Навий мир

Вьется, стонет вО поле серой мглой, всё клубИтся, стелется за тобой, да гудит безумцем гонитель туч. Нрав его суров, нрав его кипуч. Он летал средь этих седых полей от начала к солнцу идущих дней. Всё глядел во ставни, да за крыльцо, всё искал румяное то лицо, что седая Доля под шепот мглы показала в Чаше самой Судьбы. Уходил из светлых Ирийских врат, ни зиме, ни лету всё был не рад. На земле смеялся, гудел народ. Проходил за годом так новый год. Только с каждым годом среди полей становился Посвист всё злей, да злей. Он в метаньях сбился почти с пути: - Не найти мне девицу, не найти… Среди туч суровых тяжелый вой часто люди слышали в ночь зимой. Знал об этом вое и стар, и млад: коль в пути застанет - беги назад. От него ни спрячет ни дом, ни лес. Эта песня - плач от самих небес. Светлый Ирий плачет по сыну и, коль услышал - к дому скорей беги. Не завИхрит если среди полей - повстречаешь светлых немало дней. Ну а если встретит, да закружИт - с веретЁнца нитка сама сбежит.* И в округе знали уж много лет - от ветров безумных спасенья нет. И к концу зимовья тревожил люд всё сильней Стрибожич суров и лют. Но однажды ночью в Русалий день от ИрИя в баню скользнула тень и легко коснулась в рассветный час нарождённой девы. И в блеске глаз отразился чистый Ирийский свет. И узрел Стрибожич Судьбины след. Поутих с тех самых русальих пор - прилетать ночами он стал на двор. Под окном гудел, что сама свирель, сквозняком покачивал колыбель. Напевал о далях, да о морях, всё хвалил, да славил небесных прях. Дни бежали. Девица всё росла за собою радость и смех несла. Говорили бабки - во цвете лет жениха достойного девке нет. Только витязь сможет её любить, красоту небесную оценить. И смеялась девица всем в ответ и к окну садилась в вечерний свет. И глядела с грустью в немую даль, а в глазах светилась тоска-печаль. А ветров протяжный и тихий вой до утра баюкал, дарил покой. Пролетело время - немного лет. Но тоске-печали конца всё нет. И сильней Стрибожич в полях поет. Знает, знает девица - ждет, зовет. Как взойдет на небе златой рогач - слышит в поле зимнем протяжный плач. А к весне он бьется, ревет в окно, на душе от плача её темно. И стремится девица за порог, чтоб забрал невесту беспечный бог. Только шепчут люди: - Не смей за тын! Там гуляет злобный Стрибожий сын. Он завьюжит девица, закружит, от него и Лёля сама бежит. Он дыханье сиплое той зимы, что с трудом прогнали от тына мы. Он во поле чистом к закату дня кружит, воет, девица, ждет тебя. Но безумный ветер стучит в окно: - Без тебя нет света и всё одно! За спиной все громче клокочет люд: - Убежишь и, глупая, не найдут! Разлетятся ставни, влетит в окно ветра свист. Запляшет веретено у небесной пряхи. Ирийский свет защитит деревню от черных бед. Но в светлице стылой в рассветный час как свеча погаснет блеск синих глаз… Нет ветров в деревне с тех самых пор. Улетел Стрибожич к вершинам гор, за леса к границам других земель. Там качает новую колыбель.