Ключи от города

- Маршал Придд разбит! – выкрикнул, задыхаясь, юноша в зелёно-фиолетовом, ворвавшийся без стука.       Стекло треснуло, и бокал в руке Рамиро разлетелся крошечными блестящими брызгами, по коже стекало вино вперемешку с кровью. Мысли взорвались, как багряноземельский порох: Придд разбит, Оллара остановить некому, Кабитэле грозит… что грозит, я не совсем понимала, осада, ли, штурм ли, главное – всю душу полностью затопил страх. Не за себя – за Рамиро, за Кабитэлу, за Талигойю. И первым в эту секунду был страх за Рамиро: по щеке текла сплошная струйка крови, а если бы осколок бокала пролетел полудюймом выше, любимый мог бы потерять глаз. Я вскочила, уронив на пол шитьё, бросилась к мальчику с криком: «Найдите врача, срочно!».       Сообразив, что приддовский паж просто не способен делать что-либо срочно и хватает ртом воздух, как рыба на берегу, я бросилась бегом по лестнице. Рамиро успел лишь крикнуть: «Нет, стой!», но с таким же успехом он мог бы пытаться останавливать ветер. И он остановил ветер – в три звериных прыжка он пересёк тот десяток ступеней, что я успела пробежать, и заключил меня в железные объятия. Только сейчас, тупо глядя на расползающиеся по платью пятна крови, я поняла, что, не успей он, я бы упала.       Всё-таки крик услышали, потому вскоре подошёл врач. Так медленно! Кровь уже свернулась, а я полулежала в большом мягком кресле, постепенно приходя в себя. Лекарь попытался перевязать мужу лицо, на что и получил ответ: - Если герцог Алва будет защищать стены с закрытым глазом, о нём потом споют славные баллады.       Врачу только и оставалось, что прижечь порезы касерой, после чего он переключился на меня. Он бормотал что-то о покое и хорошем питании, и монотонностью голоса он бы мог сравниться с торквинианцем. Почему я всегда подмечаю такое точное сходство? Только я подумала о том, что врач похож на «истинника», как он тут же добавил:       - И, конечно, вам следует каждый день ходить в церковь. Всё в руках Создателя, – сказал он и вышел.       И когда только врачи стали уповать на милость небес? Насколько я помню, священника приглашают, когда сделать ничего уже нельзя. А у нас впереди… что? Хотелось бы сказать, что всё: что у меня родится здоровый сын, что Рамиро отстоит Кабитэлу, но я просто не могу такого сказать. Как не могу я теперь и молиться Создателю – будь он милостивым и всеблагим, как сказано в Эсператии, разве бы могло случиться такое? Разве вечной Талигойе могло бы что-то угрожать? И разве что-то могло бы угрожать нашему с мужем счастью? В небо нужно смотреть с вызовом – Может быть, кто-то ответит на вызов.       Мне вдруг захотелось взять в руки четки: перебирание бусин немного успокаивает. Но молиться не могу и не буду. А когда-то ведь я по-настоящему молилась, когда-то я верила во всё, что говорят эсператисты. Но чем больше я узнавала взрослую жизнь, тем больше понимала, насколько то, что окружает нас, расходится с тем, что звучит с церковной кафедры. Никто не знал, о чём я думала, когда подолгу замирала на коленях перед иконами. И никто так и не заметил, во что превратилась искренне верующая Октавия. Никто, кроме мужа, разумеется. - Рамиро, можешь подать чётки? – вздохнула я. – Может, слегка успокоюсь. - Успокоиться? – зря попросила: по голосу было понятно, что у герцога Алва нервы были точно так же натянуты до предела, как и у меня.       Он мгновенно встал, хотя секунду назад сидел совершенно неподвижно, подошёл ко мне и опустился на колени рядом со мной. - Мой ангел, – быстро выпалил он, и у меня внутри что-то передёрнулось: хотя я уже много лет не была истовой эсператисткой, но такого издевательства над святой верой перенести спокойно не могла. Но когда я поняла, чего муж хочет, то смогла только глупо, истерически засмеяться. Донельзя натянутые нервы просто лопнули. Как струны. Да я за этот год стала чуть ли не кэналлийкой! Нервы лопаются, как струны сломанной гитары; терпкие капли вина мешаются с солёной кровью; вянет, не успев доцвести, лаванда; падают на пол бусы из костей мёртвого самшита, – а я смеюсь. Ай-яй, горячо! До отчаяния. До абсурда. Неумение жить, как все.       На золотистой коже румянец – нездоровый, лихорадочный. Чёрные волосы растрёпаны, как грива багряноземельского льва, здесь уж я постаралась. Солнце заходит, оно светит прямо в окно, прямо мне в глаза. Закатное пламя! Да, именно так и надо, только… - Нет! – выпалила я, когда любимый добрался до особо горячей точки. – У тебя изрезаны руки! - Что же, придётся обойтись без них.       Рамиро всегда находит выходы, будь то любовь или война. И сейчас нашёл. А я даже не нашла сил прикусить губу. И зачем? Незачем заботиться о репутации, которой нет и никогда не было.       