It is cold out here

Всё происходит слишком быстро. Жизнь, размеренная и неторопливая, просчитанная на несколько лет вперёд и идущая строго по педантично выстроенному плану, разбивается вдребезги, разлетается осколками, и то, что остаётся от неё, срывается в стремительный неконтролируемый полёт — то ли вниз, то ли вверх, то ли вообще по непонятной траектории, и неизвестно куда он приведёт. Её всегда пугала неизвестность, непредсказуемая, непросчитываемая, не поддающаяся планированию и анализу. Но теперь, когда привычный ей мир обратился в шаткий ненадёжный мост через пропасть, готовый предательски обрушиться в любой момент, Элизабет Кин выбирает неизвестность. Её приёмный отец мёртв, имя настоящего отца — смертельно опасная тайна, она отказалась от работы своей мечты, не испытывая ни малейших сожалений, только лёгкую досаду, выпустила полмагазина в своего некогда любимого мужа, оказавшегося шпионом и хладнокровным убийцей, и согласилась уехать с преступником, о котором ей не известно ничего кроме того факта, что он знает имя её отца. Очень неплохо для отличницы. Мысли о Томе тревожат сознание, словно камешек, брошенный «блинчиком» по гладкой поверхности воды. Образы и воспоминания, захороненные на самой глубине, поднимаются на поверхность. Лиз вспоминает, как ощущалась в ладони рукоять пистолета, когда она стреляла в Тома. Как боль и удивление смешались в его взгляде. Без очков он казался совершенно другим человеком, чужим, почти незнакомым, стрелять в него было совсем не сложно. Без очков у него были очень красивые глаза и более мужественное, волевое лицо. Она обратила на это внимание ещё тогда, в их доме, когда он сидел привязанный к стулу, а Лиз, вместо того чтобы задавать серьёзные, профессиональные вопросы, истерично спрашивала, как он мог так с ней поступить. Лиз не хочет думать о нём. Лиз не может не думать о нём. Она знает, почему не стала его добивать. Всё очень просто: он не убил её тогда, и она не убила его теперь. Они квиты. Тем более, что с таким ранением у него были все шансы подохнуть где-нибудь под забором, не дождавшись помощи Берлина. Лиз закрывает глаза, сжимает зубы и давит то ли стон, то ли всхлип. Она не будет больше плакать, хватит уже. Она получила ответы на свои вопросы, она знает, что он никогда её не любил, знает, что в его предательстве не было ничего личного; Том — или как там, мать его, на самом деле — просто делал свою работу, и она должна начать относиться к нему так же. Как к части своей работы. Безлично, отстранённо, хладнокровно. Слёзы всё равно текут по щеке, и Лиз чувствует себя чудовищно одинокой и беззащитной. * Он всегда был живучим и чертовски удачливым сукиным сыном. Том думает об этом, разглядывая в зеркало едва затянувшиеся пулевые ранения. Ему всё ещё больно дышать, больно говорить, больно вести машину — чёрт, да ему любое движение причиняет боль, — но, по крайней мере, он уже может обходиться без обезболивающих. С ними было бы легче, возможно, боли не было бы совсем, но лекарства туманят сознание и замедляют реакцию, и такие побочные эффекты могут стоить жизни. Он пытается вспомнить, когда начал думать о себе как о «Томе», но не может. Кажется, это было уже после свадьбы… а может быть, и до неё. Так или иначе, он не придал этому тогда значения: собственное имя ничего не значило для него, и называться Томом было ничем не хуже. Теперь же он ловит себя на мысли о том, что скучает по той своей жизни – по жизни Тома, учителя четвёртого класса, мужа Элизабет Кин, милого обаятельного очкарика, которому приходится бегать по утрам, чтобы оправдывать слишком спортивную фигуру. Тома, который искренне наслаждается работой с детьми и беззаветно любит свою жену. Он проводит пальцем по груди, соединяя следы от выпущенных Лиз пуль в невидимый узор, и криво усмехается. Да у них просто образцовая семья. Мистер и миссис Смит, блин. А что, из Лиз вышел бы идеальный напарник. Умный, надёжный, самостоятельный. Конечно, её пришлось бы многому учить — в первую очередь, как правильно вести допросы. Но что-то в этом есть. Том закрывает глаза, пытаясь представить её на месте Джины, и это удаётся на удивление просто. Лиз сумела его удивить. Она оказалась сильнее, жёстче и целеустремлённее, чем привык считать Том, и впервые за это время он задумывается: может быть, он наблюдал за ней со слишком близкого расстояния? Одно воспоминание тянет за собой цепочку других. Решительная Элизабет Кин, стреляющая в него из его же пистолета, сменяется весёлой, смеющейся Лиз, сидящей на диване с бокалом вина, и что-то отзывается в его сердце, какое-то смутное сожаление о том, чего уже не вернуть. Это всё равно не было правдой, напоминает себе Том. Он никогда её не любил, он никогда не наслаждался проведённым с ней временем, даже секс удовлетворял его не в полной мере — это всё было просто игрой. Он просто слишком долго был под прикрытием, слишком привык к чужой жизни и к чужому имени. В дверь ванной коротко стучат, затем Том слышит нетерпеливый голос Джины, спрашивающий, долго ли он ещё там. Том раздражённо морщится и кричит сквозь дверь, что скоро выйдет. Мириться с присутствием Джины с каждым днём всё труднее, даже тот факт, что она спасла ему жизнь, уже не помогает. Том не может перестать сравнивать её с Лиз, и это сравнение не в пользу его напарницы. Чёрт, да что с ним происходит. Лиз была его работой, работа закончилась, Лиз можно выкинуть из головы. Джина — проверенный и надёжный партнёр, всегда прикрывавший его и оправдывавший любое доверие. У них впереди ещё много дел, и рано или поздно он перестанет сравнивать её с Лиз, потому что, в самом деле, в этом сравнении нет никакого смысла. Он снова обводит шрамы на груди, резко сжимает пальцы в кулак и сдерживает себя, чтобы не разбить зеркало.