Узники

Не каждый раз удаётся посмотреть на себя со стороны. И, честно говоря, Томасу совершенно этого не хотелось. Но сейчас, глядя на грязного, заросшего, скрюченного бродягу на полу, он упрямо видел себя самого. К горлу подступил неприятный комок, по телу прошлась волна отвращения. Отвращение к оборванцу, к самому себе, к тем, кто допускает, чтобы другие люди выглядели так. Обогревшись и отъевшись, за последние пару недель в стенах этого дома Томас почти забыл каково это: быть отбросом общества. Но теперь прежние страхи возвращались к нему. Томасу хотелось избить лежащего перед ним человека ногами, вцепиться пальцами в его шею, прогнать, сделать с ним всё то, что другие делали с самим Томасом. «Значит, они тоже чувствовали отвращение?» Всего-навсего отвращение. Оно заставляло их так поступать. Но разве думаешь об этом, когда молишь о маленьком куске хлеба? Единственное, что ты осознаёшь — боль и унижение. И всё время спрашиваешь себя: «Почему? Почему они так со мной?» Томас судорожно глотает воздух, отойдя на пару шагов назад. — Господин, — хрипит бродяга, видимо, ободрённый тем, что Томас не стал его избивать и прогонять, кидаясь проклятиями. — Я ничего не возьму, честно! Господин, прошу, выслушайте… Мне ничего не нужно, я ничего не украл, позвольте мне просто уйти, я больше никогда не вернусь… Позвольте мне… Его глаза были так сильно похожи на глаза Томаса. И парень со злостью стиснул зубы, чувствуя, как внутри закипает ненависть. Ненависть к человеку, который вернул забытые страхи. Нет. Нет, они вовсе не были забытыми, лишь тщательно припрятанными в самом темном уголке подсознания, где медленно гнили. Перед глазами всё поплыло. Не контролируя самого себя, Томас замахнулся и ударил человека перед собой по лицу так, что тот завалился на бок. Слабый. Потому что голодный. Томасу казалось, что если сейчас он изобьёт этого оборванца, то покончит и со своим прошлым. Бродяга же принял удар стойко, вновь поворачиваясь к парнишке, словно избиения давно стали для него привычкой. С широко раскрытыми глазами Томас отошёл на несколько шагов назад. «Чем я лучше тех, кого виню?» Задыхаясь от осознания того, что он точно такой же, как и все люди, прогонявшие его, он наклонился за хлебом, валяющимся на полу, поднял его и кинул бродяге. — Убирайся, — с трудом разжимая зубы, проговорил он. — Забирай чёртов хлеб и больше никогда не возвращайся. — Господин, — ошалевший от странного поведения Томаса бродяга, казалось, не мог подобрать правильных слов. Но затем, уже поднимаясь на ноги и прижимая к тощей груди хлеб, он выдавил ядовитую ухмылку. — Вы не щедрый человек, господин. Быть может, Вы тоже прошли через всё это? — он мелкими шажками отступает к двери. — Да. Эти глаза… как у своих. — Убирайся, — рявкнул Томас, запустив в мужчину первый попавшийся под руку предмет. Когда вор скрылся за дверью, Томас с некой опаской выглянул в окно, наблюдая, как мужчина, пошатываясь, брёл среди этой зимы. В следующий момент перед бродягой стал возникать силуэт. Чуть позже Томас осознал, что это вернулся домой Николас. Плохо. Это очень плохо. Приоткрыв окно, парень стал прислушиваться к разговору, совершенно не замечая холода, ударившего в лицо. — Итак, вор. Кажется, этот хлеб всё-таки принадлежит мне, — уголком губ улыбнулся Николас, покачиваясь с носок на пятки. — Мне его отдали, — промямлил мужчина. — Неужели? И кто же? — Молодой господин… Томас отшатнулся назад, когда поймал