Солнце светило прямо в глаза, и пришлось опустить взгляд на любимого. Кровь! Всё-таки кровь… Всё-таки порез на скуле снова открылся.       Я встала и сбросила платье через голову. - Так лучше, – сказала я, опускаясь рядом с ним на ковёр.       Пару секунд спустя на ковре уже лежали котта и нижняя рубашка Рамиро. Кровь засыхала неопрятными бурыми пятнами на синем – возможно, моё платье уже никогда не отстирать, но об этом здесь и сейчас я думала в последнюю очередь. Расшнуровать штаны пришлось мне, чтобы любимый лишний раз не повредил ладонь: кровь всё ещё не остановилась, а ему, быть может, уже завтра придётся держать меч. И всё-таки насколько у меня обострилось обоняние: я различаю запах засыхающей крови, его не перекрывает ни запах свежего пота, ни вербеновые духи, и всё это смешивается в мощнейший аромат желания. Вокруг города, быть может, сейчас замыкается кольцо осады, а мы наслаждаемся друг другом на полу и смеёмся. До отчаяния. До абсурда.       Едва восстановив дыхание, муж сказал: - Что ж, надо привести себя в порядок. Наверняка сейчас объявят какой-нибудь совет, и я на него пойду. Хочу посмотреть на рожу маршала Придда. - Я тоже, – улыбнулась я. - На Совете Мечей жёнам герцогов быть не положено. Но, думаю, на ангелов-хранителей это правило не распространяется.       Как в воду глядел. Мы только и успели, что смыть кровь да одеться, как постучался слуга и сообщил, что нас ждут в гостиной. Там ждал немолодой рыцарь, который, едва завидев нас, постным голосом объявил: - Эр Рамиро Алва, герцог Кэналлоа и Повелитель Ветра, должен по праву чести явиться с женой на Полный Совет. - Эр Рамиро Алва по праву бесчестия должен выпить, – хрипловато отозвался тот и взял у торопливо подбежавшего пажа бокал кэналлийского.       Оказывается, меня тоже ждали, и даже не на правах ангела-хранителя. А на Придда посмотреть было действительно забавно. Медуза сменила цвет на серый. Когда он только успел? - В связи с численным превосходством сил противника, – начал он красивым, хорошо поставленным голосом сразу после того, как король объявил Полный Совет открытым, – сражение было проиграно.       Я опустила глаза, как и подобает благородной эрэа: смотреть на маршала Придда не хотелось до тошноты. А вот Её Величество Бланш Ракан пристально смотрела на Эктора, и кое-что в её взгляде мне показалось очень знакомым. Это был взгляд шлюхи. Я знаю, о чём говорю, мне довелось повидать немало шлюх. Но, вопреки досужим сплетням о «трактирной девке из Фрамбуа», сама себя я никогда не продавала. Правда, и вопреки балладам придворных менестрелей, одну ночь в своей жизни я действительно была шлюхой. Поднимаясь в комнату вместе с дерзким черноглазым герцогом, я не могла не думать о том, что он заплатит. И утром он заплатил – столько, что мог бы купить весь трактир. А я смотрела на это, как будто чужими глазами. Чёрной дырой во лбу звезда – Жизнь превращается в чудеса.       А Её Величество, наверное, и не знала чудес в своей жизни. Породистая, хорошо подготовленная шлюха. Она любит Придда – если любит вообще хоть кого-то – и спит с королём. И она очень волнуется, неотрывно глядя на маршала. - Однако надорские стрелки имеют преимущество на стенах… – тем временем продолжал герцог Придд говорить об осадном положении. - Надорские стрелки имеют и неоспоримое преимущество в поле, – вставил герцог Окделл, не дав Придду даже закончить оправдываться. – Разумеется, если их правильно расположить. - При грамотном полководце и обоз с ранеными будет иметь преимущество, – тут же добавил Рамиро, и теперь я с трудом подавила улыбку, глядя, как Спрут в очередной раз меняет цвет. С серого на красный.       Все взгляды были прикованы к Придду. Алан Окделл был в ярости, хоть и старательно сдерживался. Шарло Эпинэ, казалось, был готов вскинуться на дыбы. А Эрнани… он умер. Он смотрит, слушает, перебирает изувеченными пальцами белые чётки, слабым голосом объявляет, кому из Людей Чести дать слово – но он уже сдался, он ни на что не надеется. Король умер. Он был человеком Чести. Честь Кабитэлы опозорена, да что там – опозорена честь всей Талигойи, и не для всех присутствующих здесь слово «честь» значит только соблюдение обрядов и разговоры о «благородной смерти за Великую Талигойю». Повод для благородной смерти представился, но почему-то её никто не ищет. - Я полагаю, разговор исчерпан, – заявил Рамиро и поднялся, нарушая все правила этикета на Полном совете. Взял меня под руку и вышел из зала. - Они будут ещё не меньше двух часов переливать из пустого в порожнее. Потом торжественно пойдут в собор, где кардинал отслужит мессу «О победе над захватчиками», совмещённую заодно с заупокойной. Всё, что нужно было, я сказал, а теперь… Педро, вина!