Дар Шочипилли

Ксипилу жизнь представлялась вполне определенной: закончив тельпочтакалли, поступит в ряды армии императора и, выказав беспримерную отвагу и доблесть, станет быстро продвигаться по иерархической лестнице, чтобы занять один из ведущих постов. Так было обещано жрецом-тональпоуки еще при рождении. Веря в счастливую судьбу, молодой человек не стремился больше проникать за покровы грядущего, и единственный поход к предсказателю состоялся для сопровождения одного из его друзей – Эхекатла, желающего узнать о возможности завоевания благосклонности понравившейся особы. Употребивший изрядное количество снадобья из семян «зеленой змеи» - ололюки, предсказатель долго бродил по чудесным садам Шочипилли, описывая это вопрошающим, однако, встреча с самим божеством оказалась короткой. Покровитель любви развеял все надежды Эхекатла на благополучный исход, но зато передал Ксипилу предупреждение, что того завтра ждет судьбоносная встреча. Скромно вняв словам бога, молодой человек не слишком поверил в предсказание и намеревался ожидать напророченного больше с любопытством, чем с полагающимся трепетом. Назначенный день долго не выдавал своей исключительности. Ксипил провел утро в окружении преподавателей и собратьев по учебному заведению, военные тренировки тоже не преподнесли новых знакомств, и только после обеда воспитанников Тескатлипоки направили на чистку одно из каналов, пролегающего за рыночной площадью. Уже в начале работ оказалось, что не хватает корзин для выноса мусора, и молодого человека послали сообщить об этом распорядителю. Озабоченный и даже гордый от осознания возложенной на него миссии, Ксипил шествовал через рыночную площадь, когда о его босую ногу что-то ударилось. Опустив глаза, воспитанник воинов обнаружил золотой браслет. Не поднять дорогую, призывно поблескивающую вещицу было нельзя. Поддавшись этому порыву, молодой человек, выпрямляясь, попал под цветочный поток, а когда тот иссяк, удивленному взору предстал… Существуют те, кого боги наделяют истинным благородством, столь очевидным и неоспоримым, что их превосходство сразу бросается в глаза. Это лучшие сыны ацтекского народа, доблестные и мудрые, отважные и невозмутимые. Ксипил ни на мгновение не сомневался, что перед ним один из прирожденных аристократов, уже обладающий ценнейшими добродетелями, несмотря на то, что еще не достиг зрелого возраста. Благонравность духа дополнялась тонкими чертами лица, хорошим телосложением и одеждой искусной работы. Воспитанник более грубых нравов несколько растерялся, а, видя странный взгляд незнакомца, еще и стал неловко улыбаться. Однако тон отпрыска знатного рода сразу все расставил по местам, и Ксипилу не оставалось ничего иного, как прикрывать восхищение ироничностью. Появление красивой девушки, оказавшейся получательницей браслета, несколько разрядило обстановку, неминуемо переключив на себя все внимание последователя Тескатлипоки. Такой переход был естественным и привычным, странным было то, что сердце не желало успокаиваться и после того, как молодые люди разошлись в разные стороны. По телу бродил столь необычный сладостно-тревожный жар, что Ксипил вспомнил о предсказании Шочипилли. Вот только кто из двух благородных отпрысков должен был повлиять на его судьбу? Разум говорил, что очаровательная дева, а сердце… заставляло вспоминать ее подчеркнуто сдержанного спутника. Волнение не желало ослабевать, и Ксипил был вынужден последовать за предначертанным. Повернув обратно, молодой человек догнал благородную пару и, оставаясь незамеченным, дошел до самой усадьбы. Получив важнейшие сведения о том, где они живут, воспитанник воинов, наконец, вернулся к возложенной на него миссии и со всех ног помчался выполнять поручение. С того дня последователь Тескатлипоки неоднократно приходил к заветному дому и осторожно расспрашивал слуг о хозяевах. Удалось узнать имена пленившей воображение пары, а так же то, что Ицтли - его соперник в борьбе за благосклонность девушки. Прогулки поблизости от интересующего поместья стали регулярными, разумеется, в ущерб учебе, однако не слишком строгие правила тельпочкалли, заботившегося в основном о физическом воспитании будущих воинов, давали молодому человеку наверстывать упущенное. Более того, наблюдение за соперником служило дополнительным стимулом совершенствовать физическую форму и боевые навыки. Удивительным образом сложилось так, что мысли молодого человека больше занимал Ицтли, чем Сакнайт, сердце которой он вознамерился покорить. Под предлогом необъявленного соперничества воспитанник воинов всеми силами пытался выделиться в глазах второго претендента. В общих ритуальных танцах Ксипил старался оказаться как можно ближе к последователю жрецов, чтобы продемонстрировать мастерство и пластичность, в соревнованиях, посвящаемых богам, ожесточенно рвался к победе, чтобы потом бросить довольный взгляд в сторону соперника. Ксипил ловил моменты, когда молодые люди куда-нибудь шли вдвоем и, проходя мимо, осыпал Сакнайт пышными фразами восхищения, а когда заставал одну, одаривал цветами и маленькими изделиями из перышек. Благодарное восхищение девушки было, несомненно, приятным, но еще больше удовольствия настойчивому поклоннику доставлял гневный блеск в глазах Ицтли. В то же время воспитанник воинов многое бы отдал за то, чтобы уловить в этих черных очах хоть каплю заинтересованности своей персоной. Однако последователь Кецалькоатля оставался в этом смысле невозмутимо равнодушным, не трогали его частые победы Ксипила в ритуальных соревнованиях, не привлекали танцевальные способности, даже поэтические потуги оставляли совершенно