Tenebris

Бен молча стоял на балконе, упираясь руками в перила из белого мрамора тонкой работы и наблюдал, как туман стелется меж холмами. Сам особняк Контийе, ажурный и невесомый, казался клоком тумана, взвившемся над одним из холмов. Воздух становился всё холоднее, и Бен оглянулся на Линси, которая сидела в большом кресле-качалке справа от него. Девушка по-прежнему смотрела в одну точку, ни на что не реагируя. Бен уже не раз предлагал ей уйти в комнату, прилечь, почитать или хотя бы перекусить: дом услужливо поставил на столике рядом вазу с фруктами, какое-то печенье, но племянница как опустилась в это кресло, так и сидела в нем всё это время, изредка отталкиваясь носком туфельки от пола. Легкий ветерок играл полами длинного платья из серебристого шелка, Линси не показывала, что замёрзла, но Бен приказал, и ей на колени опустился мягкий белоснежный плед. Мужчина с раздражением одернул рукава серой рубашки и принялся укутывать племянницу. У дома было свое представление о том, как должны одеваться его хозяева, и он моментально изменил одежду не только Бена, но и Линси, почуяв в ней родную кровь. Бен очень надеялся, что покинув «Мертвые холмы», он снова увидит на себе цветастую одежду и любимый сиреневый плащ. В процессе укрывания мужчина невольно бросил взгляд на обнаженные запястья племянницы и поджал губы: рисунок, покрывающий их, снова обрел краски, они снова проявились после возвращения гармонии, ведь последние пять лет это был лишь контур миниатюрных розовых лепестков, а сейчас пурпурные браслеты были в полной красе. У нормальных людей есть кольца, им же выпало это, связывающее почище кандалов. И всё же насколько розы подходят Дому Хорренов: красивые, бархатные, одуряюще ароматные с острыми, скрытыми в листве шипами. Цветы Контийе — вереск. Он растет на холмах, он нежный, едва заметный поодиночке, но расстилающийся великолепным ковром. Если Бену всё же суждено жениться, запястья его супруги также покроет тонкая вязь рисунка из вересковых цветов. Снова подул ветерок, сорвав с нарисованного браслета один из лепестков. Тот заскользил по белоснежной коже, слетел с руки, материализуясь в воздухе, попарил пару мгновений и растаял. А на браслете на его месте уже возник новый. Лепестки колыхались под напором ветерка, но больше не срывались. Линси никак не показала, что рада теплому пледу или наоборот недовольна, всё так же смотря в сторону холмов. Бену это молчаливое бдение уже начало надоедать. Он снова отошел к перилам, оперся на них руками, опустив голову… — Лин, ну хватит уже. Приходи в себя. Тут никого кроме нас нет и не будет без моего ведома. Ты столько раз просила увести тебя сюда, и что дальше? Где радость? Или ты так и собираешься провести всё время? Тупо качаться в кресле и пялиться в холмы? Так не пойдет. Линси не реагировала, что раздражало Бена. Он от природы злиться не умел, но сейчас его жизненные принципы отходили в сторону сами собой: — Ты столько раз не хотела начинать все эти разговоры. Просто боялась, так? Убегать от проблем, конечно, удобнее, ничего не скажешь, но сколько так будет продолжаться? Ты даже не… — Я пыталась их решить, — ровным голосом произнесла Линси, не меняя позы и выражения лица, — но я не вижу выхода. Я не могу жить с ним под одной крышей. Не могу его видеть. Но меня не отпускают. Я не знаю, как мне законно уйти. — Ты можешь сказать, почему? Можно решить любую проблему. Если это упрямство, надо пересилить себя, если конфликт — найти компромисс. Если обида — простить. У нас по-другому не бывает. Мы не принадлежим себе. — Это простить невозможно. Я не могу пересилить себя, и компромисса тут не найти. — Да что такого мог сделать этот придурок, что тут такие страсти? — всплеснул руками Бен, поворачиваясь к племяннице лицом. — Ты можешь сказать правду? — Этот «придурок» причастен к смерти мамы. Я узнала об этом уже после похорон. Случайно услышала разговор. Из-за этого поспешила покинуть дом и оступилась, упала и…и… Дальше ты знаешь. — Как именно он причастен? — Что? — Как именно Гил причастен к смерти Ракель? — повторил Бен, пока ещё спокойно. На лице Линси появилось смятение, она закачала головой, не желая говорить, но Бен с этим был не согласен. Он быстро подошёл к креслу, опустился перед племянницей и требовательно взял её лицо в ладони, заставив смотреть на себя: — Ты хоть понимаешь, что сейчас сказала? Ты обвиняешь своего супруга в причастности к смерти своей матери. Если это так — предъяви доказательства. — Накануне мама была у нас в гостях, — прошептала Линси, — она гадала, куда сводить Бела и Лору. Гил проходил мимо и предложил «Театр теней». Ей понравилась эта идея. Мне тоже. Я хотела пойти с ними, но он не позволил. Мы не стали спорить. Мама сама не выбрала бы это место. Но там никто никогда не мог пострадать. И именно там, именно в нужное время… я не сразу это поняла. После похорон, когда папа уже пропал, я шла к нему в кабинет, он разговаривал там с кем-то, я не видела с кем, Гил ругался, что те — убийцы — навредили детям. Он говорил с исполнителем или заказчиком, я не знаю, но… — Получается, он