Сезон жатвы

Одиннадцатый дистрикт — житница Панема. Эти слова детям в школе повторяют так часто, что Эска давно перестал их осознавать. Но вспоминает в тот день, когда его и Сцин сажают на поезд до Капитолия. Железная дорога идет по насыпи, и даже с такой небольшой высоты дистрикт как на ладони: желтизна полей, зеленые макушки садов и черная нить металлического забора по краям секторов. За стенами поезда гуляет ветер, пригибая макушки колосьев к земле. Поле идет волнами, отчего Квинт, сопроводитель, восторженно восклицает: — До чего же красиво! Словно золотое море! А Эска думает о другом: еда, это море еды. Море хлеба, простых серых буханок, которые он и его семья едят дома, и легких слоеных булочек, тех, что сейчас лежат на столе. Обитатели одиннадцатого дистрикта живут в окружении еды, только не имеют права ее съесть. Среди колосьев — фигуры согнувшихся людей. За ними наблюдают миротворцы, поэтому никто не решается встать во весь рост и посмотреть на поезд, но Эска уверен, что они исподтишка провожают экспресс взглядами. Его отец и брат работают на другом поле, том, что ближе к баракам. Зато Сцин прижимается мордашкой к окну, надеясь разглядеть своих родителей. Сцин тринадцать, это ее вторая Жатва. Она высокая девочка, но очень худая, длинноногая, словно цапля. Эска и сам весит мало и, даже когда поворачивается к Квинту спиной, чувствует его недовольный взгляд. Наверное, тот думает, что ему достались плохие трибуты. Он предпочел бы одного из тех, что работают на сушильне или около молотилки, кого-то покрепче, кто привык орудовать цепом и выглядит повыносливее и попредставительнее. Эске хочется сказать, что на арене не от каждого здоровяка будет польза, но он молчит, не желая портить отношения. От самого Квинта пользы точно не было бы, думал он, исподтишка оглядывая сопроводителя. Тот высокий, но неестественно тонкий, словно у него удалили пару ребер. Эска невольно ждет, что тонкие ноги Квинта подломятся под тяжестью тела. Вдобавок сопроводитель одет очень ярко, в блестящий серебристый костюм и такие же туфли. Веки намазаны гримом того же цвета, а волосы выкрашены в темно-фиолетовый. Так одеваются в Капитолии, но среди жителей дистрикта Квинт выглядит нелепо. Эска смотрит, как в свете электрической лампы костюм сопроводителя вспыхивает крошечными искорками, похожими на отблеск молний. Длинная серьга в ухе покачивается от еле заметного хода поезда. Ее острый кончик выписывает восьмерки, и мальчик следит за ее движением. Не потому, что ему интересно, а потому что нужно на что-то отвлечься. Иначе он просто закричит от страха. *** Даже перед самой Жатвой он так не боялся. Когда сопроводитель вытащил листок с именем Сцин, Эска невольно позавидовал девочкам. Для женской половины трибутов Жатва была окончена. Те, кому исполнилось семнадцать, получили отсрочку лет на пятнадцать — до тех пор, пока на площадь не придут их дети. Эска не боялся, когда Квинт потянулся к хрустальному шару с карточками мальчиков. Их было несколько тысяч — и только на пяти стояло его имя. В этом году отец запретил им с младшим братом брать тессеры. Пять карточек из нескольких тысяч. Меньше одного процента вероятности. Меньше шансов попасть на игры, чем у большинства стоящих рядом. И потому, когда Квинт торжественно назвал имя, Эске показалось, что он ослышался. Несколько секунд царила полная тишина, только слабо гудел ток, бегущий по решетке забора. А потом Квинт повторил громче и нетерпеливее: — Эска Маккуновал! Ему пришлось произнести имя в третий раз, чтобы Эска наконец направился к трибуне: миротворцы оглянулись, и двое из них сделали шаг к нему. В тот миг стыд, что его выволокут на сцену перед всем дистриктом, оказался сильнее страха перед Голодными играми, и он смог самостоятельно подняться по ступенькам. Квинт взял его за плечо. Другой рукой он придерживал Сцин, такую же бледную, как и мальчик. Сопроводитель говорил о величайшей чести, выпавшей на долю этих трибутов. О лаврах, которые они принесут своему дистрикту. Эска не слушал его. Он смотрел на людей, стоявших внизу, и видел в их глазах будущее, свое и Сцин: не бойцы, призванные прославить дистрикт или умереть в бою. Испуганные дети, вот кто они такие. Эске исполнилось шестнадцать лет и восемь месяцев, но он никогда так остро не ощущал себя ребенком, как тогда, стоя на трибуне. В толпе он нашел взглядом маму, но они успели обменяться только коротким взглядом, прежде чем Квинт увел их за кулисы. *** И тогда, и после Эска думал, что Сцин было легче: она младше и она девочка — ей позволено было разрыдаться на плече у близких, показать, как ей страшно. Сам он такого права не имел. Ему отчаянно хотелось вцепиться в руку отца, словно тот мог защитить или хотя бы разделить с ним страх. Но тот не простил бы слабости. Не при младшем сыне. Ашур, избежавший сегодня Жатвы, смотрел на старшего брата со смесью ужаса и восхищения. Он не хотел, чтобы Эска ехал, но уже гордился им. Самыми крепкими были материнские объятья. Мама вцепилась в Эску, будто надеялась его удержать. Она старалась улыбаться, но слез удержать не могла. Отец отстранил ее, неловко похлопывая ее по плечу. Сев рядом, он сунул сыну в руки сверток. — Вот… Я хотел подарить свой нож, тот, что тебе нравится… Но Квинт сказал, что его все равно не позволят пронести на арену. Так что возьми. Гостинец. Эска заглянул внутрь бумажного пакета, из которого пахнуло сладким ароматом лета и солнца. Сверток был полон желтых слив, крупных и чистых. Одно время Эска работал на сборе слив, но сам их никогда не пробовал. Сливы можно было купить только в государственной лавке, и по высокой цене. Отец, должно быть, потратил на них все деньги, что припас на вечернее пиршество — когда еще думал, что они вернутся с Жатвы всей семьей. — До арены они, конечно, не доживут, — с фальшивой