равнодушным. Разумеется, воспитанника воинов такое отношение крайне злило и вынуждало придумывать все новые и новые способы выделиться и обратить на себя внимание. Только все складывалось совсем не так, как хотелось, и затаенная обида превращала слова расположения в колкие насмешки, стремление к сближению – в противоборство, а робкое, недозволенное чувство – в гнев. Так и не став для объекта притяжения другом, Ксипил превратился во врага. Он начал мстить за свои непонятые чувства и устремления, намеренно преследуя Ицтли издевками и едкими замечаниями, но даже в них, даже в насмешливых стихах помимо воли самого автора сквозила истинная суть отношения. И в этом свете строчки: «Обсидиановый нож, давай же! Ринься ко мне! Я сожму тебя. Ты режешь мне сердце!», хоть и исполнялись шутливым тоном, являлись откровенным признанием, которое так и не было понято адресатом. Апогеем войны стал прошлогодний праздник богини Тонантцин, а именно ритуальное сражение воспитанников воинов и жрецов. Ксипилу удалось пленить противника и получить полный доступ к так притягивающей его плоти. Он отчаянно хлестал прутьями пойманного соперника, выплескивая всю огненную ярость, хотя с не меньшей страстью обнимал бы и терзал поцелуями. Такие странные желания напугали самого последователя Тескатлипоки, заставляя отчаянней буйствовать в стремлении сделать больно, подавить, сломить, восторжествовать! И в то же время ему так хотелось остаться с пленником один на один и воспользоваться своей властью совсем по-иному… но возможности так и не представилось, а Ицтли затаил смертельную обиду. Это происшествие окончательно покорило Ксипила. Образ воспитанника храмовников начал преследовать его днем и ночью, распаляя отнюдь не дух соперничества, а плотскую страсть. Развлекаясь с ауианиме, молодой человек ловил себя на мысли, что грезит совсем об ином… о сильном, напряженном теле молодого воина, каким предстал Ицтли в том ритуальном сражении… о губах, обычно скованных благонравным молчанием… о глазах, что обжигали равнодушием… и о близости! Жаркой, пьянящей, как сама смертельная битва, беспощадной, жесткой, проникновенной! На эти мысли сердце отзывалась бешеным боем, а плоть трепетала от сладостного вожделения. С невероятной силой Ксипила тянуло к объекту необъяснимой страсти, но снова и снова он натыкался на пренебрежительную отчужденность. Воспитаннику тельпочкалли оставалось только защищаться, атакуя, нанося безжалостные удары по своим безумным желаниям и гордости противника. Однако то, о чем Ксипил уже не смел и мечтать, абсолютно неожиданно свершилось в нынешний праздник матери богов. Нет, он не желал быть так жестоко и подло оскверненным, но пока терпел жуткую боль, под тем, кто так болезненно его околдовал, понял, что это единственный способ сразу сделать их отношения иными… близкими. Сам добровольно он вряд ли осмелился переступить эту черту, но теперь, когда все решили за него, связь должна была получить развитие. Тем более что случившееся доказало: несмотря на вражду, Ицтли тоже испытывает к сопернику вожделеющее притяжение. Когда отпущенный из плена вернулся в тельпочкалли, в ответ на встревоженные взгляды сотоварищей, он не смог скрыть довольной улыбки. - Они схватили тебя?! Издевались?! Ты весь изранен! – кинулись к нему со всех сторон собратья по учебе. – Как эти храмовые приютцы посмели?! Мы им отомстим! Обязательно отомстим! Ксипил кивал, но продолжал улыбаться своим мыслям, не поддаваясь общему негодованию. Окрыленный надеждой на взаимность, последователь Тескатлипоки, выждал несколько дней, пока раны затянулись, и поспешил к своему счастью. Он знал, в какой час учащихся кальмекака обычно отпускают по домам, и каким путем ходит Ицтли, поэтому встреча стала совсем не случайной, а вот приятной не была. Последователь Кецалькоатля увидел бывшего противника еще издали и даже попытался избежать нежелательного столкновения, свернув на другую улицу, но маневр не помог, Ксипил его догнал. - Здравствуй! – радостно выпалил воспитанник тельпочкалли. - Здравствуй, - пробормотал Ицтли, опуская глаза и стараясь не смотреть на того, кто стал живым обличителем позорного преступления, однако ушедший вниз взгляд проскользнул по неприкрытому плащом правому боку собеседника и заметил рваные отметины, оставленные петлакалли, а это еще сильнее подстегнуло болезненные воспоминания и раскаяние, совершенно испортив настроение. - Счастлив видеть тебя… В добром ли ты здравии? – тут же заботливо поинтересовался последователь Тескатлипоки, видя неловкость воспитанника храмовников. Ицтли поднял на него удивленный взгляд. - Все хорошо… - обыденность разговора вызывала недоумение. Пусть после случившегося они уже не враги, но и не товарищи же. – Как… твои раны? - Мне, как будущему воину императора, смешно считать эти царапины ранами, - бодро заявил Ксипил. – Они затянулись и уже не беспокоят. Не переживай о них и ты. А будь они хоть в тысячу раз страшнее, я все равно пришел бы, чтобы тебя увидеть, - неожиданно заявил он. - Зачем? – отшатнулся воспитанник храмовников. - Не знаю. Я словно слышу твой голос. Он зовет меня. Так зовет, что нет сил сопротивляться, - и, улыбаясь, Ксипил попытался взять бывшего соперника за руку. Ицтли отступил на шаг, не давая себя коснуться. - Ты, видимо, намерен являться и мучить меня, - упавшим голосом проговорил он. – Таково мое наказание. Лучше скажи, какая плата успокоит твое сердце и восстановит честь. Я бы отдал все, что у меня есть… но это не так много... Если признаюсь отцу, он употребит все силы, чтобы загладить мою вину и не дать позору очернить род. - Я искал тебя совсем не за тем, чтобы