на себе пристальный взгляд Николаса. Хотелось провалиться сквозь землю. Парень собрался было закрыть окно и уйти, но почувствовал, что лишён возможности двигаться. Он сделал несколько попыток пошевелить хотя бы рукой, но не смог. Оставалось только смотреть и слушать. — Ты знаешь, как поступают с ворами? — сощурив глаза, спросил у бродяги Николас. И, не дожидаясь ответа, резко взмахнул в воздухе рукой. Раздался страшный вопль, полный ужаса и боли. Кисти рук бродяги, истекая кровью, упали в сугроб. Из обрубков фонтаном брызгала кровь, окрашивая белый снег в алые цвета. Продолжая вопить, мужчина неосознанно махал тем, что осталось от его рук, заливая себя, Николаса и снег вокруг кровью. Но даже сквозь этот крик можно было различить громкий шёпот Николаса: — Если бы молодой господин не отдал тебе еду, то этого бы не произошло. Томас осознал, что никогда не забудет эти слова. И всю жизнь они будут его преследовать. Ведь, если верить Николасу, лишь он один виноват в том, что произошло. Томас не слышал, в какой именно момент его собственный крик начал тонуть во всхлипах мужчины. Его всего трясло, он чувствовал, как по рукам растекалось странное тепло. И он понимал — это кровь. Кровь того вора. Но больше всего Томаса пугала одна-единственная мысль: «На его месте мог бы быть я». Николас рывком запустил пальцы под ребра бродяги. Послышался легкий хруст, из горла вора вырывались булькающие звуки. Николас сжал в кулаке сердце мужчины, словно и не замечая обжигающей крови, стекающей по руке. Вор моментально обмяк и завалился набок, окрашивая снег под собой в алый. «Я… не хочу видеть. Зачем… ты заставляешь меня смотреть?!» Бежать. Только бежать. Закрыть за собой все двери, спрятаться, сбежать. Но Томас не мог даже пошевелиться. Хотя чары Николаса больше на него и не действовали. Парень с трудом поднял трясущуюся руку к горлу, чувствуя, как подступает рвота. Но он понимал, что рвоты не будет — лишь ощущения, которые его организм когда-то запомнил. Ведь он практически мертв. Он считает дни до того момента, когда его сердце перестанет трепыхаться. И ест очень редко, да и то лишь по привычке. В принципе, оно ему и не надо. Голос Николаса, прозвучавший прямо над ухом, казался невообразимо далеким. Томас не мог оторвать взгляда от трупа, продолжавшего лежать перед дверью. — Смотри, мальчик, смотри, — с нескрываемым удовольствием шептал старик. — Он умер из-за тебя. — Я ничего не сделал, — едва слышно пробормотал Томас, заставляя себя закрыть глаза. — Не пытайся оправдать самого себя, иначе никогда не станешь сильным. Я же хочу тебе помочь. Тебе пора привыкать. — К чему? — в отчаянии спросил Томас. — К убийствам? — Ты меченный, — спокойно поясняет Николас. — Аура вокруг тебя говорит о крови, жертвах, смертях. Это судьба, Томас. Из-за тебя будут умирать люди. Будут умирать те, кто захочет тебя убить и те, кто решит тебя защищать. Смерть идёт за тобой. — Я не хочу видеть этого… — Тогда стань безразличен ко всем, кто тебя окружает. Впустишь их в своё сердце — они умрут, — Николас вытер окровавленные руки о белый платок, кинул его на подоконник, поправил воротник рубашки и зашагал по лестнице на второй этаж. — Сожги. Последнее слово Николаса въелось под корку головного мозга, отзываясь неприятной покалывающей болью. Подчинение. Есть приказ, который нужно выполнить. Иначе боль не отпустит никогда. Хотя иногда кажется, что она попросту неизлечима. Но если выполняешь приказ, она