бодростью произнес отец. — Но ты можешь полакомиться ими в дороге. — Спасибо. Эска хотел бы сказать ему намного больше, но боялся, что тогда он все же заплачет. *** Пакет со сливами лежит в его купе, на кровати. Возвращаясь вечером, Эска разворачивает хрусткий пакет. Запах слив теперь кажется загустевшим и тяжелым. Он напоминает о дистрикте, о садах, пропитанных ароматами, которые въедаются в кожу и одежду. Одиннадцатый дистрикт, раньше казавшийся клеткой, теперь выглядит уютным и защищенным. Домом. Эска достает одну сливу и надкусывает. Есть не хочется: Капитолий не поскупился на еду для трибутов, и они со Сцин порядком опустошили стол. Впервые за свою жизнь Эска сыт до отвала. Но сладкие сливы — слишком большое искушение. Тишина вагона невыносима, и он включает телевизор, встроенный в стену купе. По капитолийскому каналу показывают Жатву. Пленки уже смонтировали, и сейчас на экране урезанная версия отбора: оглашение имен и выход трибутов. Первый и второй дистрикты: рослые крепкие ребята, которые рвутся участвовать в Играх. В первом дистрикте вместо отобранных юноши и девушки вызываются добровольцы. Эска смотрит на них пристально, запоминая лица, горящие нетерпением и хищным предвкушением. Рядом с такими людьми невольно чувствуешь себя добычей. Во втором дистрикте добровольцем вызывается только девушка, юноша-трибут остается тот же. В сравнении с предыдущими соперниками его лицо кажется неожиданно добрым. Даже на экране видно, что он высокий и очень сильный, мышцы бугрятся под рубашкой. Но у него в лице есть что-то невинное, нижняя губа по-детски пухлая. К такому человеку можно испытывать только симпатию, и Эске приходится напомнить себе, что этот человек — соперник, который попытается убить его на арене. Трибуты из остальных дистриктов ничем не выделяются, кроме тех, что из Четвертого: они ненамного уступают в силе и подготовке ребятам из первого. Именно эти три дистрикта чаще всего становятся победителями на Играх. Для них даже придумали специальный термин: профи. На их фоне остальные — всего лишь ягнята на бойне. После Жатвы комментаторы переключаются на обсуждение прошлых игр. Демонстрируют красочные фрагменты, самые удачные сцены, то, что запомнилось зрителям. На записи с шестьдесят четвертых игр в финальной битве сходятся два профи. Оба сильные и крепкие, они не желают друг другу уступать и дерутся почти до беспамятства, пока одному из них не удается повалить противника на землю. Победитель бьет его камнем до тех пор, пока голова соперника не превращается в кровавую кашу. Выстрел из пушки означает, что тот уже мертв, но победитель по инерции наносит еще несколько ударов, прежде чем отбросить в сторону свое орудие, испачканное кровью и ошметками мозгов. Он поднимается, глядя в камеру и улыбаясь. У юноши красивое лицо, отчего происходящее кажется еще более страшным. Эска откладывает надкушенную сливу. На самом деле все, о чем он может сейчас думать, — как удержать в себе съеденную пищу. Он думал, что был достаточно напуган до этого, — но прежний страх ничего не значит по сравнению с ужасом, который окутывает его сейчас. Все это взаправду. Голодные игры — это реальность. Через несколько дней, он так же может лежать на арене, пока профи с камнем наперевес будет долбить по его черепу. Сил смотреть больше нет. Эска выключает телевизор, быстро раздевается и заползает под одеяло. Кровать чуть заметно покачивается в такт движению, темнота обволакивает теплым одеялом. Закрывая глаза, он видит разможженное лицо прошлогоднего трибута и лица своих соперников, тех, кого запомнил. Эсеке кажется, что он не сможет заснуть, но разморенное едой тело отключается почти сразу. Последняя мысль, которая его посещает: а ведь Сцин теперь тоже мой соперник. Придется расправиться и с ней, если он хочет выжить. *** Атмосфера соперничества пронизывает Капитолий. Даже трибуты из одного дистрикта держатся обособленно и не заговаривают друг с другом лишний раз. Сцин испуганно жмется к Эске, но их разделяют сразу по прибытии и передают в руки стилистам. — Они сделают тебя привлекательным, — поясняет Квинт, подводя Эску к невысокой смуглой женщине, у которой в ушах столько сережек, что мочки оттягиваются вниз. — Привлекательным? Я думал, что для игр прежде всего надо быть сильным. Квинт с терпением, показывающим, что он уже не раз это говорит, объясняет: — На арене побеждает не только тот, кто сильнее и быстрее всех, но и тот, у кого есть спонсоры. А чтобы их привлечь, ты должен выглядеть не как замарашка-земледелец. Его холеные пальцы касаются подбородка Эски. — Ты симпатичный мальчик, но твоя внешность нуждается в доработке. Все равно, что драгоценный камень в шлифовке. Стилисты поработают с тобой — и может, ты станешь достаточно привлекательным, чтобы кто-то пожелал стать твоим спонсором на арене. Эска в этом сомневается. Стилисты трудятся несколько часов, заставляя его вытерпеть множество процедур, иногда смешных и нелепых, иногда унизительных. Как, например, удаление лишних волосков с груди. — Это совсем не дело, — неодобрительно говорит Сакса, которую Квинт представил как личного стилиста. — Волос немного, но смотрится это так некрасиво… Когда вы, мальчики, становитесь мужчинами, с вами много хлопот. Она рывком дергает восковую полоску, которую приклеила на грудь. Кожу словно жжет огнем, но Эска заставляет себя терпеть. — Совсем другое дело, — одобрительно замечает стилист. Она подводит Эску к большому зеркалу, чтобы тот мог на себя взглянуть. Сакса не предлагает ему никакой одежды, но, похоже, он единственный, кого смущает нагота. После всех процедур Эска еще больше похож на мальчишку. Шестнадцатилетние в Одиннадцатом дистрикте считаются взрослыми, но сейчас в зеркале отражается худой — можно ребра пересчитать — мальчишка. Сакса уложила волосы так, что