знал человека, причастного к убийству, — Бен выпрямился, отшагнул, — если бы Томас не рванул сразу, Гил мог ему подсказать это имя. — ЧТО?! — Линси даже повысила голос, в изумлении уставившись на дядю. — Ты меня не слушал?! Он знал место и время, где мама будет одна с детьми! Он сам направил её туда. Он знал убийц! Если он не предотвратил нападение, значит, он того хотел! — Кто ещё знает? — Никто. Я не говорила никому. — Почему? Ты могла рассказать мне хотя бы. Могла сказать Кевину, он друг Контийе. Могла… — Ты смеёшься? Смерть мамы никто не расследовал. Папа пропал. Ты свалил, едва я оклемалась. Ки — ещё ребенок. Идти к Хорренам? Я им не доверяю. Я осталась одна с тремя детьми на руках. И сразу начались проблемы. Бен промолчал, поджав губы, выпрямился, а потом горько вздохнул: — Томас вышел на исполнителей, перебил их всех, и ни один не проронил хоть какое-то имя. Они не знали заказчика. И никто не упомянул имени Гила. Это раз. Второе, ты в тот момент была в положении, а беременные немного не в себе. А сейчас ты просто продолжаешь гнуть свою линию. — Ты всегда был на его стороне, — процедила Линси, опуская голову. — Ты упрямишься как ребёнок. Это глупо. Нет доказательств, это всё могло быть совпадением, да и стопроцентной веры нет тому, что ты услышала. Гил сразу был против решения Кевина, когда тебя оставили дома. Он не раз пытался тебя вернуть, просто тебе не говорили. А это значит лишь одно. Если бы он был причастен к убийству, а ты была свидетельницей, он бы просто устранил тебя. Ты отлично его знаешь, Гилу не составило бы труда всё хитро подстроить. — Слишком много совпадений, — упрямо прошептала Линси. — Да за что ж ты так его ненавидишь?! — не выдержал Бен, взмахивая руками. — Ты же любила его! Вспомни, как ты его любила! Всего пара сомнений и всё — ненависть до гроба?! — Я и сейчас его люблю! — рявкнула девушка в ответ, неожиданно вскидывая голову. — Люблю, слышишь?! А потому и ненавижу, что он ничего не сделал! Он не помешал убить маму! Он не сказал мне ни о чем! Он не пытался найти её убийц. Он… он не забрал меня, — тихо всхлипнула она, опуская лицо в ладони, — он не пришел за мной, он ушел… — Чего? — Бену показалось, что он ослышался. — Ты рехнулась? Ты сама не хотела его видеть, ты забыла? Ты запретила пускать его на порог! — Я была дурой! Мама умерла, я потеряла ребенка, папа пропал — это, по-твоему, я не тронулась тогда?! Да я сама за себя не отвечала и бред несла! — Ты идиотка! Ты знаешь об этом? Ты ду-у-ура, — протянул Бен, хватаясь за голову, — боже ж ты мой, ну, какая ж ду… Это я дурак, я! Не надо было тебя слушать, не надо было! Бен ругался, впервые на памяти Линси ругался такими грязными словами, что она и не слышала от него раньше. Нарезая круги по балкону, он костерил её за то, что делала поспешные выводы и забила себе голову всякой хренью, и слово «дура» в её адрес было самым мягким. Ругал Гила за то, что позволил, пусть и на время, но забрать жену в родной дом, где даже стены лечат, а потом не ударил кулаком по столу и, никого не слушая, не увел её с собой. Ругал себя за то, что поддался на её истерики и напуганные глаза двойняшек с Ки, позволив ей остаться и поклявшись не подпускать к ней мужа. Потом настал черед Томаса, и вот тут-то уж Бен оторвался. Отцу семейства Вартезов досталось за всё: и за дерьмовый характер, и за то, что он свинтил мстить за Ракель, не подумав о детях, и за его поведение, мол, вернулся, как ни в чем не бывало и стал сразу вершить благие дела. Вот о чем Бен сейчас говорил, Линси не смогла понять. Наконец, дядюшка подуспокоился и воззрился на племянницу, по-прежнему сидящую в кресле: — Меня всё это задрало. У меня была нормальная семья. Даже когда она почти вся полегла. Всё было прекрасно, пока Ракель не сошлась с Томасом. А потом начался дурдом. Я люблю Тома, он для меня как старший брат, я обожаю вас, своих племянников, но у меня уже едет крыша от этих постоянных задвигов. — Ты поэтому и сваливаешь постоянно черте куда, — спокойно пожала плечами Линси: для неё слова Бена не стали откровением. Она сама частенько уставала от собственной семьи, но иначе жить у них не получалось. — Так почему же, почему, черт нас всех побери, нам не начать жить спокойно?! Тебе — вернуться к мужу, Ки — унять свое второе я, мелким — начать вести себя как воспитанным людям, а не диким социопатам, Тому — отстать уже от меня и… Кому я это говорю вообще? — смерив девушку взглядом, Бен отвернулся, уронив голову на сложенные на перилах руки. Линси медленно поднялась, подошла к мужчине, мягко обняла со спины, положив голову ему на плечо. — Ты сам говорил — мы не принадлежим себе. Мы лишь частички в огромной мозаике. У нас у всех есть заранее определенное место. Но у нас же есть и свои мысли с желаниями. Мы не бездушные камушки. — Это всё так смешно, — горько усмехнулся Бен, не поднимая головы, — друг друга убеждаем непонятно в чем. Это пустой разговор, Лин. Линси лишь вздохнула, мысленно с ним соглашаясь, но в тот же миг Бен вскинул голову, словно прислушиваясь, а потом в глазах его появилось удивление: — У нас гости.