требовать платы, а потому что хочу быть рядом, - возразил Ксипил. - Быть рядом и мучить, укорять, обвинять… Ты так жесток? Впрочем, любое наказание будет слишком мягким, я заслужил гораздо большее… - Нет же! Я не обижен. Я не держу зла и хочу быть с тобой совсем не поэтому. - Тогда назначь размер выкупа за свободу моей совести, и я все сделаю, чтобы отдать его! - Мне ничего не надо, - уже злился от непонятливости собеседник воспитанник воинов. - Я подожду. Назначь достойную цену, но до этого, прошу, не мучь меня, - заявил Ицтли и быстро пошел прочь. Вот только Ксипил не был намерен отступать. Новая встреча произошла уже на следующий день почти в том же месте. Последователя Кецалькоатля одарили лучезарной улыбкой и радостным приветствием, Ицтли был вынужден сдержано-вежливо ответить и тут же перешел к главному: - Что ты решил? Воспитанник тельпочкалли протянул ему красный цветок. - Это для Сакнайт? – уточнил учащийся кальмекака. – Я передам. Или она… твоя цена? Тогда я обещаю… - Это тебе, - прервал его Ксипил. - Он очаровывает и притягивает пчел и колибри, как ты притянул меня. Ицтли одернул руку, так и не коснувшись подарка. - Довольно издеваться. Тебе мало моего искреннего раскаяния? - Почему ты так? – воспитанник воинов недоумевающе смотрел на отвергнутый дар. – Разве я сделал что-то настолько дурное, что ты не желаешь меня даже услышать? - Не ты сделал. Я. И мне этого никогда не забыть. Незачем истязать мою память. И снова Ицтли почти сбежал от так и не понятого поклонника. С каждым днем Ксипил становился все мрачнее, а стена непонимания все выше. Обычно веселый и жизнерадостный молодой человек почти перестал улыбаться, совсем забыл о шутках и развлечениях, прекратил посещать куикакалько. Столь разительную перемену заметили все, но большинство товарищей по учебе списали это на иссушающую душу жажду мести, преподаватели увидели юношескую прихоть, и только близкий друг распознал любовную тоску. - Как ее зовут? – с заговорщической улыбкой поинтересовался Тенок, когда в один из вечеров товарищи остались в бараке одни. Ксипил тяжело вздохнул. - Что толку в имени, если мое даже не желают слышать. - Разве это не тот белый цветок, что опьяняет тебя своим ароматом вот уже несколько лет? Но мне казалось, к тебе благосклонны. - Все переменчиво, - неопределенно ответил влюбленный, не желая признаваться в запретной страсти. - Но ведь удалец Ксипил не опустит рук. Есть города, которые приходится завоевывать по несколько раз, - насмешливо толкнул друга в бок Тенок. - Беда в том, что я не знаю как, - признался страдающий. – Чтобы не делал… как бы не старался… - Цветы и красивые безделушки! Вот что покоряет женское сердце. А еще напор и истинная страсть. Ксипил хмуро посмотрел на советчика. - Не подходит все это. В том-то и дело. Совсем не подходит, - а потом попытался еще надежнее завуалировать правду, - цветы не вызывают восторга, а подарки… мне не осилить то, что могло бы порадовать и удивить. Будь я знатным воином, а не простым учеником… тогда меня бы оценили, тогда я мог бы дарить и восхищать, но пока это не так. - Все равно не тебе впадать в уныние. Дари то, чего нет у других, то, что никто не сможет преподнести, кроме тебя. - Что же это? - Твои стихи. Даже учителя и искусные в поэзии воины хвалили их. Подари ей стихи. Поведай о чувствах языком богов. Ксипил задумался и счел совет ценным. Стремление написать объекту воздыханий что-нибудь красивое и проникновенное так захватило поэта, что он не мог думать ни о чем ином весь остаток вечера и ночь. Строчки толпились в лихорадочно работающем разуме, быстро сменяя одна другую, но почти все были безжалостно отвергнуты придирчивым творцом. Ему казалось, что они недостаточно изящны, не так красноречивы, не столь звучны, какими должны быть для откровенного признания. И все же после долгих терзаний Ксипилу удалось создать то, что он счел достойным подношения. Весь следующий день, отвлекаясь на учебные занятия, молодой человек посвятил написанию поэтического труда, аккуратно выводя на бумаге каждый знак, так чтобы подарок радовал не только содержанием, но и внешним видом. Воспитанник тельпочкалли усердно прорисовывал каждый штришок, каждую завитушку, довольно представляя, как поразит Ицтли его работа. Законченное творение было сложено гармошкой и преподнесено получателю, перехваченному при очередном возвращении в кальмекак. Вручая поэтический труд, Ксипил почему-то волновался настолько, что не узнавал себя. Гораздо легче ему было одаривать стихами Сакнайт или декламировать их прилюдно, в таких случаях он ни о чем не переживал, но тут… Сердце встревоженно билось, мысли и слова путались. Волнение настолько взяло верх над молодым человеком, что он произнес лишь: - Это для тебя. Только не читай сейчас. Позже. Когда будешь один. Удивленный получатель хотел спросить, что это, но из неловкости дарителя сделал более понятный для себя вывод: там указана цена искупления. Крепко зажав листок в руке, последователь Кецалькоатля кивнул и решительно продолжил свой путь, больше ни о чем не спрашивая и не оборачиваясь. Послание жгло адресату руку, вынуждая строить тысячи догадок о своем содержании. Истерзанному муками совести очень хотелось знать, чего же ему будет стоить прощение, и он не вытерпел, свернул в безлюдный переулок и растянул бумажную полоску. Там оказалось совсем не то, что он ожидал. Старательно выведенные строки гласили: - Будь ты цветком, я бы колибри пил твой нектар, Будь ты прекрасным пером кетцаль, я бы любовался тобой, Будь я сверкающим золотым ожерельем, я бы обвил твою шею, Будь я теплым разноцветным плащом, я бы обнял твой