спереди они падают густой челкой, и ребенок в зеркале смотрит из-под нее, сверкая глазами, словно перепуганный зверек. Эске кажется, что ни один спонсор не станет связываться с таким недокормышем, чьи шансы на победу стремятся к нулю. Однако Квинт доволен. — Теперь с тобой можно работать. Сакса творит чудеса. Сопроводителю вкусы капитолийцев ближе, и Эска решает, что ему виднее. Сам он проголодался за то время, что провел в руках стилистов, и сейчас его занимает только еда. Он и Сцин налегают на деликатесы, поданные к столу. В сидящей напротив девочке Эска с трудом узнает замухрышку, приехавшую вместе с ним. Кто бы ни был ее стилистом, он хорошо постарался, чтобы превратить ребенка из дистрикта в очаровательную девчушку. — Отлично выглядишь, — говорит Эска, стараясь подбодрить ее. Сцин несмело улыбается и касается забранных в причудливый узел волос. — Ты тоже. Мне нравится твоя татуировка. По требованию Саксы Эске нанесли на правое плечо рисунок из переплетающихся линий. Они обхватывают бицепс наподобие браслета. Татуировка побаливает, но Сакса заверила Эску, что за пару дней шрамы заживут. — Моя стилист решила, что это придаст мне индивидуальности. — А мой хочет раскрасить мою кожу золотым для вечернего выступления. — Похоже, мы будем роскошны. Этот разговор разбивает ледок между ними, и они смеются с облегчением. *** Вечером, когда начинается церемония, их уверенность в себе исчезает. Они стоят за кулисами и смотрят, как колесницы, запряженные парами лошадей, провозят их соперников до Круглой площади. До сих пор одежда, которую дали им стилисты, казалась Эске роскошной до нелепости: тонкая золотая ткань, которая блестит, словно пшеница. Но в сравнении с некоторыми трибутами они одеты скромно, даже бедно. Трибуты из Первого почти обнажены и усыпаны мельчайшими камушками. Девушка держит голову гордо, в своей сияющей наготе она похожа на статуэтку. Эска помнит ее имя — Сапфира. Оно ей очень подходит. Толпа ликует, глядя на ее и ее спутника. На трибутах из Второго одежда, стилизованная под форму миротворцев. На большом экране показывают юношу-трибута, ему форма к лицу. Только само лицо слишком доброе для профи. Эска напоминает себе: доброта — прекрасная маска. На одной из игр победителем стал мальчик, который прикидывался большим добряком. Он даже помог выжить нескольким трибутам послабее, делился с ними едой и оружием. И прикончил их, когда не осталось других соперников. Постепенно проходят и другие пары, поражая воображение искусными костюмами. Оглушенный ревом толпы и ослепленный пышностью церемонии, Эска запоминает только трибутов Восьмого. На них невообразимые наряды из метров струящейся ткани, текучей, словно вода. К тому времени, когда объявляют их выход, мальчик убеждается, что они ничем не выделяются. Простенькие костюмы не дадут публике их запомнить. Квинт подталкивает своих воспитанников к колеснице. — Сейчас ваша очередь. И улыбайтесь все время, никто не любит бук. Эска встает на повозку и помогает забраться Сцин. Ее кожу все же выкрасили в золотой, и теперь девочка напоминает Сапфиру: та же неестественная красота и хрупкость драгоценной статуэтки. Толпе задумка стилиста по вкусу. Кто-то выкрикивает имя Сцин. Пока повозка пробирается между рядами, Эска смотрит на собравшуюся толпу. Сколько же их… На уроках им всегда говорили, что Капитолий не так велик, как дистрикты, но сейчас не видно конца человеческой массе. Глядя на них, веселых и сытых, сложно поверить, что где-то есть другая жизнь. Великолепие нарядов и причесок ослепляет не меньше, чем электрический свет ламп и вспышки аппаратуры. Эске хочется прикрыть глаза, но он заставляет себя стоять прямо и даже улыбается, как велел Квинт. Заключительная часть церемонии проходит на площади. Пока президент произносит прочувствованную речь, Эска смотрит на экраны, прикрепленные высоко на зданиях. Уже сейчас можно видеть, кому отдают предпочтение. Конечно, самый большой фурор произвели трибуты Первого, камера то и дело возвращается к Сапфире, такой довольной, словно она не стоит обнаженной перед многотысячной толпой. Пару раз камера соскальзывает на повозку Одиннадцатого: похоже, не только Эска заметил сходство образов Сапфиры и Сцин. Операторы играют на контрасте, показывая то Сапфиру, напряженную, как готовая к прыжку кошка, то Сцин, похожую на хрупкий колосок. Когда они въезжают в Тренировочный центр, Квинт подхватывает девочку на руки и осторожно ставит на землю. — Ты просто красавица! — Да, — вторит ему Сакса. — Ты очаровательна. Жаль, что мне не пришла в голову идея с раскраской, — добавляет она с толикой сожаления. Сопроводитель и стилисты склоняются над Сцин, словно заботливые родители. И хотя Эска не нуждается в их заботе, ему становится обидно. Он уходит до того, как они перестанут восторгаться девочкой. Луций, один из помощников Саксы, провожает его на одиннадцатый этаж. На выходе он хлопает Эску по плечу. — Ничего, ты еще покажешь себя. Организаторы смотрят не только на красоту, но и на способности. Так что покажи им, ладно? Из-за писклявого капитолийского акцента слова сочувствия звучат насмешкой. *** В капитолийской мягкой кровати отлично спится. Эска просыпается полностью отдохнувшим и некоторое время лежит, глядя в огромное окно. Солнце заливает лучами Капитолий. Небоскребы и острый шпиль башни вдалеке делают город ненастоящим, словно вырезанная из картона игрушка. Эска хотел бы прогуляться по этому кукольному городу, но трибутам не позволяют покидать пределы Тренировочного центра. Считается, что у них и так много дел. За завтраком становится ясно, что Квинт делает ставку на Сцин. Трибуты из Одиннадцатого так редко оказываются в центре внимания, что сопроводитель рад даже малой его толике. — Нужно будет подновить краску. Сделать ее не такой яркой, но чтобы твоя кожа имела