ненадолго отступает. Он вышел на улицу, не накинув даже верхней одежды, присел на корточки перед мужчиной и заглянул в пустые широко распахнутые глаза. Почему-то хотелось извиниться. Мол, прости, приятель, что так вышло. Николас бы сказал, что нужно быть сильнее. Томас выдохнул облачко пара. — Не смотри так на меня. Я не виноват в том, что ты выбрал не тот дом, — и всё же голос его дрогнул. Томас мотнул головой, зажмурившись. — Я не убивал тебя. Не убивал… я… не убийца. «Тогда почему на твоих руках кровь?» — ухмыльнулся едкий голосок бродяги в голове парня. — Я ничего не сделал… — выдавил из себя Томас. «Может, в этом твоя проблема?» — Заткнись! Замолчи, замолчи, заткнись! — выкрикнул Уингорд, запустив пальцы в волосы. — Эй, — опасливо позвали из-за спины. Томас резко обернулся. — Разговариваешь с трупом? — Какого черта, Алево? — голос был сорван. Алево долго вглядывался в парня, прежде чем подойти ближе. — Как грубо. А я пришёл тебе помочь. Но, видимо, ты в помощи не нуждаешься. — Не нуждаюсь, — содрогнувшись, отчеканил Томас. — Почему ты не сбегаешь? — неожиданно сменил тему Алево, подходя к трупу и примериваясь: как бы его лучше взять, чтобы не сильно испачкаться. — Что? — Николас ушёл, проход открыт, я мог бы тебя прикрыть. Да ты можешь сбежать в любой момент. Особенно теперь, когда ты увидел кровавую сторону своего хозяина. Я разочаровываюсь. Всегда считал тебя свободолюбивой дворняжкой. — Может, ты путаешь меня с Леоном. — Леон не дворняга, — усмехнулся Алево, мотнув тёмной головой и взвалив труп на плечо, словно тот ничего не весил. — Почему никто из вас даже не попытался сбежать? Это скучно. Если бы я не был привязан к юной мисс Пранлинг, то давно бы ушёл. Здесь воняет смертью. — Я не хочу превратиться в кровавую кашу. — Не попробуешь — не узнаешь, — продолжал хитро щуриться Алево. — Почему ты делаешь это? — уже спокойнее интересуется Томас, стараясь привести себя в чувство. Но тошнота никак не хотела отпускать. Непривычное магическое тепло разливалось по телу, не позволяя ему околеть на морозе, отчего воздух в легких нагревался, что-то царапало горло. — Делаю что? — нарочито удивлённо отозвался темноволосый. — Подталкиваешь меня к побегу. — Разве не очевидно? Хочу посмотреть на твою реакцию, — с этими словами он скрылся на заднем дворе. Оставляя после себя кровавые следы. Опять. Опять Томас стоит перед вечным выбором: уйти или остаться. Выбрать легкий путь или сложный. Раз за разом, сворачивая на какую-либо тропинку, затем вновь приходишь к развилке. Может, чтобы дорога кончилась, нужно пройти сложный путь? Преодолеть все трудности, а не убегать от них. Но что если в конце тропинки нет ничего? Лишь пустота, которая поглотит тебя, как и многих других. Тогда, чтобы оттянуть момент встречи со Смертью, стоит идти по обходному пути. Томас, обхватив себя руками и опустив голову, поплёлся в сторону широких дверей, которые вели в его уютную клетку, пропитанную магией. Снова и снова он выбирает легкий путь. Но впервые он решает остаться, а не уйти. И теперь он понимает, что остаться — не всегда сложно, а уйти — не всегда легко. Томас криво улыбается. В слабости нет никакой силы, слова Николаса бесполезны, а его действия безнаказанны. Поэтому он говорит, что пожелает. И делает, что ему заблагорассудится. «Он хочет, чтобы я стал таким же?» Пустота. Никаких эмоций. Где страх? Волнение? «Где я?.. Что я?.. Я больше не буду слабым. Я не хочу стать им».