стан. Но я человек, такой же, как и ты. Разве от этого один не может понять другого? Все так быстротечно. Почему мы не подобным им? Почему не можем насладиться друг другом? Ицтли с негодованием смял послание, не желая видеть в нем ничего кроме издевки. Он даже хотел швырнуть листок на тлеющие угли одной из жаровен, дымящих в переулке, но побоялся осквернить столь ядовитыми стихами чей-то очаг. Дойдя до учебного заведения, молодой человек так и не нашел достойный способ избавиться от неприятного подарка, а вернувшись в барак, не придумал ничего лучше, чем запихнуть скомканное под петлатль, на котором спал. О том, что даже стихи не помогли достигнуть цели, Ксипил догадался, когда на следующий день не встретил на улице пленившего его разум в обычное для возвращения домой время. Не удалось воспитаннику воинов найти Ицтли и идущим в кальмекак. Обеспокоенный поклонник обежал все прилегающие к обычному пути улицы и переулки, но последователя Кецалькоатля так и не нашел. Тоже повторилось на второй и на третий день. Серьезно взволновавшись, Ксипил расспросил слуг поместья о здоровье молодого хозяина. Ему ответили, что никакой недуг младшего господина не постиг, и он все так же ежедневно посещает занятия. Воспитаннику воинов оставалось сделать только один неутешительный вывод: его избегают… настолько, что даже был изменен обычный маршрут. Опять были готовы навалиться тоска и уныние. Мысли и устремления попытались уйти в другую сторону… ведь Сакнайт красивая девушка, к тому же знатная и, наверняка, с хорошим приданым. В ее благосклонности Ксипил не сомневался, тем более что это подтвердил даже бывший соперник и пообещал содействие… но опять все помыслы сошлись на Ицтли… Последователь Тескатлипоки не должен отступать! Упорство, смелость и находчивость – важные качества для воина. Отношения молодых людей с самого начала были битвой, пусть таковой и остаются, только цель теперь - покорение упрямого Обсидиана. Последователь Кецалькоатля успешно избегал относительно уединенных встреч, но от открытых в общественных местах уклониться не мог. Ксипил присутствовал на каждом светском и религиозном мероприятии, дружески приветствовал объект тайной страсти, но своего общества не навязывал, пока не находилось достойного повода. Постепенно Ицтли привыкал к почти постоянному присутствию воспитанника воинов и к тому, что никаких неприятностей это больше не приносит. Ксипил выжидал и, хорошим случаем сделать еще один шаг к сближению, посчитал соревнования по игре в мяч. Как и большинство соплеменников, молодой человек был страстным поклонником этого вида развлечения. Низкое происхождение не позволяло ему принимать в игровых баталиях непосредственного участия, но среди зрителей он был непременно, тем более с тех пор как в команды принимали учащихся кальмекаков последних лет обучения. Видеть на площадке Ицтли, объятым пламенем сражения, напряженным и целеустремленным, борющемся с другими игроками, когда полуобнаженные, блестящие от пота тела сплетаются друг с другом в страстной агонии состязательной битвы!.. Ксипил не мог оторвать глаз от столь завораживающего зрелища, и от этого, полного соучастия, созерцания и его плоть напрягалась и горела, стремясь вперед! Тлачтли в этот день проводилось на площадке, посвященной луне. Зрители шумели на трибунах, не скрывая эмоций, подбадривая участников своей команды и стыдя их соперников. Казалось, весь Теночтитлан слышит возбужденный гул, когда каучуковый мяч врезается в стену за спиной одной или другой команды. Воины игровой баталии мало обращали внимания на буйствующую где-то на верхушках стен арены публику, само жестокое состязание занимало все их помыслы. Как и любая битва во славу богов, ведущаяся в полную силу, игра в мяч оставляла на победителях и проигравших немало ран и ушибов. В этот раз команда, в которой участвовал упрямый Обсидиан, проиграла, и горечь поражения была усилена повреждением левой ноги. Когда соревнование закончилось, и победители отправились получать заслуженные поздравления толпы, Золин отвел хромающего Ицтли с площадки и усадил на ступени ближайшего здания. - Принесу нам воды! Умираю от жажды! И пойдем, - заявил Обсидиану товарищ и поспешил на поиски живительной влаги. Оставшись один, Ицтли снял с колена защитный щиток и осмотрел ногу. Красный след на голени ясно обозначал место удара, а быстро распространяющийся отек закономерно вызывал серьезные опасения. Однако прозвучавшее: - Сожалею, что боги не были милостивы к вам сегодня, - отвлекло ученика храмовников от тягостных размышлений. Ицтли поднял глаза на заговорившего, это был не кто иной, как бывший недруг. - Значит, в этот раз мы не были достойны победы, - смиренно изрек последователь Кецалькоатля и занялся развязыванием остальных защитных приспособлений, пытаясь показать, что не намерен продолжать беседу. Но это не возымело действия. - Твоя нога, - Ксипил присел на корточки перед объектом тайной страсти, - это ведь серьезный ушиб. И конечно сильно болит. - Терпимо, - холодно ответил воспитанник кальмекака. - У меня с собой как раз есть мазь, - последователь Тескатлипоки развязал мешочек, который держал в руках и достал небольшой глиняный горшок. – Она заставит боль утихнуть. Это очень хорошее средство. Я сам пользовался им множество раз. Позволь, нанесу на твою ногу? Ксипил убрал с емкости кусок кожи, служивший крышкой, и зачерпнул пальцами содержимое. Ицтли предложение не слишком понравилось, но боль причиняла беспокойство, и если от этой досадной мелочи можно было избавиться быстро и таким простым способом… молодой человек вытянул ногу, тем самым давая разрешение