золотистый оттенок. — Тогда на арене ее будет проще заметить, — говорит Эска неожиданно для себя, и все оборачиваются с таким видом, словно забыли о его присутствии. Эска поясняет: — Вы привлечете к Сцин внимание противников. Даже если открытым останется только лицо, яркое пятно будет отличной мишенью. Девочка бледнеет. — Что ж, — говорит Квинт неуверенно, — пожалуй, это так. Похоже, ты более-менее готов к арене? Он говорит это только из вежливости, Эска уверен. Сопроводитель видит перед собой неспособного к бою трибута. Некрасивого и даже без изюминки. Квинт говорит с Эской, но смотрит сквозь него. Возмущение придает Эске храбрости. Ему хочется ответить резко и хлестко, чтобы стереть с лица Квинта равнодушно-участливое выражение. Но вместо этого он говорит тщательно выверенным тоном: — Может, я готов больше, чем вы думаете. Выходя из комнаты. Он чувствует пристальные взгляды всей команды. И хотя ему все еще страшно, Эска дает себе слово: как бы тяжело не пришлось на арене, без боя он не сдастся. Это будет назло не Квинту, а собственному страху. *** На общей тренировке он рассматривает своих соперников подробнее, особенно профи. И высокие же они… Эска едва достает макушкой до плеча самому низкому из них. Кто-то из профи смотрит на него полупрезрительно и демонстративно направляется к зоне с тяжелым оружием. Запугивание противника — самый распространенный прием. Сцин ходит за Эской хвостиком, но тот оставляет ее одну и направляется к секции метательного оружия. Это, пожалуй, единственное умение, которое может ему пригодиться. В Одиннадцатом дистрикте не бывает оружия, запрещено держать его дома, но отец тайком учил Эску и Ащура метать нож в стену. Мастерство никуда не исчезло. Эска легко поражает десяток мишеней, и инструктор впечатлен. — Попробуй это, — предлагает он, протягивая метательные звезды. — На арене бывает разное оружие. Держать в пальцах плоский предмет вместо рукояти непривычно, к тому же они чуть легче, чем ножи, которые Эска метал до этого. Тренер показывает, как нужно бросать звезды, чтобы при этом не порезаться об острые лучи. Первая звезда уходит в «молоко», но Эска быстро приноравливается к новому оружию. Может, ему не хватает силы профи, но он сможет убить их на расстоянии, если достанет оружие. — А ты опасный противник. Голос за его спиной звучит неожиданно. Позади стоит трибут из Второго. Для своего веса он движется достаточно тихо, раз Эска не заметил его приближения. Он улыбается дружелюбно, глядя на мишень. — Ударить с такого расстояния… Ловко. — Профи мог бы лучше. Ответ звучит резко, Эске не нравится ни тон, ни улыбка трибута — такая, словно они друзья, встретившиеся на улице. Но он не обижается. — Мог бы, — признает он весело. — Но не таким маленьким предметом. Скорее уж этим. Он машет рукой, указывая на соседнюю секцию, где профи из Четвертого заносит для удара тяжелое копье. Две пронзенные мишени уже валяются на полу. Эска не знает, как себя вести с этим парнем. Он скользит взглядом прочь и замечает, что остальные трибуты следят за ними, многие исподтишка, а двенадцатилетний мальчик из Восьмого — открыто, изумленно тараща глаза. Эска понимает, что выглядят они вызывающе: трибутам не запрещают общаться друг с другом, но раньше это никому и в голову не приходило. Он не знает, как себя вести, и оттого смущается и злится на парня, привлекшего к нему столько внимания. А тот, похоже, не замечает ничьих взглядов. — Я Марк Аквила, из Второго. Эске кажется, что парень сейчас протянет руку, но тот только смотрит. — Ты из Одиннадцатого, я помню. Эска Маккуновал. Не знал, что в Одиннадцатом готовят профи. — Я не профи. — Но справляешься не хуже. Он берет одну из метательных звезд и внимательно рассматривает. — Странное оружие. Никогда с таким дела не имел. На арене у тебя будет преимущество. — Не боишься, что одна из них полетит в тебя? — Рано или поздно чей-то удар да прилетит. Марк кидает звезду в мишень, но неудачно, слишком сильно. — Это оружие не для тебя, — говорит какой-то юноша, подходя к ним. — Слишком маленькое. Он оборачивается и смотрит на Эску. Тот сразу вспоминает это изящное, немного женоподобное лицо. Сервий Плацид из Второго дистрикта, победитель прошлых Игр. Человек, переживший всех соперников. — Обмениваешься опытом, Марк? Или выведываешь секреты? Юноша улыбается Эске, но в этой улыбке ни капли дружелюбия, только пренебрежение. Марк торопится представить их друг другу. — Сервий, это Эска Маккуновал из Одиннадцатого. Плацид оглядывает Эску оценивающе. Наверное он ждет, что мальчик опустит взгляд, но тот вскидывает подбородок и смотрит в упор. В жизни Сервий еще красивее, чем на экране. Во время прошлых Игр у него было много спонсоров, которые помогли ему выжить на Арене, но Плацид доказал, что отличается не только красотой. Казавшийся изнеженным юноша прекрасно владел оружием. Темные глаза Плацида обращаются к мишени, он сводит тонкие брови в притворной озабоченности. — Неплохо. Очень неплохо для мальчика из сельскохозяйственного дистрикта. Он кажется немного удивленным и очень заинтересованным. — Тебя учил этому твой ментор, Эска? — У меня нет ментора, — отвечает тот нелюбезно. — Значит, у Марка все еще есть шансы? Он быстро касается плеча своего трибута. Тот, в отличие от Плацида, смотрит смущенно. Ему явно не нравится тон ментора и его взгляд — словно на вещь. Плацид с радостью убил бы меня сейчас, думает Эска. Если бы мог, и если бы это повысило шансы Марка на победу. Плацид наклоняется к своему трибуту, но Эска все равно слышит его отчетливый шепот: — Не сближайся со своим противником. Это не пойдет тебе на пользу. — Мы просто поговорили, — огрызается Марк, и пальцы Плацида впиваются в его плечо. Секунду они смотрят друг на друга, один со смущенным вызовом, другой — требовательно. Марк опускает глаза