на этот раз в громких радостных криках. Суровые лица викингов, ещё не разгладившиеся от утомительного боя, прорезали улыбки скупой радости. Кая Лютого уважали и ценили едва ли не больше самого Михаэля, благодаря не только храбрости, но и спокойному, рассудительному нраву. И все воины знали, что с его дружиной прибудет скальд Флекс, а это обещало новые рассказы и небылицы, а также легенды и песни во славу подвигов богов и земных героев. — А теперь почтим память павших и похороним их с почестями! — он спрыгнул с камня и опустился на колени, призывая тем самым остальных к минуте скорби и тишины. Отёр мимоходом окровавленное лицо, поправил шитый золотом пояс. Ему было по-настоящему горько терять друзей и хороших воинов своей дружины. Необходимые приготовления были завершены, погребением занялись предназначенные для этого более подготовленные и сведущие в таких делах викинги из дружины. Остальные собирали и чистили оружие, расставляли на пригорке шатры, не имея желания воспользоваться завоёванным кровом врага. Всех понемногу отпускала боевая горячка и необходимость заботиться о насущном выходила на первый план. В первую очередь позаботиться надо было о пленниках, потому что именно они составляли главную добычу разбойников в этом бою. Не считать же всерьёз купеческие лавки с отрезами ткани и амбары с зерном! За пленного можно было получить хороший выкуп, если он являлся родовитым и зажиточным, либо просто продать его на север, в хозяйстве любого фермера лишние руки пригодятся всегда. Горстка пленных рыцарей стояла нестройным рядом возле бревенчатой стены, окружающей селение. Освобождённые от своих доспехов, в тонких нижних рубахах и подштанниках, хмурые, сломленные поражением они уже заранее были готовы к самому худшему. Михаэль, окружённый своими воинами, приблизился к этому сборищу, пытаясь на глаз определить, кто на что способен сгодиться. — На колени, скоты! — гаркнул Себастьян, и запуганные его грозным окриком и собственным страхом, пленники дружно повалились в смятую траву. Кроме одного. Только один остался стоять, не желая унижаться перед победителем. Порванная на плече рубаха и босые ноги в прибрежной грязи не мешали ему держать спину прямо. Высоко вздёрнутый подбородок, тёмные вьющиеся волосы обрамляли его бледное узкое лицо, плотно сжатые губы и спокойный, презрительный взгляд прямо перед собой не могли не внушать к нему уважения. Он словно находился на приёме в большой тронной зале, среди своих соплеменников, уважаемый и любимый всеми вокруг, столько врождённого достоинства было в его позе. Викинги начали перешёптываться и показывать на него пальцами, приговаривая: "Это он убил Райнера и ранил Бориса". Михаэль недобро прищурился, наклоняя голову то к левому, то к правому плечу, подошёл к пленнику, попутно отпихнув ногой стоящего на коленях человека, мешавшего ему пройти. — А ты, значит, не боишься? — на его губах застыла не предвещающая ничего хорошего улыбка. Пленник посмотрел прямо на него; в больших карих глазах плескалась такая злоба и ненависть, что ни о каком страхе или смирении не было и речи. И тут же отвернулся, всем своим видом показывая, что не пристало человеку его положения разговаривать со всякой швалью, коей он, естественно, считал всю шайку разбойников. Предводитель викингов улыбнулся ещё шире и подошёл ещё ближе. Обычно от рыцарей, с которых сняли их броню, за версту несло немытым телом и испражнениями, нечистоплотный всё-таки народ, невзирая на свою родовую спесь. А от этого мерзавца тянуло потом, с привкусом железа, кожаной лошадиной сбруей и ещё чем-то неуловимым, приторно-сладким, как от только что вымытой бабы. Михаэль похабно облизал уголок губ, заинтересованно разглядывая разорванную на крепкой груди рубаху, светлую кожу гладкого плеча, и его мысли потекли по вполне определённому руслу. Ни для кого не было секретом, что воины зачастую уединялись друг с другом для справления вполне понятной нужды. Молодой и здоровый организм требует своё, и от этого никуда не денешься, тем более во время долгих морских походов. Никто не видел в этом ничего зазорного или предосудительного, поэтому особая привязанность предводителя к Себастьяну, не скрываемая и хорошо известная, не вызывала удивления или смешков. А вот теперь Михаэля не на шутку взволновал этот красивый строптивец, словно по заказу такой белокожий и стройный, непокорный и от того такой... желанный? Рука сама потянулась дотронуться до бледной, впалой щеки, но рыцарь дёрнулся, и прямо в лицо Михаэлю полетел смачный плевок. Дружина за его спиной охнула, Пю обнажил меч, но Беспощадный только расхохотался, запрокинув светловолосую, растрёпанную голову. Вытирая со лба доказательство непримиримых намерений пленника, он отошёл в строну и громко скомандовал, чеканя каждое слово: — Поставить мою палатку и отвести этого туда! — отвернулся и легко переступая длинными ногами пошёл прочь, считая дело сделанным. Настроение заметно улучшилось от предвкушении диковинного и, должно быть, терпкого на вкус, развлечения. Не заметил он только одного — ревнивого взгляда Лисицы себе в спину.