заняться ушибом. С трудом скрывая радость, ученик воинов приступил к исцеляющей процедуре. Он касался поврежденного места так аккуратно, как только позволяли душевный трепет и невероятное волнение. Подушечки пальцев заскользили по голени, распределяя сероватую субстанцию. Чем дальше кисть уходила от красной отметины, тем увереннее становились поглаживающие движения. Рука наслаждалась гладкостью кожи, а разум - осознанием того, что снова получил доступ к столь притягательному объекту. Сам не заметив того, последователь храмовников расслабился, ощутив, что боль действительно утихает, а осторожные поглаживания – успокаивают. Тут же по телу коварно расползлась усталость от напряженной битвы за победу, и Ицтли позволил себе довериться бывшему врагу. Уловив этот момент, предусмотрительный ученик тельпочкалли достал из мешочка второй горшок. - Есть еще одно средство, - сообщил Ксипил, извлекая содержимое новой емкости, - снимает усталость и дарит телу покой. Более не спрашивая позволения, последователь воинов встал, обошел объект своей страсти со спины, и принялся втирать мазь ему в плечи. Умение заменили желание сделать приятно и удовольствие, получаемое самим массирующим. Пальцы скользили, поглаживали, проминали, действительно заставляя напряженные мышцы расслабляться. Ицтли вздохнул и даже прикрыл глаза, отдаваясь заботливым рукам. В отличие от него воспитанник тельпочкалли был далек от блаженного умиротворения, напротив, им все больше овладевало возбуждение. Неизменно притягательное, манящее тело было почти в его власти. Кисти сходились и расходились, непроизвольно стремясь охватить как можно больше… Погладить, обнять, стиснуть, прижать! Невероятно сильно хотелось получить доступ ко всей плоти без исключения, чтобы наслаждаться ее совершенством, упругостью и гладкость, теплом и ароматом, силой и страстью. Сердце учащенно билось, дыхание подрагивало, в голове бродил настоящий дурман. Ксипил находился в шаге от безумства. Его тянуло склониться и коснуться губами изящного изгиба шеи, а потом продолжить рассыпать огонь поцелуев по плечам, спине, рукам… Переступить черту не позволил гневный оклик: - Оставь его! Оба участника невинного, на первый взгляд, действа быстро обернулись. Оказалось, что это Золин вернулся с кувшином воды и понял уведенную сцену совсем по-иному. - Оставь его! – снова бросил он ученику воинов. – Даже от тебя не ожидал такой низости – воспользоваться его состоянием, чтобы отомстить! Ксипил убрал руки и спустился со ступеней. - Ты неверно понял. У меня нет дурных намерений. - Мы с ним больше не враги, - поспешно заявил Ицтли, - он… он дал мазь, снимающую боль. - Какая доброта. С чего бы это? – и тут же товарищ переключил все внимание на Обсидиана. – Вот вода. Едва удалось раздобыть. День нежаркий, и торговцы не позаботились о достаточном количестве. - Спасибо, - ученик храмовников принял кувшин и с жадностью припал к горлышку. Ксипил с сожалением понял, что теперь он здесь лишний. - Я оставлю мазь… Всего хорошего и скорейшего выздоровление, - бросил поклонник ни о чем не догадывающемуся молодому человеку и ушел. На следующий день в связи с полученной травмой Ицтли освободили от военных занятий, и отведенные на них часы ученику жрецов предстояло просидеть в бараке. Нога продолжала беспокоить, и молодой человек решил в дополнение к снадобьям, которые давал лекарь, еще раз обработать опухшее место мазью бывшего врага. Невольно вспомнился Ксипил… и как аккуратно его ладонь поглаживала пострадавшую конечность… как потом приятно пальцы проминали плечи… Рука сама потянулась под циновку и извлекла так и не уничтоженное послание. «Почему мы не подобным им? Почему не можем насладиться друг другом?» - вопрошали строчки с неприкрытой горечью и даже отчаяньем. Насладиться… и Ицтли вспомнилось то невероятное удовольствие, которое он получал, свершая… непозволительный грех! Подарок снова был смят и с негодованием… возвращен под петлатль. Но что-то произошло, что-то вместе с лечебной мазью проникло в тело несговорчивого Обсидиана, чтобы напоминать о прекрасных минутах запредельного блаженства и заставлять желать этого снова. Воспоминания породили жаркие откровенные фантазии, которые в свою очередь распалили тело, еще не имеющее законных прав на удовлетворение плотских желаний. Молодой человек сражался, как мог, пытаясь уничтожить, заглушить, задавить!.. Он даже сбежал в дом медитаций и молитв, надеясь там, в страстном обращении к богам, излить душу и уберечься от недозволенных мечтаний. Не помогло. Тогда исстрадавшийся Ицтли дошел до того, чего никогда не позволял себе в кальмекаке - удовлетворил требовательное желание плоти руками. И чей же образ стоял перед его мысленным взором? Кого иллюзорно ласкали руки? О чье тело билась жаркая плоть? Мучитель Ксипил! Выплеснувшись, напряжение ослабло, даря воспитаннику жрецов успокоение, но ненадолго. Теперь дни проходили в бесконечных битвах. Молодой человек занимал себя, чем только мог, лишь бы не погружаться в пучину нескромных фантазий, и при этом еще тщательнее избегал встреч с виновником происходящего. Путь домой и обратно стал более длинным и запутанным, общественные мероприятия посещались, только если этого требовали строгие наставники, а взгляд уходил в сторону едва только замечал очертания знакомого образа, но чем упорнее упрямый Обсидиан старался не думать, тем больше его помыслы были заняты тем, чего надо избегать. Ицтли считал, что не имеет права проиграть или сдаться, а поэтому отчаянно искал способ искоренить непозволительное притяжение. Решив, что не в силах справиться сам, молодой человек испросил у наставника