первым, и Сервий отпускает его. Он уходит, больше не глядя ни на кого. Марк кивает Эске. — Увидимся. — Увидимся, — эхом откликается Эска. Увидятся, конечно. На арене будет трудно друг друга избежать. *** Поздно вечером Эска возвращается из тренировочного центра. Остальные трибуты уже разошлись по своим этажам, и у лифта стоит только Марк. При виде него Эска замедляет шаги. Он думает, не вернуться ли ему в спортзал и переждать, пока Марк не уедет. Но бегство будет выглядеть до невозможного глупо, к тому же Марк его замечает. Он снова улыбается, а за его спиной расходятся дверцы лифта. Эска прежде всего замечает форменный комбинезон безгласых, местных слуг и рабов. И только потом — капли красного на нем. Он еще не понимает, что происходит, а мозг уже посылает сигнал тревоги. Предупредить Марка он не успевает, но тот, видимо, понимает все по его лицу. Время для Эски замедляется, кажется, что Аквила оборачивается невозможно долго. Быстрей, хочется его поторопить. Ты же не успеешь. И я не успею, понимает Эска, видя, как безгласый вскидывает руку с зажатым в ней ножом. Острие направлено под лопатку Марка. Но трибутов Второго не зря называют профи. Эска успевает подумать, отреагировал бы он сам так четко, не растерялся бы, увидев блеск ножа в опасной близости от своего тела. Марк не успевает перехватить нож, только подставить руку, чтобы острие не вошло в бок. Лезвие вспарывает кожу. Безгласый выпадает из лифта и бросается на Марка. Скорее всего, он видит свидетеля, но не принимает Эску всерьез или хочет заняться им после того, как расправится с более сильным противником. Этот лишенный языка — сильный мужчина и тренирован не хуже. Профи или нет, Марк моложе, легче и слабее. Он может оказать сопротивление, но Эска вдруг с отчетливой ясностью понимает, что Аквила не выстоит в борьбе против этого человека. И, тем не менее, Марк принимает вызов, берет в захват руку с ножом и пытается ее вывернуть. Он и его противник спотыкаются и падают. Эску охватывает ступор. Он не представляет, что делать в такой ситуации. Как ведут себя капитолийцы, если на них вдруг нападет безъязыкий раб? Охрана, думает он. Или кто-то из тренеров… Но вторые ушли, а первых он ни разу не видел. Наверное, здесь есть камеры, через которые наблюдают за трибутами, но пока помощь придет, бой будет кончен. Эта мысль подстегивает Эску, и он вихрем бросается обратно в спортзал. Дерущиеся не замечают этого: безгласый прижимает Марка к полу и пытается сжать руками его горло. Получается плохо: мальчик, как может, сдерживает его руки. Перед лицом Марка — оскаленный рот безгласого, отчаянные глаза. Мышцы рук ноют от напряжения и понемногу слабеют. Чувствуя это, безгласый с утроенной силой стискивает пальцы в последнем порыве задушить врага. В глазах Марка скачут красные пятна — и вдруг ему в лицо брызжет настоящим красным, жидким и горячим. В глазах безгласого — изумление и обида. Он отпускает Марка и хватается за горло, пальцы успевают пробежать по твердому клыку метательной звезды, прежде чем жизнь покидает тело. Кровь хлещет из перебитой артерии, но безгласый этого уже не ощущает. Он лежит рядом с Марком, его глаза смотрят мимо трибута. Одежда Марка теперь тоже в крови. Он касается намокшей ткани на груди и оборачивается. Эска стоит в дверях тренировочного зала, слишком далеко, чтобы разглядеть выражение его лица, но достаточно близко, чтобы заметить метательные звезды у него в руках. Он прихватил несколько, и одну до сих пор держит наготове. Он мог бы и меня убить, думает Марк. Я сейчас легкая добыча. Но мысль не трогает его по-настоящему, он чувствует слабость и усталость. Эска идет к нему. Молча бросает звезды на пол и протягивает Марку руку. Тот хватается за нее с благодарностью. Когда он встает, ноги скользят в натекшей луже крови, и Эска подставляет плечо. — Порядок? — спрашивает он, и Марк машинально отвечает: — Порядок. Хотя оба они не в порядке, обоим кажется, что все это сон. Слишком быстрой и невероятной была битва. — Ловко ты его, — замечает Марк. — Ага. Эска мог бы сказать, что он сам не ожидал такой меткости, но ему приходится молчать: в горле копится горечь, подкатывает тяжелый комок. Я убил человека, думает он. Я впервые убил человека. Перед глазами Эски снова встает сцена: росчерк летящей звезды, бьющий из артерии фонтанчик крови, когда металл врезается в тело, и чувство ликования, ощущение победы. Но сейчас ликования нет, наоборот, при одном взгляде на мертвое тело становится тошно. Марк обнимает его за плечи, прижимая к себе, и Эска его не отталкивает. Сейчас он нуждается в тепле Аквилы. В тепле любого человека, который разделит с ним этот кошмар. Двери лифта распахиваются снова, и мальчишки резко оборачиваются на звук, готовые дать отпор хоть десятку нападающих. Но из лифта выходят миротворцы. Старший из них хватает Марка за плечо. — Ты ранен? Нет? Вы оба в порядке? — Мы в порядке, — отвечает Марк за обоих. — Это его кровь. Он набросился на нас… Но его уже не слушают, миротворцы переворачивают тело. Один из них осторожно дергает засевшую в плоти метательную звезду, что снова вызывает кровотечение. Тот же человек, что спрашивал их, подталкивает мальчиков к лифту. — Поднимайтесь наверх. Эй, проводите трибутов. Они входят в лифт вместе, все еще держась друг за друга. Но на втором этаже отправленный с ними миротворец осторожно расцепляет их руки. — Спасибо, — сипит Марк. Горло начинает болеть, слово дается ему с трудом. — Ты мне жизнь спас. Эска не думал об этом в таком ключе, но машинально откликается: — Всегда пожалуйста. На этот раз он даже отвечает на улыбку Марка. *** — Как хорошо, что есть записи с камер слежения! Квинт не может усидеть и мечется по комнате. — Такой материал! Трибут останавливает мятежника! Трибут спасает своего соперника! Он произносит эти слова