Холод твоего сердца

Бетонные джунгли никогда не заменят лесов и степей двенадцатого дистрикта. Мир разбился на осколки. Стражники начали постепенно разгонять толпу. Люди вокруг толкались, расходясь по домам. Если эти серые бетонные коробки вообще можно было назвать домами. Я чувствую, будто врастаю в землю без возможности пошевелиться. Китнисс,что же ты наделала? Очнувшись от шока тут же срываюсь с места и бегу к воротам дворца, за которыми была закрыта твоя брыкающаяся фигура. Кисс-кисс, почему все это происходит именно с нами? Задаваясь этим вопросом, я тут же вспоминаю Прим. Ее чистый, невинный, детский облик младшей сестренки, которая всегда давала мне надежду. Надежду на новое будущее. Как Сойка давала надежду народу. И которую я не уберег от последствий революции. Обещал тебе беречь ее. И не выполнил ни одного обещания. Я пойму твою ненависть. Время тянется мучительно медленно, я не знаю что с тобой сейчас происходит и от этого каждый мой шаг- целая вечность. Вечность мук, потери и надежды, что я не потеряю тебя в этой войне. Мои мир разбился на осколки. Я теряю все что мне когда либо было дорого. Как и ожидалось, большая часть оставшегося народа бастуя стояла у ворот. Я так и не узнал, что требовали эти люди. Мысли о Китнисс были громче их голосов. Осталась пара метров и я настигну свою цель. Делаю шаг вперед, но меня тут же жестом руки останавливает пара миротворцев в привычной для них белой форме. Они не произносят ни слова. Трясущимися от напряжения руками достаю из нагрудного кармана пропуск, который мне выдал Плутарх для посещения дворца. Один из миротворцев кивает и забирает его, но почти тут же отдает. - Доступ запрещен. Я не в состоянии произнести ни слова. Со стороны наверное я похож на рыбу, выброшенную на берег. Открываю и вновь закрываю рот. - Мы не владеем этой информацией, - поясняет миротворец, прочитав на моем лице немой вопрос. - Но я должен, ее увидеть! - я не узнаю свой хриплый голос. С каждой секундой ком в моем горле становиться все больше. - Простите, ни чем не можем помочь. Чувствую как во мне нарастает ярость. Рвусь вперед, ударяя голыми кулаками сначала по миротворцу напротив, потом и по подбегающему к нему на подмогу, расталкивая их белоснежные фигуры в стороны. Но тщетно. Их слишком много. Стаскиваю шлем с одного из них и ударяю по Капитолийскому ухоженному лицу. Меня поражает волна боли. Ток. Я сижу на нашем с Китнисс камне на Луговине. Под ногами хрустят еловые шишики. Подняв взгляд, я замираю. Рядом со мной стоит Прим. Ее лицо озаряет нежная улыбка, волосы привычно заплетены в две косы. Она одета как в свой первый день жатвы: парадно белую рубашку, на которой поблескивает брошь сойки пересмешницы и старую юбку Китнисс. Я чувствую, как меня заполняет теплота. Но чувство вины глубоко осело в моем сердце. Падаю на колени. - Прим, прости... я должен был.. Она подносит указательный палец к своим персиковым губам, и я умолкаю. Смотрю с мольбой снизу вверх на умиротворенные светящиеся голубые глаза. Прим! Девочка улыбается и касается губами моего лба. Открываю глаза, от бывалой теплоты не осталось и следа. Суровая зима Панема встретила меня с распростертыми объятиями. На моей черной солдатской форме отчетливо видны мелкие белоснежные снежинки. Оглядевшись, я понимаю, что лежу на тротуаре соседней улицы от президентского дворца, по которой то и дело снуют миротворцы. Очевидно, они же и оттащили меня сюда. Голова раскалывается, конечности отекли. Сую руку в карман. Револьера нет. Людей уже разогнали, придворцовую площадь перекрыли. Что происходит сейчас там, мне неизвестно. Что происходит с Китнисс, тоже. Плутарх наверняка позаботился о контроле конфедециальности любой информации о Китнисс. Возможно, даже пообещал выдать СМИ развернутый ответ по поводу происходящего. Проходящие мимо капитолийцы оживленно спорили, задаваясь вопросом состоится ли положенный суд над Сойкой-пересмешницей. Если она еще жива... Мне противно от мысли, что я знаю столько же, сколько знает каждый из них и ни на йоту больше. Противно от того, что я не могу увидеть Китнисс. Единственное, в чем я уверен. Больше всего сейчас Плутарху нужно доверие народа. Казнив Сойку, он потеряет его.