разрешения и ушел в святилище, расположенное на холмах, окружающих озеро. Там, вдали от городской суеты и, самое главное, от объекта недозволенной страсти он надеялся восстановить душевное равновесие и побороть греховную напасть. Жизнь паломника-отшельника была довольно аскетичной, но ученику храмовников к суровости и простоте было не привыкать. Маленькая хижина служила ему пристанищем, текущий недалеко ручей обеспечивал водой, что-то из еды молодой человек принес с собой, что-то удавалось раздобыть в окрестностях святилища, ночью и даже днем по округе рыскали хищники, поэтому оружие всегда приходилось держать наготове. И все же основную часть забот Ицтли составляло служение всесильным богам: жертвоприношения и молитвы с просьбами исцелить от наваждения. Центральная площадка святилища изображала долину и озеро, костер в центре – драгоценный город, а группы валунов по периметру – горы жизни. Каждое изображение горы была алтарем, поэтому высеченные на склонах чаши и миниатюрные ступени ждали от верующего такого же жертвоприношения, что и большие сосуды и лестницы пирамид храмов. В специально отведенные часы или когда солнце находилось над той или иной вершиной, ученик жрецов подходил к соответствующему символическому изображению – алтарю и, порезав колючками агавы мочки уха или бедро, окроплял живительной влагой ритуальные впадины. Жаркие молитвы, кровопотеря и пост действительно притупляли все желания, даря душе долгожданное умиротворение. Уже после трех дней пребывания в добровольном уединении, Ицтли обрел желанный покой и трезвость мысли, осталось получить откровение о том, как он должен поступить. От площадки святилища Теночтитлан был хорошо виден, но все же далек, как и тревоги, роящиеся в его стенах. Днем великая столица казалась отшельнику порождением белоснежного озерного тумана, а ночью – частью водной глади, отражающей тысячи мерцающих огоньков звездного неба. Проводив молитвами солнце за горизонт на очередную смертельную битву с чудовищем, молодой человек получил немного времени для того, чтобы смыть запекшуюся на теле кровь и обработать свежие раны специальными мазями. Ручей, весело журчащий ниже святилища, был совсем неглубоким, и для того, чтобы совершить в нем тщательное омовение, Ицтли пришлось опуститься в русло на колени. Студеная вода покрыла голени и бедра, одаривая все тело пробирающим холодом. *** Чем больше настойчивый поклонник прилагал усилий, тем плачевнее были результаты, и тем сильнее отдалялся объект безответной страсти, пока совсем не пропал. Ксипилу не удавалось увидеть несговорчивого Обсидиана даже мельком уже несколько дней, от чего сердце изнылось, а душа исстрадалась. Воспитаннику тельпочкалли пришлось броситься на целенаправленные поиски. Ни в усадьбе, ни в кальмекаке Ицтли не оказалось, где-то по дороге застать его тоже не удалось. Серьезно взволновавшись, Ксипил сначала пытался что-нибудь узнать у слуг отчего дома объекта страсти, но кроме того, что молодого господина нет уже несколько дней, ему ничего не сообщили. Расспросы соратников по учебе тоже не принесли бы никаких результатов, если бы последователю Тескатлипоки не попался Золин. - Здравствуй! Я рад встретить того, кто благословением богов наделен великим даром дружбы, кто готов подставить плечо и унять печали… - начал было Ксипил в полагающейся воспитанному человеку возвышенной манере, но терпения не хватило, и он перешел к главному: - Не скажешь ли, где Ицтли? - Зачем он тебе? – хмуро бросил в ответ молодой человек, не спешащий верить в добрые намерения бывшего врага. - Он… просил принести еще мази для ноги, поврежденной в сражении во славу богов, но я уже несколько дней не могу с ним встретиться. - Нога исцелена. Зачем ему твоя мазь? - Боль еще беспокоит его… если долго ходить, - находчиво выпалил хитрец. - Если долго ходить… - задумчиво повторил Золин, пытаясь решить, стоит ли верить в столь настойчивую заботу бывшего недруга. – Мне он не говорил. - Мазь ведь давал я. Так, где он? - Он получил позволение уединиться на несколько дней в горах для молитв, - неохотно признался воспитанник жрецов. - Один? – встревожился Ксипил. – Где именно? - В священном месте, - неопределенно заявил Золин. – И такое уединение нельзя нарушать. - Но он там один! Даже ночью! - Думаешь, он не сможет себя защитить? Ицтли владеет оружием не хуже тебя. В военных упражнениях он лучший из учащихся нашего кальмекака. - И все же… его нога… Ему нужна мазь. В каком святилище искать его? - Этого я тебе не скажу, - отрезал Золин и ушел во двор учебного заведения, чтобы не дать настойчивому поклоннику последовать за собой. Ничего не прояснили и расспросы Сакнайт. Девушка не знала, где именно Ицтли возносил молитвы. Пришлось последователю Тескатлипоки пускаться на поиски, надеясь на удачу и милость небесных владык, в особенности на Шочипилли, который, несомненно, являлся виновником происходящего. Территория поисков была большой и к тому же гористой. Добравшись с острова до противоположного берега самой кратчайшей дорогой, воспитанник воинов посетил все известные ему близлежащие места поклонения, а потом, расспрашивая местных жителей, направился и вверх по склонам. Накрывшая мир ночная тьма должна была лишить надежды на благополучный исход дневных поисков, но неожиданно именно она дала возможность издалека увидеть слабое зарево костра, который паломник жег почти круглосуточно. К заветному месту Ксипил ринулся бегом, словно боясь, что неверное пламя потухнет, и искомое навсегда сгинет во тьме. Запыхавшись, вбежав на площадку святилища, ночной гость никого там не обнаружил и уже почти впал в отчаянье, но