медленно и со вкусом, будто цитируя газетные заголовки. На Эску все это не производит впечатления. Он сидит на диване, по одну сторону от него — Сакса, по другую — врач. В медицинской помощи Эска не нуждается, но успокоительное доктор ему предложил. Капли с резким запахом действуют сразу, и Эска уже плывет на волнах дремоты. С большим удовольствием он сейчас лег бы в постель и забылся сном, но Квинт и стилисты жаждут услышать подробности. Как он убил безгласого? Почему спас соперника? Давно он пользуется метательным оружием? Это так оригинально! Глаза у всей команды горят предвкушением. Без сомнения, эта история привлечет к ним пристальное внимание. — Что он вообще там делал? — спрашивает Эска. Его сопроводитель небрежно машет рукой. — А... Наверное, пытался сбежать. Этим предателям только дай возможность.. Новость кажется Эске неожиданной. В Панеме есть предатели? — Собственно, все безгласые — мятежники. Им отрезают язык в наказание за измену. Квинт удивленно качает головой. — Не знаю, чего им не хватает. А этот был особенно диким. Все-таки тут плохая охрана, — заканчивает он возмущенно. — Ты мог пострадать! Он пристально смотрит на Эску, врач качает головой. — Он не ранен. Сопроводитель берет Эску за плечо. — Я горжусь тобой. Мы сможем использовать эту историю тебе на пользу. И то оружие, которое ты использовал... Никогда такого не видел. Метательные звезды — это так... — Так оригинально, — поддерживает Сакса. Она смотрит на Эску, словно уже прикидывает его новый образ. — Мы сделаем их твоей визитной карточкой, — подтверждает его мысли Квинт. — Трибут с индивидуальностью — это хорошо. Эска кивает, не вслушиваясь. Стоит ему прикрыть глаза, как он видит убитого безгласого. Но радости от победы не осталось, только тоска и чувство вины перед погибшим человеком. *** На следующее утро в общей столовой трибуты исподтишка разглядывают Эску. Кажется, даже безгласый прислужник за раздаточным столом не сводит с него взгляд. Может, он осуждает меня за то, что я сделал с его товарищем, думает Эска. Может, я убил его друга. Но я ведь за этим здесь, напоминает он себе. Чтобы убивать. Других трибутов, возражает внутренний голосок. Не людей. Малиновый джем, поданный к завтраку, напоминает Эске кровь, и он отодвигает вазочку подальше. Этой ночью он внезапно проснулся, разбуженный то ли кошмарным сном, то ли своей мыслью: я не буду убивать на арене. Это Эска решил твердо. Он не станет ввязываться в открытый бой, если его не вынудят. Он убил одного человека, и ему это не понравилось. На самом деле можно выжить почти без убийств. Голодные игры не зря так называют. Еды на арене часто в обрез, а профи — плохие добытчики. Многие трибуты из бедных дистриктов лучше приспособлены к выживанию. Отец рассказывал про единственного чемпиона из Одиннадцатого: в тот год арена была полна ядовитых трав и ягод. Победитель сумел протянуть достаточно времени, чтобы пережить своих соперников: кто-то сорвал неправильные ягоды, другие умерли от голода. Чемпион не пролил ни капли крови. Пожалуй, нужно будет заглянуть в секцию съедобных растений, решает Эска, опускаясь за стол. Не стоит пренебрегать шансом на выживание. Кто-то садится рядом, и Эска, еще не обернувшись, знает, что это Марк. — Твой ментор запретил тебе со мной общаться, — напоминает он. — Это было до того, как ты спас мне жизнь. Марк немного сипит, на шее у него следы от пальцев безгласого. — Теперь тебя не выпустят на Арену? — Ни за что не пропущу развлечение из-за пустяковой царапины. Он не дает Эске ответить и с ходу произносит: — Спасибо. Эска заслужил благодарность, но она не радует. — Подожди благодарить. Может, следующая звезда полетит в тебя, — повторяет он сказанные раньше слова. Улыбка Марка меркнет. — Может быть. Сервий был прав, для парня из Одиннадцатого ты неплохо подготовлен. Вы ведь занимаетесь сельским хозяйством? — Одиннадцатый дистрикт — житница Панема, — мрачно цитирует Эска. — Да уж, у вас слово «жатва» звучит дурным каламбуром. — Вас тоже привозят, как продукты к столу. — Скорее уж как поросят на бойню. Эска вспоминает, что катакомбы под ареной в дистриктах называют Скотобазой. Здесь, в Капитолии, для них существует более красивое название — Стартовый комплекс. — Вроде у вас, профи, попасть на Игры — почетно. Марк качает головой. — Не для меня. Я бы не хотел умирать. — На твоем месте я бы говорил потише. Эска кивает на миротворца, замершего у двери. — Ты же помнишь, что делают с недовольными? — Да, ты показал мне вчера вечером. Эска чувствует, что к щекам приливает кровь: слова Марка звучат как оскорбление. Тот старается перевести все в шутку: — Пожалуй, сам Президент приедет, чтобы тебя поблагодарить, как ты думаешь? — Еще бы. Я теперь важная персона. Марк смеется: — По крайней мере, это была хорошая тренировка перед Играми. Он осторожно касается синяков на шее и морщится. — Лучше бы нас заставляли охотиться на мятежников, — говорит Эска. — Как раньше охотились на зверей, — соглашается Марк. — И отпустить тех, кто сможет убежать. — Куда может убежать мятежник? Марк наклоняется к нему и тихо произносит: — В Тринадцатый дистрикт. Думаю, этот безгласый тоже надеялся попасть туда. —Тринадцатый разрушен. Эска помнит репортажи из тринадцатого, которые показывают каждый год перед Играми: пустующие здания, заросшая сорняками площадь, изрешеченная пулями мостовая. — Все так думают,— продолжает Марк. — Но некоторые говорят, что жители Тринадцатого все еще там, ушли в подземные бункеры. — Если это так, почему их до сих пор не выкурили? — Это нелегко. Ты ведь помнишь, чем занимался Тринадцатый? Ядерное оружие. Может, Капитолий просто не решился их тронуть? Эска все равно не понимает. — Тогда зачем Капитолию врать? — Наверное, потому что Президенту это выгодно. Если в остальных дистриктах узнают, что Тринадцатый