***

— Ты веришь в судьбу? Томас усмехается, невидящим взглядом изучая ночь за окном. — Когда мы успели перейти к вопросам веры? — без интереса спрашивает он, скрестив руки на груди. — Не пытайся уйти от ответа таким способом, — тихонько смеётся Рита, залезая с ногами в старое кресло. — Ты всегда задаёшь бессмысленные вопросы, — морщится Томас, разглядывая в оконном стекле тусклое отражение рыжей макушки. — Я и не ищу смысл, дорогой. Просто хочу увидеть твою реакцию, — мягко промурлыкала Рита. Томаса передёрнуло, он поджал губы, судорожно вобрав в легкие воздух. И Рита, разумеется, заметила что-то неладное в гнетущем молчании: — Что-то произошло? — С чего ты взяла? — перед глазами стояла кровавая картина. Пустые, мертвые глаза. Ухмылка Николаса. — Ты стал общительнее. И саркастичнее. — Люди меняются. — Конечно. Вот только… — Я верю в судьбу, — перебивает её Томас, заставляя себя скривить губы в неком подобии дружелюбной ухмылки. Уж лучше вернуться к предыдущей теме. Рита расценивает поведение парня так, как хочется ей самой, затем усмехается и произносит: — Я тоже, — и, не дав Томасу ничего сказать, весело продолжает: — Иногда мне кажется, что быть ведьмой — моё призвание, моя судьба. Знаешь, до того, как меня нашёл Николас, мой полоумный дядюшка основал вокруг меня культ. Они поклонялись ведьмам и колдунам. Я была их талисманом, «кровь от крови древнейших ведьм» — так говорили они. Всё это была дичайшая ложь. И недостатки моей внешности. Всё это длилось годами, представляешь? Пока однажды не выяснилось, что культу нужна жертва. Ведьма, которую сожгут на костре. Та, что «кровь от крови древнейших ведьм»… — Тогда тебя нашёл Николас, — негромко произносит Томас, подходя к креслу Риты и присаживаясь на подлокотник. Как-то он забыл о том, что он не единственный, к кому судьба повернулась задницей. И это сближало его с рыжеволосой. — Ага, — преувеличенно весело ухмыляется девчонка. — Меня заперли в комнате и морили голодом. Иногда мне казалось, что я умру не от огня, а именно от голода… — Зачем ты рассказываешь мне это? — Хочу, чтобы и ты рассказал свою историю, — безмятежно замечает Рита, поднимая на парня глаза. Тот отводит взгляд в сторону, нахмурившись. Рыжая всё понимает. — Не расскажешь. — Нет, — соглашается парень. — Зачем тебе это скрывать? — А зачем рассказывать? — Ну как же? — усмехается девушка, пытаясь заглянуть в глаза парня. — Проникнуться общей атмосферой, понять друг друга? И… принять. — Ты же не веришь в это, — пожимает плечами Томас, наконец, встретившись с серыми глазами девушки. — Нет. Не веришь только ты. Я уже поверила. — Прими меня таким, в чём проблема? — щурится Томас. Рита пытливо смотрит на него, прежде чем заговорить снова. — Уже приняла. — Легко сдалась, — усмехается Томас, поднимаясь с места. Но тут же медленно опускается обратно, когда чувствует, как пальцы Риты хватают его запястье и тянут вниз. — Ты заставляешь меня задумываться о твоём поведении, — замечает парень. — Иногда это полезно, дорогой. — Не привязывайся ко мне, — выдыхает он, освобождая руку. — А может, это ты привязываешься ко мне? — хитро щурится Рита. — Хочешь заговорить меня? — Хочу поцеловать, — с весёлыми искрами в глазах говорит она, наблюдая за тем, как меняется лицо Томаса. — Не думаю. — Сбежишь? — Да, — даже не раздумывая, отвечает Томас. — Я надеялась, что ты это скажешь, — негромко смеётся Рита. — Значит, я в тебе не ошиблась. Знаешь, это так легко. Ошибиться. Ты такой прозрачный, но в то же время это отводит взгляд. Я не могу до конца понять тебя. Что ты скрываешь? — Тайну, — пожимает плечами Томас. — Ты снова немногословен, — вздыхает Рита. — Как поймать момент, когда ты готов издеваться надо мной? — Мазохистка? — Как и ты. Позволяешь другим издеваться над тобой с такой покорностью, что становится жутко. — Это то, что видишь ты. — Я верю своим глазам. И я вижу, что Леон был прав: ты жертва. Только вот пытаешься ещё барахтаться, иногда показываешь оскал. Может, ты просто притворяешься трусом? — Мы говорили о вере, — зачем-то напоминает Томас. — Снова меняешь тему? Думаешь, я не стану возражать тебе? Хорошо, тогда и я поменяю, — Рита поднимается с места, встаёт напротив Томаса и наклоняется к нему. Он чувствует, как её волосы мягко щекочут его кожу, волнами распадаясь по худым плечам. Горячее дыхание, светящиеся азартом глаза. Она присаживается к нему на колени, широко расставив ноги и положив руки Томаса себе на талию. Он сам увёл Риту в поцелуй, чувствуя, как она кусает и терзает его губы. Если бы он только не был лишен эмоций. Если бы только мог почувствовать её. В нём проснулось бы желание. Он чувствует его отголоски. Но Рита отстраняется первая, прошептав на ухо Томасу: — Я собираюсь бежать. Бежим со мной.