тут его слуха достиг плеск воды. Двинувшись на звук, воспитанник воинов обнаружил ниже места поклонения ручей, а вот в нем… Бронзовая кожа не давала беззащитному человеческому телу слишком выделяться на фоне окружающего, тем более в ночи, но скользящие по коже капли, поблескивая в серебристом свете Метчтли, выдавали его, одновременно заставляя любоваться… Одежда не прикрывала купающегося, что позволило наблюдавшему наслаждаться созерцанием совершенства творения богов. Стан, гармонично развитый военными упражнениями, отливал серебристыми проблесками на рельефе мышц. Вода приятно журчала и время от времени взметывалась вверх тысячами брызг, повинуясь рукам купающегося. Ицтли явно получал удовольствие от плесканий в ледяном ручье, а Ксипил зачарованно наблюдал за происходящим, даже не подумав скрыть своего присутствия. Сердце встревоженно билось в молодой груди. Поклоннику мало было только наблюдать, ему, несомненно, захотелось большего… присоединиться, дотронуться… согреть замерзшую плоть теплом своего тела… но он продолжал стоять словно околдованный. Завершив очистительные ритуалы, воспитанник кальмекака вышел на береге и только тут заметил, что за ним наблюдают. Темный силуэт незваного гостя вызывал закономерные опасения, и молодой человек бросился туда, где осталась одежда и оружие. - Ицтли, это я! – последователь Тескатлипоки отбросил копье и, показывая пустые руки, сделал несколько шагов вперед. – Ксипил! Оказавшись около своих вещей, ученик храмовников не поднял оружия. - Что ты здесь делаешь? - Я хотел увидеть тебя, беспокоясь о раненной ноге, и принес мазь, - воспитанник тельпочкалли указал на мешочек, висящий на поясе. - Не стоило утруждаться. Ушиб уже не беспокоит, - довольно холодно начал было последователь Кецалькоатля, но, одумавшись, сменил тон на более дружелюбный. – Ты проделал долгий путь, хотя и не стоило… - В этом ты не прав, - улыбнулся Ксипил, невольно проскользнув взглядом по все еще обнаженной притягательной плоти. – Будь мне позволено, я проделал бы путь к тебе тысячи и тысячи раз. Проследив за взглядом бывшего недруга, Ицтли обнаружил, что все еще не одет. Спохватившись, что проявляет этим неуважение к собеседнику, воспитанник кальмекака поднял маштлатль и быстро завязал на полагающемся месте. Ксипил с трудом подавил стон сожаления, его снова всего лишили. Одев плащ и подхватив меч, ученик храмовников направился к хижине. - Как бы то ни было, ты мой гость, - решил последователь Кецалькоатля, - и я должен тебя накормить, тем более что стал невольной причиной вынуждено путешествия. Воспитанник воинов вздохнул, его одолевал голод, но совсем иного свойства, вместе с тем отказаться от гостеприимства объекта тайной страсти он не мог. Ицтли поделил свою вечернюю трапезу пополам, так молодым людям досталось по кукурузной лепешке и по горстке вареных бобов с соусом из красного перца. Исполняя роль хозяина, последователь Кецалькоатля полил гостю воды из кувшина, чтобы тот мог помыть руки, после чего оба были вынуждены усесться на одну циновку, за неимением второй. Привычным движением сдвинув плащи вперед, бывшие недруги приступили к трапезе. Сидеть у одного костра, прижимаясь к тому, кто давно занимал все помыслы, делить с ним скромный ужин отшельника и понимать, что на многие и многие сотни шагов вокруг нет никого, кто мог бы случайно нарушить их уединение – было для Ксипила невероятным счастьем. Даже простая черствая лепешка и холодные бобы казались сейчас самыми вкусными на свете. Ученик воинов спешно ел, но совсем не от голода, а от волнения, которое вызывала вся ситуация. Его сотрапезник, напротив, лишился всякого аппетита. Чувствуя тепло прижавшегося сбоку, Ицтли к своему ужасу понял, что все старания последних дней были напрасными, а запретные желания все так же бродят в неудовлетворенном организме. Где-то далеко завыл койот. Молодые люди вскинули головы, инстинктивно поворачиваясь в сторону тревожного звука. - Ищет свою добычу, - усмехнулся Ксипил. Сняв с пояса мешочек, он протянул его ученику жрецов. – Возьми все же. Возможно, пригодится… Благодарю за гостеприимство, за то, что разделил со мной ужин, за то, что позволил обогреться у этого костра. Пусть боги будут к тебе так же благосклонны, пусть не оскудеют твои запасы, пусть злые ветры не задуют очаг твоего дома… - Такие слова могут заставить думать, будто ты собрался в обратный путь, не дожидаясь утра, - строго обронил Ицтли, снова поливая на руки гостю. - Разве я могу остаться? – с замиранием сердца спросил пораженный поклонник. - Злые духи ночи уже воцарились в мире, да и дикие звери не откажут себе в удовольствии посостязаться в силе и ловкости. - Я опасаюсь… стеснить тебя, - скромно пробормотал бывший недруг, хотя страшился совсем иного. - Напрасно. Чтобы не причинять беспокойства, я буду спать у костра. - Нет, я не могу так злоупотреблять твоим гостеприимством… После некоторых препирательств решили ночевать в хижине вместе, а так как петлатль был только один, то и спать пришлось, прижавшись друг к другу спинами. Это стало настоящей пыткой для обоих, и не потому, что стесненность причиняла неудобство, а из-за того жаркого притяжения, что одолевало молодых людей. Первым не выдержал Ксипил, осторожно повернувшись, он почти уткнулся лицом в затылок объекта тайных помыслов, тревожа его горячим, взволнованным дыханием. Все тело стремилось прижаться к притягательной плоти, слиться с ней воедино в агонии страсти, насладиться полным проникновением и излиться долго томившими чувствами. Напряжение подняло требовательный орган, так что упрямый Обсидиан не мог не почувствовать его упругого