смог выторговать себе свободу… — …то и остальные поднимут бунт, — заканчивает Эска. Он не верит в существование подземного дистрикта, но понимает, что Марк прав: сумей его жители выжить, Капитолий в этом ни за что не признался бы. Сообщить об этом — все равно, что расписаться в том, что и власть Президента можно свергнуть. А раз капитолийцы этого боятся… Боятся. Вот оно. Они боятся бунтов. Потому что не уверены в своих силах. Большинство миротворцев — выходцы из дистриктов. Армия Капитолия состоит из рабов. Даже если миротворцы останутся верны своим хозяевам: что будет с блистательным городом без поддержки дистриктов? Все, что видит здесь Эска, — это плоды их труда. Со всего Панема в Капитолий везут одежду, продукты, материалы. Город потребляет, но ничего не вырабатывает сам. Капитолий беспомощен. Эти мысли выстраиваются в мозгу Эски в логическую цепочку за какую-то минуту. Он видит, что Марк внимательно наблюдает за ним и понимает, что Эска потрясен своим открытием. Год за годом им прививали уважение к Капитолию, а теперь оказывается, что они подчиняются тем, кто гораздо слабее их. Но Эска не понимает, чего хочет добиться Марк, делясь с ним своими мыслями. Разве что это ловушка. Покажи, что веришь, — и сам станешь предателем. Поэтому он резко отвечает: — Это все сказки. Подземный дистрикт — надо же такое придумать. Откуда ты вообще об этом узнал? — Кое-кто говорит? — Кто? Уж не твой ли ментор? — Сервий неплохой парень. — Для тебя — может быть. Он же твоя нянька. И всеобщий любимчик: победитель Игр, красавчик. Такой сможет уговорить спонсоров на все. Почему-то эта фраза ранит Марка, он тоже отвечает резким тоном: — Думаешь, победой на арене все закачивается? Ты не знаешь, как тяжело приходится Сервию. — Как бы тяжело ни приходилось,— перебивает Эска, — это лучше, чем гнить в земле! Они смотрят друг на друга, и возникшее было дружелюбие рушится на глазах. Наконец Эска встает. — Мне пора на тренировку. До Игр мало времени, я не стану тратить его на сказки. В столовую входит Сакса и машет Эске рукой. Тот уходит, не попрощавшись. Стилист берет его под локоть и тащит за собой. Наклоняясь к Эске, она произносит заговорщическим шепотом: — У нас с Квинтом родилась прекрасная идея! Раз уж ты используешь метательные звезды, почему бы не добавить еще экзотики? Это может значить все, что угодно. Вплоть до того, что они перекрасят его кожу в зеленый. Впрочем, если Арена будет изображать лес, это пришлось бы кстати. — Камы!— произносит она с горящими глазами. И, видя на лице Эски непонимание, добавляет: — Боевые серпы! Разве вы их не используете? — Нет,— терпеливо отвечает Эска. — Мы пользуемся серпами только в поле. — Вот потому это будет символично! Боевой серп и кровавая жатва. Она сияет от удовольствия. — Конечно, времени на обучение мало, но я уверена, что ты способный ученик. Эска ее уверенности не испытывает, но его мнение никого не интересует. *** Эске доводилось помогать в поле, и серп для него — инструмент привычный. Но, как оказалось, убить человека им нелегко. Несколько дней он под присмотром личного тренера отрабатывал удары, пока тот не признал, что Эска владеет этим оружием «недурно для новичка». — Меня больше волнует, поможет ли мне это выжить, — говорит Эска. — За счет экзотичности — возможно. Но не за счет твоего мастерства. Он хлопает Эску по плечу. — Но на индивидуальных показах ты точно всех поразишь. Их сложно чем-то удивить, так что постарайся. — Они и так будут на меня смотреть, — говорит Эска. Квинт и Сакса усиленно занимались рекламой своего трибута. За пару дней история обросла такими деталями, что организаторам точно захочется взглянуть на трибута, в одиночку остановившего мятежника. Эска привык к вниманию со стороны капитолийцев, и выступление перед небольшой группой людей его уже не пугает. Он знает, что покажет: метательные звезды, камы, небольшие акробатические трюки: он потратил полдня, карабкаясь по веревкам в тренировочном зале. Если он может вскарабкаться даже по неустойчивому канату, то и на дерево влезет без труда. Вдруг на Арене будут деревья. Трибуты Одиннадцатого дистрикта идут предпоследним, к тому времени организаторы теряют интерес к показам. Однако когда Эска входит, все замолкают и смотрят на него. Кто-то с любопытством, кто-то оценивающе, а у одного мужчины взгляд неприятный и липкий, словно он видит перед собой не Эску, а Сапфиру. Мальчик называет свое имя и идет к стойке с оружием. Камы и метательные звезды пристроили на виду, нет сомнений, что их приготовили специально для трибута Одиннадцатого. В полной тишине Эска берет пяток звезд и метает их в мишень одну за другой, с разных позиций. На балконе кто-то одобрительно хмыкает. То, как он управляется с камами, производит большее впечатление. Эска слышит удивленное восклицание, когда обезглавливает один из манекенов. Провожают его аплодисментами. На показах Эска был спокоен, но сейчас ноги дрожат, а по спине течет пот. Квинт ждет его у выхода и жадно спрашивает: — Ну что? — Они в восхищении. Лицо капитолийца лучится удовольствием. — Хороший прорыв. Как думаешь, сколько баллов они тебе дали? — Не меньше десяти. Эска почему-то уверен, что это так, и он не ошибается. Вечером объявляют оценки за индивидуальные показы: он набрал одиннадцать из двенадцати. — Не хуже профи! — восклицает Сакса. Такую же оценку получают Марк, Сапфира и Джоэл из Первого дистрикта. Но Эска недолго радуется своему успеху. — Поздравляю,— говорит Квинт. — Подготовка почти закончилась. Завтра интервью, а послезавтра ты наконец выйдешь на Арену. Разве не чудесно? Чудесно для Квинта. Но Эска чувствует, как к нему возвращается страх. За неделю, проведенную в Тренировочном центре, он забыл, зачем его сюда привезли. Как хрюшку на бойню, вспоминает он слова Марка. Их откармливают, как поросят, прежде чем бросить на арену. *** Следующий день самый легкий из всех, но Эска не может перестать думать о том, что будет завтра. Сакса, одевая его, полусердито говорит: — Ты слишком грустный. Улыбнись. Ты должен очаровать публику. — Я и так их очаровал. Женщина берет его лицо в ладони и говорит, глядя ему в глаза. — Ты очень необычный трибут. Я рада, что именно мне довелось с тобой работать. Я знаю, что тебе нелегко. Но пожалуйста, постарайся всем понравиться. Это ради тебя самого. Она разглаживает на его плечах золотистую ткань пиджака материнским жестом. Сквозь маску беззаботной капитолийки проглядывает лицо обеспокоенной женщины, и Эске жаль, что он не сумел разглядеть эту женщину раньше. Сакса целует его в лоб и отпускает. — Иди. Я буду смотреть выступление из зала. Теперь Эске не так страшно. Он спокойно ждет своей очереди за кулисами, следя за выступлениями других трибутов на большом экране. Особенный интерес у него вызывает интервью с Марком. С того разговора в столовой они ни разу не виделись, Аквила уходил из столовой раньше, чем приходил Эска. Ведущий, Цезарь Фликерман, похож на попугая в своем ярко-желтом костюме. Рядом с ним Марк в своем черно-белом выглядит простовато, но элегантно. Цезарь, сияя улыбкой, пожимает трибуту руку и начинает с комплиментов его фигуре. Аквила ведет себя раскованно. Отвечает на шутки, позволяет ощупать свои мускулы. Наконец ведущий делает сочувственное лицо и говорит: — Все слышали о печальном инциденте в Тренировочном центре. Каково это — когда на тебя нападает мятежник? — Что я могу сказать? Он совершил ошибку, выбрав для этого именно наш центр. В зрительном зале смеются. — Но я слышал, что тебя спас другой трибут. Можно сказать, твой враг. — Перед мятежниками мы все не враги, а друзья. Бинго. Теперь симпатии толпы на стороне Марка. Эска понимает, что тот делает то же, что и он сам, — выживает, но все равно ему не по себе от мысли, что Аквила обернул ситуацию себе на пользу. Впрочем, его самого Цезарь встречает с не меньшим восторгом. Он спрашивает Эску, как тому понравился Капитолий, но только для того, чтобы начать разговор, а потом переходит к волнующей всех теме. — На всех произвело впечатление то, как ты расправился с мятежником. Да еще спас своего соперника. Наверное, мало кто решился бы на такое. Почему ты это сделал? — Я испугался, — серьезно отвечает Эска. В зрительном зале тишина, лицо Цезаря принимает забавно-торжественное и понимающее выражение. — Испугался, что этот безгласый сделает за меня мою работу и заберет себе все лавры. Секунда тишины — и зал разражается хохотом. Цезарь радостно хлопает его по колену. Камеры переходят на Марка, тот тоже улыбается и разводит руками. — Какая радость, что он этого не сделал, — говорит Цезарь, вытирая набежавшие слезы. — У тебя очень высокие результаты по индивидуальным показам, Эска. Не намекнешь, как тебе это удалось? Без обид, но трибуты твоего дистрикта считаются э-э-э… — Слабыми, — заканчивает Эска. — Что ж, все, что я могу сказать… Он делает паузу, и люди в зале почтительно замолкают. — Вы ошибались насчет нас. Не нужно родиться в первом дистрикте, чтобы быть профи. С возвышения Эска видит, что Квинт согласно кивает. Цезарю тоже по душе его слова, он тепло пожимает руку Эски на прощание. — Мне нельзя выказывать симпатию,— говорит он драматическим шепотом, который разносится по всему залу, — но я буду за тебя болеть, Эска Маккуновал. Трибут Одиннадцатого занимает свое место в зале и смотрит последние выступления. Марк, сидящий на два ряда впереди, оборачивается и поднимает вверх большой палец. Эска кивает ему: нет смысла избегать друг друга теперь, завтра их отправят на Арену, и уж там-то они рано или поздно встретятся. Если их не найдет кто-то другой. *** Этой ночью им дают поспать мало и поднимают еще до рассвета. Эска чувствует себя разбитым, тем более Сакса даже не позволяет ему умыться, только накидывает на плечи балахон и ведет за собой. Они поднимаются на крышу. Эска здесь впервые, у него дух захватывает при взгляде на лежащий перед ним Капитолий: рассветные лучи окрашивают белоснежные здания в розоватый оттенок, играют на начищенных стеклах. Но он не успевает налюбоваться зрелищем: над ними зависает планолет, из него выбрасывают тонкую, неустойчивую на вид лесенку. Стоит Эске коснуться ступеньки, как руки прилипают к ней. Интересно, думает он, это ради моей безопасности или для того, чтобы я не бросился вниз? Планолет обустроен не хуже комнат в Тренировочном центре. После того, как Эске вживляют в предплечье следящее устройство, он завтракает и принимает душ. Одежду выдают только по прибытии, на Скотобазе. В пакете, переданном организаторами, лежит камуфляжный костюм из плотной ткани. Куртка и ботинки утепленные, вместо футболки — водолазка с длинным рукавом. Эске это не нравится: такая экипировка означает, что на Арене будет холодно. Сакса поправляет воротник водолазки, оглаживает его плечи. — Вот и все, Эска Маккуновал. Сейчас, когда поблизости нет других людей или камер, она снова сбрасывает маску и становится старше и заботливее. В ней есть что-то материнское. Видимо, поэтому у Эски вырывается отчаянное: — Я не хочу туда. — Я знаю. Постарайся выжить. Она целует Эску в лоб и отталкивает от себя. Приятный женский голос объявляет по аудио-связи: — Просим трибутов занять свои места. Эска встает на металлический диск, но не сводит взгляд с Саксы. — Morituri te salutant, — произносит та и тут же переводит. — Идущие на смерть приветствуют тебя. Эске интересно, что означают эти слова, раньше он их не слышал. Может, это девиз первых Голодных игр? Но спросить он не успевает. Сверху опускается прозрачный колпак и отрезает его от Саксы. Он видит, что губы женщины шевелятся, но слов разобрать уже не может. Платформа начинает подниматься.