давления. Однако Ицтли молчал и терпел, убеждая себя, что ему лишь чудится, что разделивший с ним постель уже спит и под властью сна придвинулся ближе, чем следует. Жаркий шепот: - Ицтли… - разрушил спасительную иллюзию, а бывший недруг еще и осмелился прижаться к воспитаннику храмовников грудью. Последователь Кецалькоатля резко повернулся. - Прекрати. Не заставляй жалеть о решении позволить тебе остаться в этом священном месте. - Я не могу, - все так же шепотом признался воспитанник воинов, - это сильнее меня… сильнее всех доводов разума и сильнее любых запретов… вырви мое сердце, оно будет продолжать стучать: «Ицтли! Ицтли!» - Так глубока твоя обида, - ученик жрецов сел, Ксипил попытался возразить, но его уже не слушали. – Боги гневаются. Шочипилли гневается за то, что посмел совершить ужасное преступление, воспользовавшись его даром. Я избегаю суда, но хороша ли моя жизнь? Нет… она ужасна… она превратилась в нескончаемую пытку. Ты ненавидишь и мучаешь меня, а я трусливо бегу от кары, вместо того, чтобы принять с покаянием на устах. Я должен сознаться… Прости, я должен признать твой и мой позор, чтобы наконец отдаться праведному суду. - Не смей! – бросил последователь Тескатлипоки, тоже садясь. – Я сказал это тогда и буду повторять всегда. Я не держу зла, в моей душе совсем иные чувства. Не гнев и не месть заставляют меня думать о тебе и всюду искать. Ицтли мрачно смотрел на бывшего недруга. - Разве это не худшая из пыток – лишиться трезвости рассудка? Шочипилли гневается и внушает недостойные мысли… нам обоим. - Так ты тоже?.. – обрадовался воспитанник тельпочкалли. - Какое суровое наказание, - покачал головой последователь Кецалькоатля, совсем не разделяя восторга бывшего врага. – Пусть оно постигло бы меня одного, но почему это мучает и тебя? Что он хочет нам этим сказать? - Будьте друг с другом! – воодушевленно заявил Ксипил и попытался обнять сомневающегося. - Будьте друг с другом?.. – странным голосом переспросил Ицтли, впившись в гостя долгим тяжелым взглядом. Во тьме хижины мало что было видно, но Ксипил даже не увидел, а почувствовал прожигающую силу пристального взора. Руки, так и не сомкнувшиеся объятьем, опустились. - Возможно, - пробормотал ученик храмовников, - это указание на путь искупления… и я должен загладить свою вину, позволив тебе совершить тоже, что и я с тобой… - Возможно, - с готовностью кивнул давний воздыхатель, отметая всю странность интонации говорившего, его больше волновал сам вывод и то, что теперь последует. - Хорошо, – обреченно выдохнул Ицтли и, стиснув зубы, опустился обратно на циновку, тем самым давая воспитаннику воинов свободу действий. Задыхаясь от быстро нарастающего возбуждения, Ксипил страстными поцелуями набросился на так давно сводящую с ума плоть. Спешно и жадно губы впивались то в щеки, то в шею, то в грудь, то пытались получить страстный ответ от других створ. Руки, обретя долгожданную свободу, сначала ласкали все до чего дотягивались, а потом принялись сжимать и сминать, подчиняясь горячим приливам сладострастия. Жажда и полыхание не были взаимными. Уста отдающегося оставались холодны и безучастны. Для него происходящее не имело ничего общего с наслаждением, он терпел наказание, именно терпел, подрагивая от каждого прикосновения, казавшегося неприятным, как удар. Ксипил старался не обращать внимания на такую отстраненность, надеясь постепенно разжечь страсть упрямого Обсидиана в процессе ласк. Жаждущие руки потянулись к самому сокровенному. Этого воспитанник строгих нравов уже не выдержал, отбросил дерзкие кисти, оттолкнул бывшего недруга и сел, тяжело дыша. - Прости, я буду еще… нежнее, - расстроенно пробормотал отвергаемый. – А если тебе так тяжело принять меня, я не настаиваю, пусть повторится прошлый раз… лишь бы свершилось. Но опять терзаемый муками совести был больше занят своими мыслями. - Да… как прошлый раз… свяжи мне руки, - вдруг заявил Ицтли. - Лучше свяжи, иначе я так и буду сопротивляться, - ученик храмовников решительно снял набедренную повязку и вручил Ксипилу, поворачиваясь спиной, вытягивая руки назад и наклоняясь. Последователь Тескатлипоки несколько мгновений с недоумением смотрел на полученный машлатль, а потом отшатнулся. - Я брежу о тебе днем и ночью, пишу стихи, стремлюсь на встречу, бросаюсь вдогонку, дарю цветы, жадно ловлю каждый, даже вскользь брошенный взгляд… - Не путаешь ли ты меня с девушкой? - тихо, но раздраженно бросил Ицтли. – Не путаешь ли с Сакнайт, которой должно было это предназначаться? - Нет! – возмущенно воскликнул поклонник. – Все это было только для тебя! - Мне это не нужно… не нужно… не должно, - воспитанник жрецов повернулся. – Мне нужно искупить вину. Сожалею, что ты тоже в это вовлечен, но мы избавимся от наваждения, только если позволим греху свершиться снова. Я опасаюсь, что обладаю недостаточным смирением, чтобы вытерпеть предстоящее, не сопротивляясь, но и причинять тебе неудобства не хочу… не имею права, поэтому прошу: свяжи меня, - Ицтли снова отвернулся, протягивая конечности. - Я так старался… так надеялся, что меня поймут… примут… но теперь - ужасное прозрение – вижу, что все напрасно. Тебе никогда не ощутить ко мне взаимного чувства… - и тут Ксипил вскочил на ноги, отбрасывая расшитую полоску ткани, - если считаешь меня человеком, способным опуститься до такой подлости, чтобы связывать! Чтобы воспользоваться насильно!.. Мне это не нужно! Так не нужно! – подняв копье, последователь Тескатлипоки бросился прочь из хижины в ночную тьму. Ицтли немного задержался, завязывая машлатль, а потом тоже ринулся за беглецом, рассчитывая догнать, уговорить, вернуть…